– Какая ты, Ксюха, красивая, – завистливо пропела одна из них, Дашка Белова. – Везет тебе. Такого парня окрутила.
Оксана смерила ее презрительным королевским взглядом. Она даже виду не подала, что умирает от страха. При мысли о том, что Олег будет касаться ее жадными, быстрыми руками, залезет под одежду, снимет трусики, к горлу подкатывала давешняя тошнота. Оксана представила себе Вовку, его худенькое, остренькое личико, большие добрые глаза, и ей захотелось прижаться к нему, вдохнуть милый запах молока и ромашек. Но Вовка был далеко, а на нее смотрели пять пар любопытных глаз. И она решила, что все будет окей, нечего так уж бояться.
…Когда все улеглись, Оксана потихоньку выскользнула из палаты. Она была маленькой, худой, как тень, и ловкой, как кошка. Никто из вожатых не заметил, как она вышла из корпуса – дверь еще не успели запереть, только прикрыли на защелку. Трава была влажной от ночной росы. Оксана сразу же озябла в легком сарафанчике, ее ноги в тряпичных мокасинах промокли. Она почти бегом достигла беседки и остановилась, переводя дух. Тут же ее грубо схватили сзади и поволокли куда-то в темноту. Она не сопротивлялась, только стучала зубами от все усиливающегося озноба. Рядом раздавалось пыхтение и короткая матерная брань. Ее швырнули на грязный дощатый пол. Щелкнула зажигалка, на мгновение выхватив из темноты лицо Олега и другое, страшное и смуглое с черными глазами и тонкими, как дождевые червяки, губами. Оксана с ужасом и недоумением узнала Жорика из первого отряда. Его боялись, как огня, все девчонки и даже молоденькие вожатые – он проходу никому не давал, лапал за грудь, лез под платье, говорил отвратительные пошлости, ничего и никого не боялся. Поговаривали, что он племянник начальника лагеря, а потому его мерзкие шалости неизменно сходят ему с рук.
– Зачем он тут? – пролепетала Оксана, пытаясь в темноте разглядеть лицо Олега.
– Молчи, малыш, – возбужденно проговорил тот, – тебе будет вдвойне приятно.
Вдвойне? Она ничего не поняла, но ее охватило предчувствие близкой беды. Оксана попыталась вскочить, но сильные руки прижали ее к полу.
– Ты первый, – велел Олегу Жорик. – Я после тебя.
Снова щелкнула зажигалка, во мгле красными точками замелькали огоньки сигает.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала Оксана помертвевшими губами, – пожалуйста.
– Что ты там бормочешь, малыш? – Олег склонился над ней и дернул застежку от сарафанчика. – Расслабься, тебе понравится…
Время словно остановилось. Оксане казалось, что все это происходит не с ней и она видит себя будто со стороны. Потные и похотливые руки шарили по ее телу, вертели его в разные стороны, словно тряпичную куклу. Она чувствовала острый запах пота, несвежего дыхания, слышала сладострастное мычание Олега и ободряющие возгласы Жорика. Потом ее, как кинжалом, пронзила боль. Она вскрикнула, и широкая пятерня Олега поспешно запечатала ей рот. Он давил на нее всей тяжестью своего тела, какая-то острая щепка впивалась Оксане в спину, но она уже не чувствовала ничего, погрузившись в предобморочное состояние.
Затем пришел черед Жорика. Он стиснул Оксану в объятиях, руки у него в отличие от Олега, были холодными, как лед, и липкими. Бормоча что-то неразборчивое, он долго терзал ее, вгрызался в губы неистовыми поцелуями, судорожно вздыхал. Наконец он в изнеможении откинулся на спину рядом с Оксаной.
– Не получается! – Голос Жорика дрожал. – Чертова девка! Такая же, как все. Все они шлюхи, грязные шлюхи! Почему мне так не везет?
Послышались странные хлюпающие звуки, и Оксана с равнодушным удивлением, поняла, что Жорик плачет. Грозный Жорик, наводящий ужас на девчонок, хулиган и похабник. Олег коротко хохотнул, но мужская солидарность взяла верх.
– Не парься, Жор, какие твои годы, – попытался он утешить приятеля, – все еще получится.
– Тебе легко говорить, вон ты какой бычара. И почему дуракам всегда везет?
– Ну, ты полегче с дураком, – рассердился Олег.
Про Оксану они оба забыли. Она лежала на дощатом полу, в растерзанной и порванной одежде, заледеневшая, с запекшимися, кровоточащими губами, и не могла шевельнуться. Все же она сделала над собой зверское усилие и села. Жорик уже поднялся и немного успокоился, они с Олегом снова курили. Заметив, что Оксана двигается, Олег равнодушно бросил:
– Ладно, малыш, беги в корпус, не то хватятся. Если что не так, не серчай.
Оксана промычала что-то в ответ и встала на ноги. Ее шатало, голова кружилась. Все тело ныло и болело, как один большой синяк. Она споткнулась и едва не полетела обратно на пол.
– Пошла вон отсюда, – зло рявкнул Жорик.
Оксана метнулась к выходу. Придерживая на груди разодранный сарафан, она плелась в темноте к своему корпусу. Дико болела голова. Она еще толком не осознавала, что произошло. Ей просто хотелось дойти, наконец, до палаты, забраться в постель под одеяло, согреться. Хорошо бы принять душ, но сил на это нет. Дверь корпуса оказалась заперта. Оксана тщетно подергала ручку, села на корточки у порога и погрузилась в мрачные раздумья.
Если начать стучать, придет вожатая. Увидит ее в таком виде, поднимет крик, назавтра позвонит родителям. Оксана представила себе лицо отчима, и ее передернуло. Нет, стучать не вариант. Она распрямилась и, обойдя корпус, остановилась у окна. На ночь их часто оставляли открытыми из-за жары и духоты. Вот и сейчас створка была приоткрыта и зафиксирована специальной гребенкой. Оксана недолго думая просунула руку в крошечную щелку. Ее худенькая кисть с трудом, но пролезла внутрь, нащупала гребенку, отодвинула ее. Оксана распахнула окно и залезла в помещение. Тихо, как мышь, она пробралась по лестнице на второй этаж, прокралась к своей койке и легла. Только теперь на нее накатили отчаяние и ужас. Ее трясло сильнее прежнего, она ощущала себя вывалянной в грязи, использованной, как пустой пластиковый стаканчик. Ей хотелось заплакать, но почему-то слез не было. Только зубы дробно стучали один о другой, так, что Оксана в конце концов больно прикусила язык.
Она не могла уснуть всю ночь. На рассвете задремала на пару минут, и тут же грянул сигнал побудки. Девчонки повскакивали с кроватей и окружили Оксану:
– Ну что, как?
Она поняла, что правды не скажет никому. Мельком взглянула в зеркало, висящее на стене: лицо без кровинки, губы в сухих корках, волосы висят патлами. Оксана улыбнулась, даже не поморщившись от боли в потрескавшихся губах, аккуратно пригладила волосы, одернула ночнушку, в которую у нее едва хватило сил переодеться.
– Все супер, – надменно произнесла она и смерила подружек холодным и пренебрежительным взглядом. Те с уважением примолкли.
За завтраком Оксана увидела Олега. Тот стоял у раздаточного окошка с тарелкой и весело болтал с девчонкой из второго отряда. Заметив Оксану, он на секунду запнулся и преувеличенно внимательно уставился в окно.
– Эй, Олежка, – затеребила его собеседница, – ты чего? Что с тобой?
– Ничего, – хрипловато проговорил Олег, – смотрю, будет ли дождь сегодня. А то вечером дискотека…
– Какой дождь! Ни облачка, – удивилась девочка.
Оксана подошла ближе, взяла из стопки поднос, поставила на него тарелку с макаронами, стакан и отошла, почти задев плечом Олега и его новую пассию.
– Смотри, куда прешь, – недовольно проговорила девица. – Дура мелкая.
Оксана чувствовала спиной, как психует и заливается краской стыда Олег. «Козел, – прошептала она, – ненавижу. Чтоб ты лопнул!» Она села за стол и все с тем же надменным и царственным видом принялась за еду.
– Смотри, Ксюш, вон он! Вот твой Олег. – Маленькая беленькая Настя Гуськова услужливо показала в сторону окна раздачи. – Смотрит на тебя. Ух, как смотрит! – В голосе ее был восторг.
– Влюбился, – резюмировала Марьяша Жигунова, старшая по палате.
– Пускай, – спокойно проговорила Оксана. – Я его бросила, девочки.
– Как бросила? – ахнула Настя.
– А так. – Оксана пожала плечами и глотнула остывший чай.
– Ну ты и даешь, Ксюха, – ошарашенно протянула Марьяша.
Они еще поохали, пошушукались и разбежались. К Оксане, оставшейся одной за столом, неуверенно приблизился Олег. Вид у него был смущенный и подавленный.
– Послушай, малыш…
– Я тебе не малыш, – жестко отрубила Оксана. Снова, как в детстве, когда ее незаслуженно обидела воспитательница, она чувствовала в себе тихую, мрачную силу.
– Ну прости, слышь… – Олег повесил свою красивую голову. – Не надо было приводить этого хмыря… нам и вдвоем было бы хорошо. Правда, малыш, мне с тобой очень понравилось. Повторим?
Оксана коротко хохотнула. Потом произнесла ругательство, самое грубое и замысловатое, которое слышала во дворе от старших ребят. Олег смотрел на нее удивленными глазами.
– Пошел ты… – Она медленно подняла руку и плеснула остатки чая ему в лицо.
– Ты что? – Он вскочил, схватил салфетку, вытирая мокрую майку. – Ты дура, да? Я ж по-хорошему с тобой…
– Пошел ты, – все так же спокойно и даже лениво повторила Оксана.
Встала и вышла из столовой, не оборачиваясь. Весь остаток смены она проходила в признанных лидерах отряда. Трое мальчишек признались ей в любви, девчонки наперебой боролись за ее дружбу и благосклонность. Олег тоже ходил по пятам, похожий на мрачную тень, но она ни разу не обернулась и не удостоила его даже взглядом…
Вера сразу заметила, что дочь изменилась, стала другой.
– Совсем ты взрослая, Ксюша. – Она пристально вглядывалась в Оксанино лицо, словно пытаясь прочитать по нему то, что творилось у нее в голове. Отчим, наоборот, ничего не заподозрил, радовался, как Оксана хорошо выглядит после отдыха, мол, поправилась, и щеки порозовели. Сама Оксана помалкивала, резонно полагая, – чем меньше откровенности будет между ней и родителями, тем лучше сохранится ее тайна.
Начался учебный год, и на нее обрушился шквал мужского внимания. Налет порочности и загадочности делал ее неотразимой для школьников, только-только вступивших в подростковый возраст. Не только одноклассники, но и парни постарше сходили по Оксане с ума. По утрам поджидали ее на пороге школы, дарили цветы, шоколадки. Один одиннадцатиклассник даже притащил почти новенький айфон. Оксана телефон взяла, но парня проигнорила, как и большинство других. Некоторым она разрешала себя провожать, с кем-то целовалась. У нее кружилась голова от успеха и самодовольства. Девчонки дружно перестали с ней общаться, она слышала, как за ее спиной они шептали: