Гай не стал спорить. Это было бы бесполезно.
И тогда Пент, заметно повеселев, повёл пошатывавшегося от виски Гая к выходу и довёз его на арендованном старом «Хонда-Цивике» до Королевства. При этом пообещал, что позаботится о том, чтобы мотоцикл другу тоже вернули.
Гай вернулся в дом пьяный, но с уже подуспокоившимся сердцем. Ворвался в свою комнату, к счастью, не встретив на пути членов семьи. Оставшийся наедине с самим собой, он снял с себя чёрный пиджак, рубашку и штаны и отправился в ванную, примыкающую к спальне. Он принял душ, освежившись как физически, так и морально, и, выйдя обратно в комнату в одном полотенце на бёдрах, просто лёг на кровать и проспал целый час.
Ему снилась Каталина. Будто того, что она сотворила с ним в реальности, было ей недостаточно. И она решила измываться над ним во снах.
– Ты меня любишь? – шептала Каталина, пока её волосы – такие, какими они были в самом начале, длинные, каштановые и волнистые, – развевались на ветру. – Всё ещё любишь?
Гай сидел на коленях перед ней, опустив взор, и держал в руке нечто, похожее на кинжал. Такие орудия использовались в далёком средневековье, но Гай явно имел понятие о его предназначении и крепко сжимал клинок в своей руке.
– Да, – вырвалось у него хриплым тоном. – Люблю, моя роза.
– Тогда убей себя. Ради меня.
Эти жестокие слова совсем не смутили Гая. Он крепче прижал кончик кинжала к своей груди – болезненно сжимающейся груди, в которой гулко и беспокойно стучалось его разбитое сердце. А потом кончик проник в саму грудную клетку, разрывая кожу, затем мышцы, и ломая кости. Боль была ужасающей, кровь тёплой струйкой полилась вниз. Но Гай не издал ни звука, глядя в карие глаза над собой, пока Каталина ухмылялась, наблюдая и наслаждаясь.
И сон оборвался.
Липкий пот покрыл тело, и парень с дрожью раскрыл глаза, привставая с постели. Униженный собственным сном, страхом, контролирующим сердце. Он почти не верил в то, что одна-единственная девушка может так притуплять его разум, делать его таким уязвимым, но одновременно с этим наполнять силой, которая ранее могла понадобиться для того, чтобы её уберечь. А теперь оберегать некого. Значит, всё было напрасно.
Гай встал с постели и взглянул на часы. Наверняка все уже собрались и ожидали его. А его будут смиренно ожидать, ведь никто не пойдёт против будущего Короля, и никто не осмелится выказывать недовольство его задержкой. У него тяжело вздымалась грудь, пока он смотрелся в зеркало, не узнавая в собственном отражении того, кто мог с лёгкостью замарать руки. Он держал в своей Пыточной под домом тех, кто посмел коснуться его возлюбленной, он убил их за то, что они сделали. А до всего этого долгие годы собственный отец бросал ему под ноги тех, кого считал лишними, и заставлял Гая стрелять в их тела, избивать, ломать конечности до хруста, издеваться… Он всё это послушно делал, не моргнув и глазом, потому что привык так жить, хоть и знал глубоко внутри, что это неправильно. А сейчас он казался слабым. Таким, каким ни в коем случае не должен быть. Он вспомнил, что не смог сдержать слёз, пока в него летели слова Каталины, и содрогнулся от того, что допустил, такую оплошность. Ему следовало вырвать себе глаза, чем дать людям возможность увидеть его слёзы.
Гай стремительно оделся: традиционно чёрные брюки, чёрная рубашка, чёрный пиджак и золотая карта в нагрудном кармане. Он зачесал каштановые волосы назад, надел кольца, коснулся пальцем крестика на своей шее и скрыл его под рубашкой. Он выглядел неотразимо. Впрочем, как и подобает Харкнессам. Сейчас ничего не напоминало о том, в каком состоянии он был всего пару часов назад в баре.
А затем Гай вышел из своей комнаты, оставляя чувства там же, где лежал сам, корчась от страшного сна.
– Хэй, Гай! – вдруг окликнули его за спиной, заставив остановиться.
Он обернулся и встретил своего кузена, Каспиана Харкнесса, направлявшегося к нему через весь коридор. Парень был одет в клетчатый костюм бежевого цвета в его любимом английском стиле. Тёмно-каштановые волосы были зачёсаны набок и уложены гелем. У Каспиана с возрастом сложились грубые черты лица: высокие резкие скулы, тонкие губы, глубоко посаженные глаза светло-голубого оттенка, хищные, негустые брови. Клыки у него от природы были слегка заострёнными, поэтому его злобная улыбка выглядела как звериный оскал.
Гай раздражённо выдохнул. Ему совершенно не хотелось сейчас с ним разговаривать.
– У меня нет желания беседовать с тобой, – прямо произнёс он и уже отвернулся, чтобы последовать дальше, как вдруг рука Каса легла на его плечо.
В груди завибрировала неприязнь. Гай никогда не любил чужих прикосновений и часто избегал физического контакта с людьми. Друзья об этом знали, так что старались лишний раз не нарушать личных границ Гая. Прикосновения чётко ассоциировались с болью. Вынуждали снова вспоминать об издевательствах со стороны отца. Поэтому Гай автоматически смахнул с плеча ладонь кузена, а тот от этого даже будто бы ещё больше повеселел.
– Сегодня ты станешь крупной шишкой, – усмехнулся Каспиан. – От всей души поздравляю тебя.
Гай поморщился. Какая гнилая ложь. Он сделал шаг вперёд. Его зелёные глаза вполне могли бы прожечь в теле Каса дыры… Столько в них искрилось ненависти.
– Держись от меня подальше, – холодно процедил Гай. – Я не стану больше терпеть твоих выходок. Если меня не устроит твоё поведение, я пристрелю тебя на месте. Будь уверен в этом.
Каспиан открыл рот для ответа, но вовремя осёкся. Как никак Гай сейчас направлялся на Коронацию. Было бы неразумно дерзить ему в своём излюбленном стиле. Это не то же самое, что было в детстве. Кузен любил доставать его, потому что не получал ответа. А сейчас совсем другая ситуация.
Гай взглянул на приоткрытую дверь сбоку, из которой высунулась голова кузины Пенелопы. У неё были русые кудри, собранные в высокую причёску. Светлые карие глаза пьяно блестели. В комнате она развлекалась с остальными своими братьями и сёстрами, попивая алкоголь.
– Кас, твоя очередь! – Она икнула, щёки разрумянились. – Хватит докучать нашему Королю!
Каспиан обошёл Гая и двинулся к кузине Пенелопе.
– И всё же удачи, – ядовито усмехнулся он напоследок, прежде чем исчезнуть за дверью комнаты, в которой устроили вечеринку дети старших Харкнессов.
Гай не стал заострять внимания на произошедшем. Он миновал коридоры, залы, спальни. Потом лестницу, спустившись по застланным багровым ковром ступенькам. Оказался в личном подземелье Харкнессов – в огромном пространстве под домом. Слева – пыточные, справа – массивные двери, заграждающие вход в огромный зал, подобный королевскому. Туда он и двинулся. Двери были распахнуты, и множество взглядов полетели в сторону наследника, когда он вошел.
Голоса притихли, мужчины с серебряными картами выпрямились перед ним. В зале присутствовала и прислуга – молоденькие девушки, которые стояли вдоль стен на случай, если кому-то вдруг что-нибудь понадобится. Посреди всего этого находился огромный круглый стол, застланный кроваво-красной скатертью, доходящей до самого пола. Над ним висела массивная люстра с лампочками, повторяющими очертания восковых свеч. Она освещала весь зал целиком, обхватывая каждый угол. У дальних стен устроились на креслах Харкнессы всем своим составом: Итан, Оскар, Генри, Виктория, Грант, Кара, Эдмунд, Морин и Вайнона. В нагрудных карманах у них блестело по золотой карте. Они сегодня будут свидетелями Коронации.
Обладатели серебряных карт же сидели за столом, словно рыцари Круглого стола, ожидая своего короля Лртура. Они и в самом деле походили на персонажей британского эпоса, может, даже считали себя неким отголоском прошлого.
Гай двинулся к своему месту – к стулу, находящемуся во главе стола, – и сел. Тишина по-прежнему хозяйничала в зале. Перед ним уже лежала плотная – белая бумага с текстом, который он множество раз видел и читал. Вистан говорил, что однажды придёт время, когда именно кровь Гая оставит следы на точно такой же бумаге. Этот день настал.
– Ты готов, сынок? – поинтересовался один из Серебряных – уже поседевший мужчина по имени Роджер Дормер.
Гай перевёл взгляд на бумагу снова, затем взглянул на лежащие рядом пистолет и нож. Вид ножа вызвал неприятный спазм, когда перед глазами снова пролетел приснившийся кошмар. Нож напомнил, о желании Каталины всадить кинжал ему в грудь, как он и поступил в своём сне.
Серебряные – Роджер Дормер, Арнольд Кавендиш, Гарет Леннард, Юстас Элмерз и Байрон Ноллис – внимательно смотрели на Гая, будто бы ожидая, что этот мальчишка вот-вот сломается. Что смерть отца, учинённая его же руками, растоптала его. Но никто из этих считающих себя важными мужчин не знал Гая на самом деле. Они не знали, какое хладнокровие течёт по его венам и таится за маской неотразимого молодого человека.
Серебряные служили у Вистана так долго, что видели, как Гай рос. Видели его ещё младенцем. Наверное, оттого и не могли воспринимать этого юношу как достойную замену Вистану. Все они незаметно морщили носы, уже предвкушая, как будут манипулировать им, как будут управлять его разумом, подавляя волю. Даже прозвучавшее неуважительное обращение «сынок» тому доказательство.
Глупая ошибка.
– Для тебя я мистер Харкнесс, но никак не сынок, – устремив взгляд, полный угрозы на мужчину, заговорил Гай. Оглядев каждого присутствующего за столом, он громко продолжил: – Первое, что вам следует знать: я хочу, чтобы каждый уяснил, где его место.
Мужчины начали смотреть на него уже с замешательством, совершенно обескураженные. Едва подавили желание переглянуться. Но вот Харкнессы, окружавшие их на своих креслах, от этого не сдержались. Пронёсся тихий шёпот.
Гарет Леннард прочистил горло, прежде чем заговорить.