Без Сталина России не быть!
Предисловие публикатора
В этой книге собраны последние материалы Л.П. Берии. Выходом их в свет завершается публикация личных записей Лаврентия Павловича Берии, начатая изданием его тайных дневников 1938–1953 годов.
Дневники Л.П. Берии, подготовленные мной к печати с подробными комментариями, составили три отдельных тома, затем объединённые под одной обложкой. Сегодня, также под одной обложкой, издаются недатированные записи Л.П. Берии послевоенных лет. По содержанию некоторых из них можно предполагать, что Берия рассматривал их как нечто вроде заготовки будущих мемуаров. Среди материалов – наброски ряда политических портретов (в т. ч. – Троцкого, Бухарина, Кирова, Орджоникидзе и др.), а также записи о Сталине, о советском Атомном проекте, роли ядерного оружия и т. д.
Публикуются также записи, касающиеся вопросов развития социализма, судеб социализма и Советского Союза и т. п.
В записях, имеющих характер концептуальных размышлений, Л.П. Берия выступает, по сути, как вдумчивый и талантливый системный аналитик, явно имеющий вкус к анализу и теоретическому осмыслению коренных явлений жизни общества. Для тех, кто всё еще числит Берию по ведомству палачей, это может показаться невероятным. Но это именно так.
И в этом смысле последний том тайных записей Л.П. Берии можно считать сенсационным. Он показывает, что Берия был не просто выдающимся менеджером эпохи, но и выдающимся её интеллектуалом.
Несмотря на отсутствие датировки, из контекста эпохи, к которой относятся записи, видно, что в основном они сделаны не позднее конца 40-х и начала 50-х годов, в том числе – в период подготовки к XIX съезду партии и после XIX съезда. Этот, ускользнувший от внимания современных историографов, но важный в системном отношении съезд был созван как очередной съезд ВКП(б), а закончился уже как съезд КПСС – партия получила новое название.
Как показали последующие события уже второй половины 50-х годов, бывшая партия большевиков получила вскоре после XIX съезда и новое содержание – всё более противоречащее интересам народов СССР и социализма. С учётом сказанного записи Л.П. Берии, касающиеся подготовки XIX съезда, а также относящиеся ко времени сразу после XIX съезда КПСС, то есть – к осени 1952 года и началу 1953 года, очень интересны.
Читатель, знакомый с публикацией в издательстве «Яуза» личных дневников Лаврентия Павловича Берии с 1938 по 1953 год, знает и историю появления у меня текста этих дневников, которые затем были подготовлены мной к печати и прокомментированы. Для читателя же, взявшего в руки лишь эту книгу, требуется предварительное пояснение.
После издания книги «Берия – лучший менеджер ХХ века» и моего участия в съёмках документального фильма о Берии, на меня вышел человек, личность которого заинтриговала с первых минут знакомства с ним и интригует по сей день.
Высокий, худощавый, со строгими белоснежными волосами, он был не по-стариковски строен, а точнее – по-гвардейски подтянут. Длинное кожаное пальто было тоже далеко не новым, старомодным, но элегантным. Представился он, иронически улыбнувшись, «Павлом Лаврентьевичем» – явный намёк на тему Лаврентия Павловича, и сообщил, что готов предоставить мне дневники Берии.
На мой естественный вопрос: «А они что, существуют?», он коротко ответил: «Существуют». Из дальнейшего же разговора, подробно описанного мной в предисловии к первому тому дневников, выяснилось, что:
– мне может быть предоставлена лишь электронная версия дневников, но при этом мне будет показана (однако – не отдана) часть фотокопий с оригиналов;
– никакие финансовые условия мне не выставляются и в будущем выставляться не будут, единственное условие – подготовить дневники к печати и постараться их издать;
– вижусь я с «Павлом Лаврентьевичем» в первый и последний раз и должен дать честное слово, что попыток разыскать его предпринимать не буду.
Разговор наш был не очень-то долгим и, как и было оговорено сразу, единственным. Поэтому по сей день я могу лишь гадать – кем же был мой таинственный незнакомый знакомец? Он лишь сообщил, что возраст его – под девяносто, а в ходе беседы говорил иногда «я», а иногда – «мы»…
По здравом размышлении я пришёл к выводу, что мой мимолётный визави был или старым чекистом, или старым архивистом бериевского периода, и представлял небольшую группу работников НКВД тех времён (с учётом того, что архивное дело тогда было сосредоточено тоже в НКВД). И в их руках тем или иным образом оказались уникальные материалы.
Но как эти материалы у них оказались!
И зачем они их хранили?
И почему не обнародовали сами?
Точного ответа на эти вопросы я тогда не получил, а теперь и вообще нет никакой надежды на то, что когда-либо их получу. Тем не менее, некие догадки на сей счёт у меня имеются, и я ими с читателем сейчас поделюсь.
За десятилетия, прошедшие после смерти Сталина и Берии, стараниями вначале Хрущёва и хрущёвцев, а затем, после фактического замалчивания имени Берии при Брежневе, – «трудами» «прорабов перестройки» и их «демократически»-«либерастических» преемников, имя и облик Берии оказались предельно демонизированными. Из выдающейся исторической фигуры сделали монстра с садистскими наклонностями.
Однако все мои изыскания по теме Берии раз за разом убеждают в том, что реальный Берия имел прямо противоположный рисунок натуры. Он был жёсток (без жестокости) с врагами СССР, он был резок (до густого мата) с разгильдяями и дураками, но с нормальными людьми Берия был вежлив, чему есть достоверные свидетельства, а по отношению к добросовестным и честным подчинённым – внимателен и заботлив, чему тоже есть достоверные свидетельства. При этом Берия был человечески крупной личностью – яркой, нестандартной, самобытной и тем привлекательной.
Иными словами, Берия был человеком, вполне заслуживавшим уважения, преданности и даже любви подчинённых – тех, конечно, подчинённых, которые сами заслуживали уважения.
Когда Берия был арестован, то были изъяты, естественно, и все его бумаги. Соответственно, личные дневники тоже были изъяты, а потом началась сортировка – что уничтожать немедленно, что – позднее, что отдавать на архивное хранение.
Ясно, что основной массив личных и служебных документов, относящихся к Берии, был уничтожен в первые же хрущёвские годы, но, повторяю, вряд ли все документы уничтожались одновременно.
В частности, не было необходимости в немедленном уничтожении личных дневников Берии. Факт их обнаружения не мог не заинтересовать как Хрущёва, так и остальных членов ближайшей сталинской «команды». Ведь дневники представляли собой, с одной стороны, ценнейший исторический материал, а с другой стороны, они могли быть использованы как Хрущёвым, так и его оппонентами в тактических политических целях.
Тем не менее, окончательную судьбу дневников можно было предполагать заранее с высокой степенью вероятности – рано или поздно их должны были уничтожить. И вот тут – как я предполагаю – несколько преданных памяти Берии сотрудников МГБ СССР и архивных работников тайно сняли фотокопии с подлинника дневников и хранили их затем десятилетиями.
На архивных документах всегда есть те или иные разметки, там могли быть и какие-то замечания читавших, и т. д. и т. п. Даже пагинация, то есть нумерация листов архивного дела (от руки, конечно), может навести на того, кто её делал. И, как я догадываюсь, «Павел Лаврентьевич» с товарищами, как люди опытные, передавая мне копию дневника, не желали даже минимально засвечиваться даже через десятилетия.
Какими соображениями они при этом руководствовались, можно только гадать. Но, надо полагать, какие-то резоны у них были. Конечно, они могли бы дать мне несколько фотокопий с обрезанными архивными разметками, но, как люди, опять-таки, опытные, они знали, что по фотокопиям экспертиза всё равно не проводится, так что стоит ли огород городить. Когда же я завёл разговор о желательности экспертизы, «Павел Лаврентьевич» лишь вспылил.
То, что сказано мной о побудительных мотивах «Павла Лаврентьевича», – лишь мои предположения, однако ничего более на сей счёт я сказать не могу. Впрочем, появление в научной периодике в 2012 году статьи члена-корреспондента РАН В.П. Козлова, бездоказательно поставившего аутентичность дневников под сомнение, показало, что «Павел Лаврентьевич» поступил, пожалуй, правильно, максимально «отстроив» публикатора текста от оригинала текста. Разбору ситуации, возникшей после статьи профессора Козлова, я намерен посвятить отдельную небольшую книгу.
Что же до того, что материалы были переданы именно мне, а не «более известному и заслуженному левому автору» – как об этом было заявлено на одном из форумов Интернета, то это уж вопрос к «Павлу Лаврентьевичу» и его коллегам. Сам он пояснил, что они сочли наиболее достойным и надёжным меня. И я этим, нравится это кому-то или не нравится, горжусь.
Да, публикация дневников Берии с моими примечаниями и комментариями, вызвала много бурных и чаще всего некорректных дискуссий, одним из результатов которых стало знакомство с новым для меня словом «фейк». Я и не знал, а так, оказывается, сейчас называют апокрифические «мемуары», «дневники» и другие якобы исторические документы. Иными словами, многие усомнились в подлинности дневников, но практически все возражения относились к типу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Я уже писал, и могу лишь повторить, что буду благодарен за любые корректные замечания, но – по существу, с указанием фактических или хронологических неточностей и т. д. Был бы рад, если бы кто-то из профессиональных текстологов провёл лексическую экспертизу. Хотя сразу скажу, что она вряд ли будет вполне достоверной. Ведь полностью аутентичных, достоверных документов и текстов, вышедших из-под пера Лаврентия Павловича, сейчас, насколько мне известно, почти нет, их очень мало. Даже протоколы его допросов – за исключением их первого блока, относящегося к июлю, скорее всего сфальсифицированы. Достоверные же тексты официальных речей очень сильно отличаются от личных записей по вполне понятным причинам.