Вика не готовила. Ну то есть, она могла красиво сервировать стол к завтраку, что-то нарезать, но особого энтУЗИазма готовка и уборка у нее не вызывала. Ее стихия — работа и секс, возможно, поэтому я не видел с ней ничего серьезного дальше.
Она была идеальной партией на здесь и сейчас, но, как правило, на таких женщинах не женятся.
Сажусь на барный стул, и теперь уже я наблюдаю за Евой, а не она за мной. Вижу, как ловко она управляется ножом, отправляя в салатницу овощи, тонкие пальцы быстро двигаются, лицо расслаблено и безмятежно.
Она и так выглядит младше своих лет, а сейчас и вовсе кажется совсем юной и хрупкой. Даже не смотря на живот.
— Ты ешь с маслом, — не спрашивает, утверждает. Неужели, помнит даже это?
Мы садимся за стол, друг напротив друга, и в полном молчании едим салат. Только позвякивают приборы о тарелки.
— Спасибо, очень вкусно, — говорю я, хотя и вкуса еды-то не ощутил.
— Пожалуйста. Оставь тарелки, я помою.
— Не надо, — качаю головой, — я и сам могу. Ты устала, наверное.
— Егор, — на ее лице взрослая, усталая улыбка, — может, ты забыл, но я работаю посудомойщицей. Работала до сегодняшнего дня.
— Почему — работала?
Вспоминаю, что ее подруга говорила что-то об увольнении, но в тот момент мне было настолько плевать на все слова, что я пропустил их мимо ушей. Было важно только понять, где сейчас Ева, все остальное — второстепенно.
— Когда эти люди пришли за мной на работу, начальница приказала уволить меня, — Ева трет задумчиво бровь, — я не знаю, как они нашли меня там? Я никому не рассказывала почти.
Неясная догадка только успевает зацепить мое сознание, как я выпаливаю:
— Телефон, Ева. Они могли отследить тебя по нему.
И мы замолкаем, оба думая об одном и том же. Что в таком случае ее местопребывание скоро снова перестанет быть для них секретом.
Глава 20. Ева
Я на свой старый мобильный телефон смотрю как на ядовитого паука — мерзко.
У меня и мыслей не было, что за мной могут следить при помощи него. Я ведь не шпион и не президент страны, у меня на руках нет миллионов, флешки с компроматом или бриллианта размером с кулак — за что еще людей в кино разыскивают преступники?
Я сегодня всю голову сломала, пытаясь понять, как нашли меня на работе бандиты. А все оказалось так просто — или не просто, достаточно только знать мой номер телефона и вот уже телефон, призванный облегчить жизнь, работает против тебя.
Любой нехороший человек может вычислить твое местоположение, а ты даже знать об этом не будешь.
Передергиваю плечами, стоит представить, что они и сейчас могут знать, где я нахожусь теперь. Всего пару минут квартира Егора казалась самым безопасным местом на земле, а сейчас — я не знаю.
Мой мобильный в руках Баринова, и смотрится телефон совсем убого: кнопочный, потертый, со сколами по краю корпуса. Егор крутит его и хмурится, но явно не из-за того, что привык пользоваться только последними айфонами.
— Давно зарядка села? — спрашивает, наконец.
— Не помню. Я ее с собой даже не взяла. Все дома осталось. Думаешь, туда небезопасно идти?
— Там ключи поменяли, на входной двери, — медленно произносит Егор и телефон мой в сторону откладывает. Я замираю, пытаясь осознать его слова. То есть как это — поменяли? Там же все наши с тетей вещи! А если она вернется, то как домой попадет? А куда ей идти?
Там вся жизнь наша, накопления мои, на роды — пусть для кого-то мало совсем, сорок тысяч, но я откладывала их по копейкам, экономя на себе во всем, что только можно, а теперь этим владеет другой человек?
Я не выдерживаю. Совершенно по-детски реву, взахлеб, закрывая лицо руками, Егор говорит что-то, а я его не слышу. Слезы крупным горохом текут, но плачу я вовсе не из-за денег, хотя за них обидно тоже. Накопилось просто, все вместе.
Эти ключи стали последней каплей.
Я ощущаю, как горячие руки Егора накрывают мои плечи, снова, как пару часов назад. Он неловко прижимает меня к себе, осторожно, ведь между нами живот, в котором наше с ним общее дитя.
А я цепляясь за локти Егора, по-дурацки как-то, и глаз открыть не могу, рыдая. Меня трясет.
— Тише, тише, Ева, — его спокойный голос звучит над самым ухом, — мы во всем разберемся. Тетю твою найдем.
Он гладит меня по волосам, по спине, и мне так хочется верить его словам, а еще больше — верить его жестам. Прикосновения обжигают, пробуждают то, о чем я с беременностью и думать перестала. Я вновь ощущаю себя… женщиной.
Во мне отзывается что-то в ответ на его успокаивающие ласки, и внезапно хочется большего. Я поднимаю голову, продолжая всхлипывать, и вижу перед собой лицо Егора, близко-близко. Его темные глаза в обрамлении густых, коротких ресниц.
Он тоже со слов сбивается, смотрит на меня молча, только руки продолжают скользить по моим рукам, но уже гораздо медленнее.
Я не знаю, кто из нас первый тянется к губам другого, а может, это происходит одновременно, только когда его губы накрывают мои, все остальное перестает иметь значение.
От его поцелуя мурашки бегут вдоль позвоночника, и на вкус он — соленый от моих слез, и совершенно головокружительный. Баринов зарывает пальцы в мои волосы, притягивая ближе, и я послушно встаю на цыпочки.
Как же я скучала по нему, боже, я только сейчас до конца это понимаю.
— Егор, — шепчу, чтобы перевести дыхание, а потом случается это.
Телефонный звонок.
Он прорезает действительность громкой мелодией и нас отшвыривает друг от друга по разные стороны одна только надпись на экране — Денис.
— Извини, — Егор хватает телефон и выходит из кухни, а я остаюсь одна, с сумбуром в голове, с горящими от поцелуя губами.
Я слышу его голос, строгие, даже злые, интонации, и понимаю, что все очарование момента пропало и между нами ничего не изменится.
Ухожу в ванную, чтобы умыть лицо, и сквозь шум воды слышу, как хлопает входная дверь.
Баринов, по обыкновению, от меня сбегает.
Хоть что-то в этой жизни остается постоянным.
Я не знаю, чем занять себя в его отсутствие.
Умываюсь долго. От холодной воды проясняется немного в мыслях, но сердце все еще трепыхается беспокойно, а губы горят от поцелуя.
Всего несколько минут назад я была такая смелая в руках Егора, а сейчас корю себя за бездумное поведение. Разглядываю собственное отражение — глаза заплаканные и блестят лихорадочно, а рот кажется таким ярким, что сразу выделяется цветным пятном на бледном лице.
Что он обо мне подумал?
Не знаю и думать на эту тему боюсь.
То, как поспешно Баринов ретировался, о многом говорит. Например, о том, что в его жизни и без меня все просто отлично.
Возможно, ему просто трудно говорить об этом в лицо беременной женщине. Для многих мужчин мы как бомба замедленного действия, не знаешь, когда рванет и каждое слово может быть последним.
В прошлый раз он отлично откупился от меня, справившись без лишних слов.
Выхожу из ванны, заглядываю на кухню. Стол пуст, мой мобильный телефон он забрал с собой. С одной стороны это радует: если мой адрес им еще не известен, то теперь я тут в безопасности.
А с другой — я осталась совсем без связи. Когда тетя найдется (я даже не хочу говорить «если», только «когда»), то я не смогу ответить на звонок. А если у полиции появятся новые зацепки, как мне о них узнать?
Наверное, нужно будет позвонить и сказать им хотя бы номер телефона Егора? Но даже это я сделать не смогу, в квартире нет домашнего, да и без разрешения Баринова лучше ничего не предпринимать.
Этот день кажется бесконечно долгим, мне хочется лечь, вытянуть уставшие ноги и закрыть глаза.
Но на хозяйскую кровать я не иду. На ней слишком явно заметно присутствие черноволосой красотки, и я не представляю, как можно лечь сверху на постельное белье, на котором они…
Глаза закрываю, сглатываю горечь, скопившуюся на языке. Он не твой мужчина, Ева. У тебя вообще — совершенно другая цель.
Только почему так больно и обидно, что в груди щемит? Я закрываю дверь в спальню, чтобы не видеть бесстыдно лежащее повсюду белье Вики и иду в гостиную. Здесь большой, уютный диван с кучей подушек, на него и ложусь. Не думаю больше о том, что любовная жизнь хозяев этого дома может не ограничиваться одной комнатой, иначе ночевать придется стоя.
Егор, Егор.
Закрываю глаза, удобнее сворачиваясь на диване, и трогаю распухшие губы кончиками пальцев, пытаясь воскресить воспоминания о поцелуе. И все равно от них тепло и приятно.
Сын недовольно ворочается.
— Думаешь, мама о тебе совсем забыла? Это не так, — я вожу рукой по животу, ощущая прилив нежности к сыну. Ему не нравится, когда я лежу на правом боку, и мне приходится поменять позу, повернувшись на левый.
— Так лучше, малыш? — я шепчу ему негромко слова любви, и сама не замечаю, как засыпаю.
Сон тяжелый, тягучий, и я бегу в нем бесконечно долго по темным мокрым улицам, и куда бы не сворачивала, везде упираюсь в тупик.
Вокруг меня высокие стены, не перейти — не перебраться, и живот вдруг становится совершенно огромным, в два, в три раза больше меня самой. Ноги подгибаются, не в силах вынести эту ношу, и я падаю назад, глядя в свинцовое небо над головой и понимая, что больше не в состоянии сделать и шагу.
Просыпаюсь резко от собственного крика, застрявшего в горле. Сон такой явный, что кажется, будто мне и вправду не хватало воздуха. Я лежу на спине, трогаю живот, чтобы убедиться, что он нормального размера, и дышу часто-часто, пытаясь восстановить дыхание.
Еще несколько мгновений уходит на то, чтобы понять, где я нахожусь. В сумерках квартира кажется совсем незнакомой, но осознание постепенно приходит.
Тетя. Квартира. Егор.
Прислушиваюсь: он так и не вернулся, и я не уверена теперь уже, что мы будем жить вместе. Наверное, у его черноволосой красотки есть собственное жилье, и вполне возможно, что пока я нахожусь здесь, они будут — там.