– Шлюха, проститутка.
Ей было плевать. На все плевать. Она почти перестала делать уроки – зачем? За нее все делали классные отличники Боря и Женя. Дома все тоже было лучше некуда. Ни мать, ни отчим никаких претензий к ней не предъявляли, радовались хорошим отметкам, гордились красотой подросшей дочки. Самой же Оксане они казались чужими и далекими, как, впрочем, и все, кто ее окружал. Она по-прежнему продолжала нежно любить Вовку, считая его своим единственным другом и близким человеком. Душа ее постепенно черствела, покрываясь защитным панцирем, накопленные обиды не исчезали, а копились и громадным грузом давили к земле. Под маской лучезарной красавицы и разрушительницы сердец скрывалась несчастная и одинокая девчонка, много раз преданная, униженная, растоптанная, не выплакавшая свои детские слезы, ожесточившаяся на весь мир…
Так незаметно пролетело три года. Оксана почувствовала себя совсем взрослой. Она меняла парней как перчатки, пользовалась ими и мечтала, как в давнем детстве, когда-нибудь уйти из дома. Но теперь в отличие от детских бесплодных грез она знала, куда бежать. Ею завладела идея разыскать отца. Вдруг он действительно настоящий цирковой артист? Обрадуется ей, возьмет к себе в труппу, научит работать на арене…
Она хорошо запомнила тот день. Стояла ранняя осень, начало сентября. В воздухе еще висел запах лета, за окном весело шумели не тронутые желтизной деревья, заливались громким чириканьем воробьи. Меньше всего хотелось думать об уроках, сидеть в душных классах, слушать монотонное бормотание математички и трескучий, козлиный тенорок химика. Но справедливость на свете есть – после четвертого урока пришла классная и объявила, что русичка, Марья Аркадьевна, приболела и все могут идти домой, правда, потихоньку, не афишируя. Ребят как ветром сдуло. Решили все вместе махнуть в парк. Оксана колебалась – она обещала Вовке сходить с ним в кино. Ее тогдашний воздыхатель, Левка Мардовкин, принялся страстно уговаривать Оксану влиться в коллектив.
– Ну, Ксюш, ну пошли, – канючил он, смешно надувая щеки. – Я тебе мороженое куплю. Там классное итальянское.
– Ты же знаешь, я не люблю мороженое, – кочевряжилась Оксана. – Лучше пива купи.
Она откровенно издевалась над Левкой – тот в свои пятнадцать был ростом метр шестьдесят пять и смахивал на пятиклашку. Пива ему нипочем бы не продали, не то что некоторым высокорослым одноклассникам, которые легко сходили за совершеннолетних. Левка грустно вздохнул и насупился, но лишь на мгновение. В следующее он уже снова теребил Оксану, пытаясь обнять ее за талию и чмокнуть в щечку. Она вдруг решила – ладно, пускай. Сходит в парк, прогуляется, а Вовка подождет. В конце концов, пойти в кино можно и вечером.
Одноклассники веселой толпой вошли в ворота парка. Сразу же компания разделилась на группы: одни отправились кататься на аттракционах, другие встали в очередь за мороженым. Оксана и Левка без цели брели по дорожкам, с удовольствием вдыхая полной грудью свежий воздух. Пахло прелой листвой и грибами.
– Ты такая красивая, Ксюшенька, – восторженно бормотал Левка, то и дело подпрыгивая, чтобы казаться повыше.
Он косил глазом в сторону зарослей диких яблонь, где стояла одинокая покосившаяся скамейка. Оксане его намеренья были очевидны и скучны. Куда бы услать его надолго, чтобы отдохнуть от этого щенячьего восторга, остаться одной, помечтать…
– Ладно, я хочу мороженого, – заявила она тоном, не терпящим возражения.
Лева умолк на полуслове, затем преданно кивнул и, круто развернувшись, почесал к палатке.
– Я буду тут, – крикнула Оксана ему вслед.
– Я мигом! – ответил он и скрылся из виду.
Она не спеша подошла к скамейке и села, закинув ногу на ногу. Достала сигарету, закурила. Постепенно ее охватывала досада. Надо было идти домой к Вовке, а не гулять тут с этим идиотом. И мороженое ей ни к чему, с утра першит в горле…
– Не рановато тебе курить? – Голос, насмешливый, но певучий и приятный, раздался откуда-то сбоку.
Оксана медленно повернула голову и надменно уставилась на незнакомца: ростом выше среднего, худощавый, но крепкий и широкоплечий, кожаная куртка сидит как влитая, на черных волосах темно-синяя бейсболка. И глаза. От его взгляда у нее вдруг взмокла спина. Темные, почти черные глаза смотрели на Оксану, не мигая, будто хотели просветить ее насквозь. Она молчала, продолжая машинально делать затяжки. Парень подошел и по-хозяйски уселся рядом. Оксана не могла определить, сколько ему лет: то ли ее ровесник, то ли сильно старше. Возраст в данном случае не играл никакой роли. Важно было то, что от черноглазого шли какие-то невероятные флюиды уверенности и даже заносчивости, заставляющие Оксану робеть и теряться.
– Как звать? – коротко спросил незнакомец.
– Оксана. – Она хотела отодвинуться, потому что он сидел слишком близко, почти вплотную, но не смогла. Ее словно парализовало. Она не отрываясь смотрела на его лицо. Черты тонкие и четкие, скулы хорошо обрисованы, губы ниточкой, плотно сжаты. Брови черные вразлет. Пожалуй, брови и были самым красивым в его облике, остальное так себе, обычный смазливый пацан. Ну и глаза, разумеется – этот взгляд, полный неистовой, холодной силы.
– Оксана, – повторил он все тем же спокойным, нагловатым тоном. – Ксюша, значит. Ничего, милашка.
Он протянул руку и взял ее за подбородок. Жест его был хозяйским и властным. Любому другому Оксана влепила бы оплеуху за фамильярность, но сейчас она сидела, не шелохнувшись и даже не дыша.
– Мне нужны такие девчонки, – проговорил черноглазый, не выпуская ее подбородок.
– Зачем нужны? Куда? – наконец смогла проговорить Оксана. Голос ее звучал хрипловато.
– А это уже отдельный разговор. Это кто? – Черноглазый кивнул на приближающегося к ним Левку с двумя вафельными рожками в руках. – К тебе? – Губы-ниточки скривились в презрительной ухмылке.
– Да. То есть нет. Я… он… – Оксана заволновалась и сбилась, не зная, как вести себя, что говорить. В этот момент она почему-то была уверена: если где-то на свете есть ее отец, то он как две капли воды похож на этого странного парня.
– Эй, – черноглазый тихо и коротко свистнул.
Лева замер посреди тропинки. Мороженое капнуло ему на штанину джинсов.
– Слышь, малой, дуй назад. Тут не место тебе.
Черноглазый говорил спокойно и даже доброжелательно, словно беспокоился о Левином комфорте и безопасности. Лева в растерянности переводил взгляд с него на Ксюшу и обратно. Лицо его медленно наливалось краской.
– Ксюш, – несмело окликнул он. – Ксюша, пошли отсюда, а?
– Она останется тут, – отрезал черноглазый. – Понял?
Лева молчал, уже целиком красный как рак.
– Или не понял? – Парень медленно приподнял со скамейки свое гибкое тело, словно змея начала разматываться, клубок за клубком.
– Понял, – Лева поспешно закивал, кинул отчаянный взгляд на Оксану, развернулся и поскакал по тропинке, как заяц. Парень проводил его насмешливым взглядом и обернулся к Оксане:
– Ну так что, познакомимся? Я Артем. – Он протянул ей крепкую ладонь, на запястье хорошо была видна фиолетовая татуировка в виде маленького паучка.
Оксана коснулась его руки дрожащими пальчиками. В то же мгновение он сгреб ее в охапку, усадил к себе на колени:
– Ты будешь хорошей девочкой, Ксюша, я это вижу. Я многое вижу и многое умею. – Он пытливо заглянул ей в глаза, от чего у нее сладко заныло в животе. – Да, да, – он кивнул, словно самому себе поддакивая. – Я ведь в цирке работал, цыпочка, долго, все детство.
Это был заключительный аккорд. Такое не могло приключиться случайно. Оксана поняла с неотвратимой ясностью, что это судьба. Цирк. Ее мечта. Отец. И этот ослепительный черноглазый красавец, держащий ее в объятиях на заброшенной скамейке, в глухом уголке парка…
Артему было двадцать. У него не было дома, только съемная комната в блочной хрущевке, и еще старая «девятка», которую он то и дело ремонтировал. Он приехал издалека, и его говор выдавал южное происхождение. А еще – в 17 он уже успел побывать на зоне, в колонии для несовершеннолетних. Все это Оксана узнала почти сразу же, за пару дней. Ее удивляло лишь одно – как она могла жить без него? Жить долгие пятнадцать лет, искать его повсюду и не находить. Как? Невероятное, сказочное счастье по имени Артем свалилось ей на голову столь внезапно, что Оксана боялась поверить в него. Вечером того же дня, лежа на старом, скрипучим диване и чувствуя, как в бок впивается острая пружина, она всем телом прижималась к нему, вдыхала его запах – дешевого одеколона, дешевых сигарет и еще чего-то неуловимого – и этот запах казался ей лучшим в мире. Она знала, чувствовала, что он никогда не будет любить ее всерьез, да и вообще – никого не будет любить, кроме своей свободы да дряхлой «девятки». Но ей было все равно. Сердце ее, оледеневшее, черствое, вмиг растаяло, наполнилось весенними соками, закровоточило, запело – проснулась женская суть, желающая отдать себя бескорыстно, раствориться в любимом, а если нужно, то и пожертвовать собой.
Тот день проложил границу между прежней жизнью и новой. Они с Артемом стали неразлучны. Оксана не пришла ночевать домой. Наутро Вера орала, что дочь потаскуха, она выгонит ее из дома. Вовка плакал, размазывая сопли по бледному личику. Отчим взволнованно скрипел коляской.
– Выгони, – спокойно сказала Оксана. – Я уйду.
– Куда уйдешь? – завопила Вера. – Тебе пятнадцать лет!
Оксана молчала, улыбаясь как Джоконда. Вера плюнула и ушла в кухню. Оксана тщательно подвела глаза, дождалась, пока Артем позвонит, и была такова. Началась война с родителями и учителями. Оксана съехала с пятерок на трояки, а потом и вовсе на двойки. Могла неделями не появляться в классе. Вера звонила, но она не брала трубку, нежась в объятиях Артема. Иногда он исчезал – на пару дней, даже на неделю. Говорил, что занят делами. Оксана возвращалась домой, но делать ничего не могла – ее ломало, как наркоманку, она не расставалась с телефоном, вздрагивала от каждого звонка, каждой пришедшей эсэмэски, надеясь, что это объявился Артем. Он звонил – и о