– Почему ты вытащил меня на балкон в отеле? – неожиданно спрашивает Каталина. Этот вопрос частенько посещает её голову.
– Из-за Серебряного, – кратко отвечает Гай.
Она не требует продолжения, догадываясь о том, что то было представлением. Она думает: «Наверное, предназначалось это шоу для того, чтобы показать тёмную сторону Гая. Ведь его люди не должны знать, каким он может быть хорошим». Разумеется, она и не догадывается о том, что Вистан любил подобным образом пугать Натали, когда её только привели в дом. Так он её «воспитывал» и наглядно демонстрировал, что любое её непослушание может повлечь наказание. Например, её запросто скинут с балкона, и она разобьётся насмерть. Он психологически пытал Натали и наслаждался этим. И все об этом знали. Гай просто играл роль перед своим новым приближённым, который, естественно, рассказал об увиденном остальным. Ни у кого теперь не возникло сомнений в том, что у Гая нет нежности в сердце, что предательство девушки стёрло её, и теперь он жаждет мести и будет мучить её. Иначе поползут слухи. Никто не воспримет его всерьёз после того унижения во дворе поместья Харкнессов. Надо позаботиться о своей репутации.
– А те слова, что ты говорил мне во дворе церкви… – продолжает Каталина. – О том, что ненавидишь меня. А они были правдой?
В груди парня разрастается желание коснуться её волос в этот момент. Или провести рукой по её нежной щеке. Быть ближе. Чувствовать её кожу своей. Её тепло. Но она этого не хочет. Разве можно трогать девушку без её разрешения? И вместе с этими мыслями приходит опустошение. Ужасное, мрачное, болезненное опустошение. Он снова один и, наверное, просто такова его судьба. И с этим ничего не поделаешь.
Гай набирает воздуха в лёгкие, чтобы смахнуть навязчивые мысли, и отвечает:
– Не все.
И Каталина понимает смысл этого ответа сразу.
«Я тебя ненавижу», – тогда произнесла она.
«А я ненавижу тебя», – произнёс в ответ Гай.
Именно второе с самого начала было неправдой.
– Ясно, – только и отвечает девушка.
– Я оставлю тебя. Мне нужно поговорить с семьёй.
У неё едва не вырывается протест. Она даже сама не понимает, что с ней в этот момент происходит.
Гай поправляет свой пиджак у зеркала. Глядя на это, Каталина пытается представить его в обычной майке или толстовке. В каких-нибудь джинсах, с капюшоном на голове. Ребята его возраста обычно одеваются попроще. Но в этом и весь Гай – всегда в костюме, такой джентльмен, интеллигентный, не позволяющий себе ни одного нецензурного выражения, в отличие от его друзей, рассудительный, умный, спокойный и… добрый. Очень добрый. Даже для неё.
Её сердце намного грязнее его. Именно об этом она думает в эти моменты и пытается не зарыдать.
Когда Гай снова меня оставляет, я провожу ещё несколько часов в удобной мягкой постели, уставившись в одну точку. В одиночестве. Размышляя об Аластере и наушнике, который он мне вручал. Достаточно зная о наглости Джаспера, я бы не удивилась, если бы он припёрся прямо в этот дом и лично передал мне второй наушник.
Временами я борюсь с желанием наплевать на всё и выйти отсюда, чтобы осмотреться. Прогуляться по просторам этого королевского замка. Сколько здесь комнат? У каждого члена семьи своя или они живут семьями – муж, жена и дети в одной спальне? Но, к счастью, сегодня режим эгоистки у меня выключен.
Двери неожиданно распахиваются, заставив меня подскочить на месте, и в комнату врывается всё та же девочка. Лиззи. Чёрт, она сейчас снова приведёт за собой свою мамашу.
– Приветствую вас снова, леди. – Она кланяется, как будто мы очутились в сказке. – Можно посидеть тут немного с вами?
«У тебя нет других дел?» —хочется спросить мне, но сдерживаюсь. Кто знает, что будет, если она наябедничает о моём грубом ответе своим предкам, и те на меня ополчаться. Они и так вряд ли питают ко мне любовь.
Я сажусь на кровати, приняв позу лотоса, а потом стучу по местечку рядом.
– Что ж, садись… Лиззи, верно?
– Вообще моё полное имя – Элизабет, но все зовут меня Лиззи. Мама назвала меня в честь героини из её любимого романа.
– А мне можно?
Она оценивающе проходится по мне взглядом, словно пытается понять, можно ли оказать мне такую честь или нет.
– Можно. Кузен Гай, кажется, небезразличен к вам. А я его люблю. Значит, вы хорошая.
Как же ты ошибаешься, ребёнок. Махнув головой, я оставляю её слова без ответа и решаю спросить:
– Твоя семья знает о том, что я тут сижу?
– Ну, мама рассказала дяде Итану, и я вроде как слышала, как ещё кузен Каспиан обсуждал это с кузинами Поппи и Джули.
Эти имена не значат для меня ничего сами по себе, но вот их количество. Наверное, план Гая оставить меня вне досягаемости его семейки валится к чёрту. Но при этом я понимаю, что никто не будет врываться в его спальню, лишь бы меня увидеть. Думаю, ни у кого не хватит на это духу.
– А где сейчас Гай, ты знаешь? – интересуюсь я.
У неё хмурятся светлые бровки. Она взмахивает своей головой, из-за чего её хвостики из русых волос подпрыгивают в такт движению.
– Да. Он в гостиной. Скоро накроют обед. А вы придёте?
– Нет, Лиззи. Я не член вашей семьи.
– Но если Гай захочет вас привести, он может… Он ведь теперь наш Король.
– Он не захочет меня туда привести, – говорю я серьёзно.
– Почему? Я никогда не видела с кузеном Гаем девушек. Я сперва подумала, что вы его жена. Потому что никому нельзя бывать в его спальне.
Я вздыхаю, пытаясь придумать, как угомонить эту девчонку.
– Лиззи, ты умеешь хранить секреты?
– Да, конечно! Мои сёстры постоянно рассказывают мне о мальчиках, с которыми они целовались, и я никому не рассказываю!
Едва сдержав смешок, отвечаю:
– Это похвально. Что ж, тогда и я попрошу тебя никому больше не рассказывать о том, что ты видела в спальне Гая какую-то девушку.
– Но поздно. Все уже об этом знают.
– Но впредь не рассказывай.
– А какой в этом будет тогда смысл?
Из меня рвётся тяжёлый вздох. Я как будто физически устаю с ней болтать. Не представляю, как остальная семья её выдерживает. Хотя она и права.
– Лиззи, иди обедать с семьёй, – прошу я.
– А вы будете сидеть здесь голодная? И совсем одна?
– Я не хочу есть.
У неё морщится носик и щурятся глаза. Она словно поймала меня с поличным – именно об этом говорит её взгляд.
– О, я знаю! Я принесу вам пудинг! – воодушевлённо восклицает она, подскакивая с кровати. – Я думаю, вы никогда не пробовали такой вкусный пудинг!
– Лиззи… – начинаю, но не успеваю закончить свой протест, как девочка неожиданно вылетает из спальни, как будто её здесь и не было.
Открыв рот от удивления, я ещё несколько секунд смотрю на дверь, которая осталась слегка приоткрытой, прежде чем встаю и плотно её закрываю – на всякий случай. В комнате становится до невозможности тихо. И скучно. Так что, недолго думая, я принимаюсь осматривать спальню: картины, статуэтки, каждый элемент дизайна. Пока не подхожу к тумбе возле кровати и не открываю выдвижной ящик. В нём аккуратными стопками лежат книги. С интересом я достаю парочку и рассматриваю их обложки. Среди них – «Дэвид Копперфилд» Чарльза Диккенса, «Степной волк» Германа Гессе, «Превращение» Франца Кафки. Тут также есть одна книга на иностранном языке – название, имя автора и весь текст внутри полностью состоят из незнакомых мне букв. Подозреваю, что это либо русский, либо сербский, или что-то вроде того, учитывая, что буквы не латинские. Гай рассказывал, что говорит на шести языках, так что я не удивляюсь. А ещё здесь есть небольшая Библия в кожаном переплёте. Вытаскивая каждую книгу поочерёдно, я случайно замечаю ещё одну. Но она будто бы нарочно была скрыта и лежала намного глубже, чем остальные. Мне не приходится долго рассматривать её, чтобы понять, что это пьеса Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта».
Никогда бы не подумала, что Гай может такое читать. Но, судя по количеству стикеров и внешнему состоянию книги, – она слегка потрёпана, словно её множество раз перечитывали, – Гай читал её с интересом. Я знаю, что это не моё дело и, возможно, я сейчас вторгаюсь в личное пространство, но… совладать с любопытством, когда дело касается внутреннего мира Гая, мне не по силам. И пусть меня простят за это. Вернув все остальные книги на место в том виде, в каком они были до моего вторжения, я достаю «Ромео и Джульетту» и усаживаюсь на кровати поудобнее. Всё равно мне делать нечего. Я раскрываю книгу на той странице, в которой оставлен один из стикеров, и удивляюсь, когда обнаруживаю несколько пометок на полях рукой Гая – красивый аккуратный почерк лежит на слегка пожухлых страницах, как будто даже не портя книгу, а наоборот – украшая.
Подчёркнутая фраза:«В двух семействах, равных в знатности…».
Заметка на полях:Как бы сложилась жизнь, если бы семьи не были врагами? Может быть, романтика и трагедия – это всего лишь следствие обстоятельств.
Я переворачиваю ещё несколько страниц.
Подчёркнутая фраза: «О, горестная судьба!».
Заметка на полях:Это неопределённость или случайность? И можем ли мы изменить судьбу или она уже написана за нас? И если она предопределена, то зачем тогда жить?
Подчёркнутая фраза: «И ненависть мучительна, и нежность. И ненависть и нежность – тот же пыл слепых, из ничего возникших сил, пустая тягость, тяжкая забава, нестройное собранье стройных форм, холодный жар, смертельное здоровье, бессонный сон, который глубже сна. Вот какова и хуже льда и камня, моя любовь, которая тяжка мне».
Я прохожусь пальцами по описанию прощания Ромео с Джульеттой перед смертью. И читаю то, что написал на этой странице Гай:
Заметка на полях:Может, иногда прощание – это не конец, а начало чего-то нового. В другом измерении. В другой жизни. Может быть.