Подчёркнутая фраза: «О, Ромео, Ромео! Зачем ты Ромео?»
Заметка на полях:Беспомощность перед лицом судьбы. Он всего лишь пешка в игре более могущественных сил.
Подчёркнутая фраза: «Любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне».
Подчёркнутая фраза: «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео. Отринь отца да имя измени, а если нет, меня женою сделай, чтоб Капулетти больше мне не быть».
Заметка на полях (надпись, кажется, совсем свежая, и написана другими чернилами): Каталина
Я перелистываю ещё несколько страниц, а потом из книги что-то выпадает. Бретелька моего бюстгальтера и небольшой листок бумаги, исписанный тексом. У меня сбивается дыхание. Он не избавился от моего маленького подарка… Боже. Я была уверена, что он выбросил её в тот же день, когда я сбежала. Приглядываясь к записке, уже вижу, что это записи Гая. Его почерк, его рука оставила каждое слово. И здесь может быть всё, что угодно.
Я сомневаюсь несколько секунд, прежде чем взять листок в руки и всё-таки раскрыть его.
Моя милая Каталина
Я пишу это, чтобы хоть немного упорядочить тот хаос, что ты во мне вызвала. Я никогда не думал, что такое возможно. Что я буду сидеть в одиночестве в темноте, с зажжённой свечой, и строчить тебе письмо, как безнадёжный романтик из восемнадцатого века. Но именно этим я сейчас и занимаюсь, моя роза.
Когда мне было восемнадцать, я читал «Ромео и Джульетту», восхищаясь их безумной всепоглощающей любовью, и верил в неё не до конца, ведь передо мной никогда не было правильного примера того, как можно любить. И мне говорили, что любви просто не существует. Учили видеть одну выгоду в людях вокруг и не поддаваться чувствам.
Ты стала переменой всему.
Я считал «Ромео и Джульетту» красивой выдумкой. Но теперь я понимаю всё. Едва наши миры столкнулись в той чёртовой библиотеке. С самого начала наша судьба была предрешена. Господь позаботился о моём сердце таким странным способом. И теперь я отдал тебе своё сердце без остатка.
Когда ты захватываешь все мои мысли, я боюсь самого себя. Потому что это безумие в чистом виде. Я не могу не думать о тебе. Как бы ни старался. И вечно размышляю о том, что мне сделать, чтобы ты была счастлива даже с таким чудовищем, как я. Клянусь Господом, я готов на всё, чтобы увидеть твою улыбку. Нет ничего прекраснее мыслей о том, что ты улыбаешься мне. И мне больше не важно ничего. Я лишь хочу знать, что ты в порядке, что ты счастлива, что ты радуешься, что все твои враги уничтожены и жалеют о том, что когда-либо вредили тебе делом или словом. Потому что никто не может тебя обижать. Я не позволю.
Может быть, я много на себя возьму, когда скажу, что хочу быть твоим Ангелом-Хранителем, но я желаю этого больше всего на свете. Пусть твой ангел отдохнёт и уступит мне место.
Я хочу слышать, что ты думаешь так же. Я хочу знать, что ты чувствуешь хотя бы малую часть из того, что чувствую я. Потому что иначе в этом нет смысла. Может, я просто закапываю себя в бездну. Но, кажется, в последнее время всё хорошо.
Совсем скоро мы уйдём, я тебе это обещаю. Я работаю над этим. Нейт с Зайдом вовсю занимаются возможностью нашего побега, как я им поручил. Мы улетим из этой страны, Каталина, чтобы начать жизнь с чистого лица, вдали от моей семьи. Нужно всего лишь подождать. И никто больше не сможет помешать нам, милая. Никто.
Просто дождись этого дня вместе со мной.
И, пожалуйста, если твоё сердце не отвергает этого безумца, что строчит тебе сейчас письмо, никогда его не бросай.
Иначе он просто погибнет.
С любовью, Гай
Глава 18
Мир вокруг меня раскалывается. На миллиарды осколков, которые при этом ранят меня изнутри, – острые, блестящие, отражающие искажённую чудовищную реальность.
Я роняю письмо, откидываясь на изголовье кровати и зажимая себе рот. Мои руки дрожат, в груди колотится сердце – не ритмично, а дико, беспорядочно. Воздух в лёгких обжигает, каждый вдох словно причиняет боль. Будто я дышу не воздухом, а раскалёнными углями.
– Боже мой… – шепчу я в пустоту. – Боже мой…
Всё, что я знала до этого момента, растворяется в серой, мутной дымке, превращаясь во всепоглощающее чувство отвращения к самой себе. Мной овладевает не просто потрясение. Это моя внутренняя катастрофа. Стихийное бедствие. Остаются только фрагменты чувств, воспоминаний, сказанных слов. Острота ужаса от того осознания, что ко мне пришло.
И в ход после этого идут слёзы. Бесконтрольные спутники боли, призванные облегчать её, но не в моём случае.
Я – чудовище, что пошло на поводу у гнева. Не он. Он совсем не чудовище и никогда им не был. Это всё я.
Схватив письмо, сложив его, не видя собственных рук из-за пелены, накрывшей глаза, я судорожно запихиваю его вместе с бретелькой обратно в книгу и возвращаю всё как было. И каждое моё действие сопровождается всхлипами, рвущими мне грудь. Мои беспорядочные пугающие мысли, как тени, мельтешат в сознании. Они не складываются в осмысленные фразы, а бьются о череп. Мне хочется закричать, выпустить наружу этот ужас, но голос застревает в горле, как комок льда.
В следующее мгновение дверь в спальню отворяется, и возникает тёмное пятно. Я ожидаю увидеть Лиззи с пудингом, но вместо её маленького тельца в дверях появляется Гай. Комок в горле из-за его вида только растёт, твердеет. Я вот-вот задохнусь.
– Я принёс твой обед, если ты… – Он замирает, встретившись со мной взглядом. Его глаза меняются, в них отражается тревога. Отсюда видно, как у него напряглось тело. – В чём дело?
Гай кладёт принесённый поднос на тумбу, даже не глядя на неё. Всё его внимание сконцентрировано на мне. Мой язык отказывается мне подчиняться. Если бы я и попыталась что-то сказать, голос бы меня подвёл – вместо связной речи из меня вырвалось бы одно лишь мычание. Я пытаюсь сфокусироваться, понять, что мне говорить, а что нет, но мысленный поиск ответа только усиливает моё отвращение к себе. Такое ощущение, будто я проваливаюсь в тёмную глубокую яму, и единственное, что мне остаётся, – просто не смотреть ему в глаза.
Не смей смотреть в его глаза.
Мне стыдно. Мне так стыдно перед ним. И жаль. Я готова пасть перед ним на колени, но этого никогда не будет достаточно для искупления вины. Это не будет иметь смысла. Такое не прощают. Он больше никогда не будет смотреть на меня так, как писал обо мне в своём письме, которое, кажется, просто не успел передать.
Я бросила его быстрее.
– Каталина, что случилось? – требовательно спрашивает Гай. – Кто-то тебя…
– Нет, – качаю я головой.
– Но ты плачешь.
– Это ерунда, – отмахиваюсь я, опуская голову и закрывая лицо ладонями. – Пожалуйста. Это просто ерунда.
Мне не хочется на него смотреть. Всё, что его окружает сейчас, – вся эта грязная власть, вся кровь, которой он ещё в будущем запачкается, – всё это моих рук дело. Это я угробила ему жизнь. Незаслуженно. Пойдя на поводу у гнева, ослепившего меня. Не разбираясь. Как он ещё терпит меня в своём доме после такого? Как он, чёрт возьми, так нежно смотрит на меня? Как он приносит мне поесть лично, когда у него много других дел?
Я ощущаю, как его рука касается моих волос. Он заправляет выбившуюся прядь за моё ухо, и этот жест заставляет меня гореть с новой силой. Я не заслуживаю нежности, которая исходит от его прикосновений.
– Ты плачешь, потому что я держу тебя здесь? – спрашивает Гай.
И это окончательно добивает. Я поднимаю голову, убирая руки с лица. Он выглядит обеспокоенным моим поведением.
– Ты боишься, что тебе здесь навредят? Не надо, Каталина. Ты в безопасности. И вернёшься к своим родителям в целости и сохранности. Я обещаю.
«Я обещаю». Когда-то и я обещала не разбивать ему сердце. И мне поверили.
Но в отличие от меня Гай всегда сдерживал своё слово.
Я вытираю слёзы тыльной стороной ладони, ощущая, как намокло всё лицо. Наверняка и глаза покраснели. Мысли возвращаются к предназначавшемуся мне письму, спрятанному в повести о Ромео и Джульетте, и от этого лишь усиливается моё беспомощное молчаливое извинение, что я слышу в голове.
Прости прости прости прости прости прости.
Прости меня, Гай, за всё.
– Лиззи требовала, чтобы я принёс тебе и пудинг, – говорит он, возвращаясь к подносу с обедом. – Ты ей понравилась.
– Она мне тоже, – говорю я сквозь слёзы, шмыгая носом.
Я слышу смешок, хоть и не вижу его лица. И от этого звука становится немного легче.
– Некоторая часть моей семьи хочет поехать на скачки в Эпсом, – сообщает Гай, взяв поднос и направившись ко мне. – Итальянцы и ирландцы будут там, так что я тоже должен присутствовать. Человек, который расторгнет наш брак, пока задерживается в Бристоле, так что это немного затянется.
Я снова чувствую укол вины. А ведь всё могло закончиться совсем по-другому.
– Я к тому, что… даже не знаю, как мне оставить тебя одну. Дома останутся некоторые мои кузены, а среди них есть тот, присутствия которого я бы не хотел рядом с тобой. Он чёртов извращенец.
Его забота и боязнь того, что кто-то навредит мне, сильнее вгоняют меня в пропасть. Меня рвёт на куски.
– А зря, – внезапно раздаётся за его спиной мужской голос.
Выражение лица Гая резко меняется, глаза сужаются будто в злости. Он оборачивается, а я смотрю через его плечо на нагрянувшего парня. Я уже видела его в коридоре в компании двух девушек. Кажется, его зовут Кас. Дверь за ним настежь распахнута.
– Так это и есть твоя чудесная жена? – усмехается парень, наклоняя голову набок, чтобы лучше меня разглядеть. – Почему же ты нас с ней не знакомишь?
– Возвращайся к своим делам, – сухо отвечает Гай.
– Отец очень хочет с ней познакомиться. Она же необычная наша гостья.
– А она с вами не хочет.