– What? What do you fucken want Garry? (Чего ты хочешь, Гэри?)
– враждебно спрашивает по-английски Гонзалес. – Чего ты тут сел? Я тебя не звал.
– I want nothing, nothing at all (Ничего я не хочу), – отвечает тоже по-английски Гарик.
– Why you fucken laughing at me? (Какого хера ты надо мной смеешься?)
– Иди, окаянный грешник, – отвечает Гарик по-русски и смеется своим смехом. – Не смеюсь я над тобою.
– Fuck you. Cant you speak English instead of your fucken Jewish? (Мать твою. Говори по-английски, а не на своем ебаном еврейском).
Гарик не отвечает, но продолжает по-русски, несомненно обращаясь к самому себе – или вообще ни к кому:
– Вера-надежда-любовь-свобода-равенство-братство.
И опять заливается смехом.
– You jinx me Garry, you know that? (Ты доводишь меня, знаешь ли ты это?) – угрюмо бормочет Гонзалес, кося глазом на Красского и отодвигаясь от него. Но Гарик, следуя какой-то логике своих мыслей, поворачивает к Гонзалесу лицо, которое внезапно сменило маску смеха на маску угрожающей серьезности. Гонзалес инстиктивно отшатывается.
– Faithhopelovefreedomequalitybrotherhood (веранадеждалюбовь-свободаравенствобратство)! – выкрикивает Гарик, приближая лицо вплотную к лицу Гонзалеса и расширяя глаза.
– You are crazy mother-fucker! – с искренним изумлением бормочет Гонзалес. – What you are trying to do, put fucken spell on me? People fucken get killed for much less. (Ты таки сумасшедший, мать твою. Ты что, пытаешься меня сглазить? Положить на меня заговор? Людей убивают за гораздо меньшее.)
Взволнованный Гонзалес отвинчивает крышечку, делает два глотка из чекушки, завинчивает ее и прячет в карман.
– We all are lost, – спокойно говорит Гарик, глядя в небо. – Lost and found. (Мы все потеряны. Потеряны и найдены.)
Опять он смеется.
– You are bad luck. Stay away from me, – бормочет Гонзалес. (У тебя плохой глаз, держись от меня подальше.)
Он запахивает куртку и приподнимается, собираясь перейти на другую скамейку. Но Гарик в этот момент, дико смеясь, протягивает руку и выхватывает из его рук распятие. Гонзалес так же быстро пытается выхватить распятие у Гарика. Завязывается борьба, во время которой Гарик успевает нажать на кнопку на дне распятия, и оттуда выскакивает лезвие ножа. Гарик тут же перестает бороться и внимательно смотрит на Гонзалеса, как будто только сейчас увидел его.
– You are the one who is found, – говорит он нормальным голосом и без всякой улыбки. – I found you. (Ты и есть, кто найден. Я нашел тебя.)
Не давая Гонзалесу опомниться, он, держа одной рукой распятие, изо всей силы протыкает себе ладонь другой руки. Хлынула кровь, и Гарик внимательно и спокойно глядит на свою ладонь. Гонзалес вырывает у него распятие и машинально замахивается им, пытаясь отпугнуть Гарика, но Гарик успевает подставить под лезвие другую ладонь.
– You son of the bitch, you son of the bitch, – лихорадочно бормочет Гонзалес и испуганно оглядывается. – Are you trying to get me arrested? You want Maria only for yourself? (Ты, сукин сын, ты что, хочешь, чтобы меня арестовали? Хочешь Марию только для себя?)
Гарик только смеется ему в лицо и снова делает страшную гримасу, вплотную нависая над Гонзалесом, который щупл по сравнению с ним. У Гонзалеса глаза сходятся к переносице, он произносит какое-то ругательство по-испански и втыкает нож Гарику в грудь. Гарик без звука валится на скамейку, Гонзалес вытаскивает из него нож и оглядывается, не смотрит ли кто. Он опять бормочет что-то по-испански и поспешно отходит от скамейки. Уже совсем стемнело, Гонзалес быстрым шагом идет к выходу из садика, но, дойдя до него, остановился, будто наткнулся на стенку Он стоит, думая, потом поворачивает и идет по внутренней дорожке, которая закольцовывает садик. Человек, склонный к культурным ассоциациям, мог бы сказать, что Гонзалес сейчас напоминает ему дикое животное, которое кружит по загону, не имея силы воли прорвать заколдованный круг. Теперь Гонзалес приближается к тому месту, где рядом с палаткой сидят женщины. Он направляется к маленькой женщине, на лице которой восторженное выражение и которая звала Гарика в палатку.
– Мария, – говорит Гонзалес и садится перед ней на дорожку. Он раздвигает ей ноги и просовывает ей под юбку распятие. Он долго копошится под юбкой, выражение на лице Марии не меняется. Затем он вытаскивает распятие, нюхает его, целует и подносит высоко над собой к небу. К тому самому небу, в котором Гарик еще недавно увидел резвящегося ребенка и в которое он продолжает глядеть и сейчас, но уже невидящими глазами.