— Гадость невероятная, — глубокомысленно добавляет она. — Зато платят хорошие деньги.
Дома ей жить не позволено — по контракту она обязана всегда находиться в отеле. Еще у нее есть личный шофер, который каждый день отвозит ее на киностудию, и персональный стилист.
— Знаешь, — говорит Бет, взглянув на огромные настенные часы с позолотой под стиль «золотого века» времен короля Людовика XIV, — я вынуждена тебя поторопить: через час Фатима придет. Поэтому…
И начинает раздеваться.
— Подожди, ты что, серьезно?
Она останавливается и смотрит на меня, в лице — ни намека на юмор: зеленые глаза, холодный пронизывающий взгляд, за которым не различишь ничего. Бет молчит, никак не выдавая своих намерений.
— Мы ведь почти не знаем друг друга…
Да, что касается нелепых высказываний, мой аргумент явно вне конкуренции и достоин самого почетного места в «Лиге нелепых мыслей всех времен и народов». Когда проститутка отказывается спать с клиентом на том основании, будто они недостаточно хорошо знакомы, — это случай из ряда вон выходящий. Только я-то прекрасно знал, что имею в виду, в отличие от нее. Правда, может, ей так проще.
Платье тихо падает на пол, под ним — ничего больше. Она ложится голая, словно труп, на незаправленную кровать: маленькие грудки, ровный темный треугольничек, бледная кожа, не знавшая загара. Уставилась в потолок, а глаза подернуты пеленой смертной тоски.
— Слушай, — говорит, — дорогой. Ты проститутка, и ничего страшного в этом нет. — По ее губам пробегает усталая улыбочка, словно она ведет забавную беседу с потолком. — Все мы проститутки. У меня есть друг, Алекс, он тоже модель. Так вот даже он, когда заказов нет, занимается в точности тем же, чем и ты, — работает по вызову. Причем он гораздо симпатичнее тебя и зарабатывает раз в десять больше, при этом стараясь в десять раз меньше. — Она вздыхает — видно, собственная речь ей наскучила. — Ладно, а теперь, пожалуйста, принимайся за дело.
Я начинаю раздеваться, и вдруг меня останавливает какой-то внутренний протест: за что мне такое — не знаю, высокомерие или недружелюбие… И еще нечто неопределенное, только разбираться мне сейчас некогда.
— Скажи, а почему ты выбрала именно меня?
Бет приподнимается, опираясь на локоть.
— Потому что я вряд ли тобой увлекусь, согласись. Кто ты? Нищий жиголо с фигурой как у инопланетного пришельца.
Скидываю трусы-боксеры — теперь я почти голый — и с милой улыбочкой говорю:
— А к какой разновидности шлюшек ты причисляешь себя, дорогуша?
Молчание. Уязвленное молчание, хотелось бы думать.
— Да, и кстати, я беру вперед. Знаешь, в наши дни никому нельзя доверять.
Она несколько секунд лежит неподвижно, потом резко садится на постели, поворачивается к прикроватному столику и достает из ящика чековую книжку. Ручкой с золотым пером выписывает чек и вручает его мне.
Выписан на дорогущий банк. (А чего еще ожидать?) Вижу: двойной гонорар, жду комментариев.
Хочется спросить ее, что она такое творит? И что я здесь делаю? Если ей так надоел несчастный, надежный и такой зависимый Майлз, почему она просто не пошла в бар и не подцепила кого-нибудь на свой вкус? На уме крутится лишь один очевидный ответ. Она покупает не партнера, а возможность его быстро выпроводить. Платит за отсутствие некоторых вещей: обязательств, эмоций, душевной близости, постоянства.
И все-таки как же насчет Майлза?
Тем не менее этот вопрос мы обходим стороной, исполняя этакое неуклюжее, неромантичное, деланное па-де-де вокруг незаданных вопросов. И еще: у нее на руках следы от уколов. Хоть одно утешение, пусть и злорадное: она тоже на крючке, да и посильнее меня зацепилась.
Забираю деньги и бегу прочь. Я тут совсем ни при чем, не нужны мне чужие проблемы. Может, скажете, что я черств или бессердечен, только я-то прекрасно знаю, в чем дело: другого просто не остается. Бет — далеко не та девочка, которая станет распространяться первому встречному о своих «пранблемах». Бет — Снежная королева, она может легко лечь с тобой, щедро отвалить тебе денег, но никогда не откроет своих чувств и сокровенных мыслей.
Я даже не стал целовать ее на прощание. Не тот случай.
Глава 12
А дальше, вы не поверите, еще одно невообразимое совпадение. (События все больше и больше наводят на тоскливую мысль — я попал в одну из новелл Томаса Харди, пав жертвой жестокого случая.)
Наверное, ничего удивительного, что история с Бет повторилась. (Особенно учитывая простой факт: женщины, с которыми мне доводится общаться, принадлежат к тому же кругу, что и я сам.) Открывается дверь, и слышен растерянный возглас: «О, Дэниел, здравствуй. Так, выходит, ты тот самый человек, которого я вызывала. Какое невероятное совпадение! Ну проходи же, проходи!» Честное слово, когда подобно случается дважды на одной и той же неделе, это, согласитесь, кого угодно выбьет из колеи.
Одиннадцать вечера, меня направляют в тихий переулок в районе Пимлико. Вызов в столь поздний час может означать только одно: клиентка желает секса — ей не нужен ни вечер в опере, ни ужин при свечах, не жаждет она и робких касаний пальцев за супом из лобстеров в тихом романтическом уголке, залитом золотистым светом тусклых ламп и улыбками влюбленных.
Одиннадцать вечера означают постель.
Дверь открывает Оливия — леди Крэйгмур, мать Клайва.
Она в черном шелковом кимоно с золотисто-пунцовыми райскими птицами, на красивом лице превосходный макияж, в зубах — черная сигарета. Надо отдать Оливии должное: неловкую ситуацию она сгладила блестяще — на лице не промелькнуло ни тени смущения. Более того, Оливия звонко рассмеялась — оглушительно, с неподдельным весельем. Она одна так умеет.
Мы сидим в не слишком чистой, но стильно обставленной гостиной. Леди Крэйгмур наливает мне бокал шампанского, откидывается в кресле, закинув руку на спинку, и улыбается в бокал, видя мое смущение. Я сижу на краешке дивана, затравленный и перепуганный, всеми силами стараясь выглядеть как можно естественнее.
— Так-так, — мурлычет она. — Я, конечно, уже слышала от Клайва, что тебя попросили из того кошмарного места… как там оно называлось? Но, дорогой мой… — Оливия склоняется ко мне и кладет ладонь на мое колено. — Я и не представляла, что ты станешь мальчиком по вызову. — Кокетливо склоняет голову набок и насмешливо улыбается. — Или предпочитаешь «жиголо»?
— Лучше «служба сопровождения».
Оливия смеется и стряхивает пепел в стоящую рядом пиалу.
— Что ж, надо отдать тебе должное, необходимо обладать настоящей отвагой, чтобы принять подобное решение. Серьезно. — Она поднимает бокал. — Браво!
Я тоже поднимаю бокал. Не знаю, Оливия то ли делает из меня шута, то ли действительно настолько свободна во взглядах, что может искренне посчитать проституцию невероятно увлекательным и творческим занятием.
— А Клайв знает?
— Нет, друзья не в курсе. Кроме одной знакомой… — Я замолкаю. Думаю, вряд ли мне удалось бы объяснить случай с Бет — я и сам в нем до конца не разобрался.
— Ну что ж, — снова говорит Оливия и поднимается. Я вздрагиваю и, отирая вспотевшие ладони о штанины, вскакиваю на ноги, возбужденный и готовый тут же, не сходя с места, выпрыгнуть из штанов. Неверно было бы назвать Оливию непривлекательной — она невероятно красивая женщина. Мною овладевает какая-то странная нервозность, которой я не могу дать объяснения. Может быть, накладываются воспоминания о сходной ситуации менее недели назад и как Бет со мной обошлась. Так и кажется, что не успею я глазом моргнуть, как Оливия распластается на персидском ковре, раскинет в стороны руки и ноги и скажет: «А теперь возьми меня». Мной овладевает невероятно странная смесь смущения, неловкости, трепета и, должен признаться, самой презренной и неуемной похоти.
Леди Крэйгмур, неподвижно замерев на самом краешке кресла, поднимает на меня взгляд над своими округлыми полумесяцами и спрашивает:
— Ты ведь?..
— Что я?
— Ты хочешь?
— Ну, я просто подумал…
— Ты же не…
— Вы не?..
— Дорогой мой мальчик, — говорит она со вздохом, снова опускаясь в кресло и глядя с удивлением и укоризной. — Ты же не хочешь сказать, будто теперь нам самое время прыгнуть в постель?
— Ну… а что, вы разве?..
— Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. — Она хихикает. — Не волнуйся, я все равно выпишу тебе чек. Я знаю, что ты не обидишься, ты очень хороший и милый, только я никогда бы не стала твоей любовницей. И это же касается любого из друзей моего сына. Не хочу, чтобы люди подумали, будто кто-нибудь из нас страдает эдиповым комплексом.
— Да, разумеется, — говорю я с вежливой улыбкой и сажусь в кресло, невзначай закидывая ногу на ногу и поворачиваясь к собеседнице боком — незаменимая поза, когда необходимо скрыть неуместную эрекцию. — Я просто не знал, что вы об этом думаете.
В ее взгляде безошибочно угадывается игривость — ни с чем не перепутаешь, Оливия с любопытством разглядывает меня своими большими голубыми глазами из-за краешка бокала.
— Все равно спасибо. Ты мне очень польстил, милый. — Она замолчала ненадолго. — В особенности впечатляет эта огромная вздутость под брюками. Похоже, ты с нетерпением ждал оказии.
И мы оба смеемся. Ох как мы смеемся.
Правда, должен вас уверить, это не имеет ничего общего с моим глубоко укоренившимся комплексом пристрастия к зрелым женщинам. И у меня нет влечения к матери, о чем я уже вроде бы упоминал. Просто Оливия, повторюсь, очень привлекательная женщина. Для ее возраста.
Итак, следующие несколько часов мы мило болтаем, судачим о том о сем, сплетничаем, Оливия наливает еще бокал шампанского, а может — два, усиленно потчует меня сигаретами, и в итоге мы каким-то образом переходим к Клайву.
— Какая ужасная девушка, — говорит леди Крэйгмур, подразумевая Эмму. — Она меня просто пугает. Так и цепляется к нему будто какое-то отвратительное морское животное с огромными резиновыми присосками, никуда от себя не отпускает. Мой бедный ягненочек. — Оливия глубоко затягивается. — Причем, уверяю тебя, он ни чуточки в нее не влюблен и даже не думает притворяться. А последний раз, когда мы с ним болтали, он прямо удержаться не мог — все говорил о той индианочке, с которой недавно познакомился. Видимо, на работе.