Щелчки в двери спустя некоторое время после этого возвещают о том, что хозяин комнаты вернулся, и мне становится тяжелее дышать. Гай входит в спальню с очень усталым видом. Он потирает переносицу и садится на софу, опуская голову, из-за чего его заглаженные назад до этого волосы выбиваются из идеальной причёски.
– Ты поужинала? – спрашивает он, не поднимая головы.
– Да, – отвечаю я, теперь точно убедившись в том, что это было его повеление – принести мне поесть. – Спасибо.
Наконец Гай садится ровно, потирая шею и устремив на меня взгляд своих прекрасных глаз. Он выглядит так, будто вот-вот свалится без сил. Я хочу спросить, как прошёл разговор с семьёй насчёт сделки с ирландцами, но вовремя одёргиваю себя.
Хватит делать вид, что тебя это касается. Не докучай ему своими вопросами. Ты и так слишком много проблем ему доставила.
Когда Гай встаёт и подходит к кровати, чтобы взять подушку, я спрашиваю:
– Что ты делаешь?
Он отвечает сразу:
– Я посплю на диване, не волнуйся.
– Но почему?
Его, кажется, удивляет этот вопрос, но он, стараясь не подавать вида, говорит:
– Чтобы не смущать тебя.
– Но мы ведь муж и жена… Пока что.
У него вверх ползут брови. Выражение его лица такое, словно Гай не понимает, чего от него хотят. Или думает, что неправильно всё понимает. Словно человек, которого только разбудили и уже что-то требуют.
– Хочешь, чтобы мы спали в одной постели? – уточняет он, нахмурившись.
– Это твоя комната. И ты, кажется, очень устал. Я не хочу, чтобы ты теснился на диване.
– Мне не трудно.
– Гай, – серьёзным тоном выговариваю я его имя. – Ложись на свою кровать.
Он выглядит крайне смущённым и неуверенным. Как будто я пытаюсь загнать его в какую-то ловушку. В его взгляде читается полное недоверие.
– Ты не брезгуешь спать со мной в одной постели? – горько усмехнувшись, спрашивает Гай.
– Честно говоря, спать с тобой мне всегда нравилось. В обоих смыслах.
Я едва сдерживаю в себе смех, который так и норовит вырваться наружу из-за сменившегося выражения на его лице. Видеть его таким застенчивым… это так необычно. Гая принимают за ужасного человека, рождённого для жестокости, но рядом со мной он всегда был таким нежным, ласковым и милым, что я долго не могла поверить в то, что он способен на плохие поступки.
– Интересно, куда делась вся твоя ненависть? – спрашивает Гай, не осмеливаясь подойти ближе. – Или это очередная игра со мной?
– Просто ложись, Гай. И поспи. Ты очень устал.
Недолго думая, он снимает пиджак и складывает его на софу, на которой минуту назад собирался спать, расстёгивает верхние пуговицы рубашки, а потом подходит к кровати, чтобы взобраться на неё. Прямо в брюках и рубашке.
– Ты собираешься спать в одежде? – удивлённо спрашиваю я.
– Хочешь, чтобы я разделся?
Да.
– Нет, просто. Тебе так удобно?
– Удобно.
– Ты уверен?
– Уверен.
Не знаю, как мне лучше лечь: спиной или лицом к нему. Как будто оба эти варианта будут одинаково мучительны. Гай ложится на спину, прямо на одеяло, устремив взгляд в потолок и сунув одну руку под голову. Его глаза смыкаются сразу; настолько сильно он устал. Я решаю всё-таки понаблюдать за его лицом, поэтому переворачиваюсь набок, подложив ладони под щеку. Я смотрю на его красивый профиль, на ресницы, на аккуратный нос, на чётко очерченные губы, на тёмные ровные брови. Прохожусь взглядом по линии челюсти, борясь с сильным желанием коснуться этого восхитительного лица, этих совершенных черт так, будто касаюсь какого-то чуда. Чего-то, что не могло существовать на самом деле.
Грудь Гая поднимается и опускается в спокойном ритме, и я радуюсь тому, что он хотя бы сейчас умиротворён. Надеюсь, он отдохнёт за эту ночь.
Я открываю глаза и вижу над собой тёмный потолок.
Из окна в комнату проникает разве что свет от зажжённых фонарей, стоящих во дворе. Повернув голову, обнаруживаю время на часах: два часа ночи, и пытаюсь понять, что же меня разбудило в такое позднее время. Затем я замечаю слегка приоткрытую дверь на балкон, из возникшей щели которой в комнату проникает свежий воздух. Балдахин кровати из-за него слегка развевается. Место в постели рядом со мной пустует.
Я не торопясь встаю, а потом иду к двери, чтобы узнать, что там происходит и где Гай. Выглянув наружу, я пытаюсь разглядеть что-то на ночной улице, но потом слышу тяжёлое быстрое дыхание где-то со стороны. Направив в это место взгляд, я обнаруживаю Гая. Но в совершенно непривычном для него виде – он сидит на коленях, вжавшись в угол, и весь дрожит. Но явно не от холода.
Испугавшись, я машинально распахиваю дверь так, что она бьётся о стену, и вылетаю наружу. Я сажусь перед Гаем на корточки, осторожно касаясь его плеча.
– Гай, что с тобой? – спрашиваю я, ужасаясь панике, отражающейся в его взгляде. В нём столько отчаяния, будто только что на его глазах произошло нечто пугающее. Нечто, что привело его в настоящий ужас.
– Ничего, всё в порядке… – отвечает он тихо, избегая зрительного контакта со мной. – Это бывает. Сейчас всё пройдёт.
Но я вижу, что ничего не в порядке.
Между его пальцев зажата сигарета, и я убираю её, бросая на землю. Его лоб покрыт потом, волосы прилипли к коже. Я вижу, как быстро он дышит, как вибрирует от дрожи его тело. Я видела Гая примерно в таком же уязвимом состоянии лишь однажды – когда ранила его в ногу, а затем нас обоих бросили в «темнице» поместья Харкнессов. Но сейчас то, что с ним происходит – нечто иное.
– Гай! – окликаю я, хватая его за лицо. – Всё хорошо. Слышишь меня? Всё в порядке.
Изумрудные глаза полны страха, хоть он и упорно пытается не смотреть на меня, чтобы не выдать этого. Его губы слегка приоткрыты, и из них с шумом выбирается воздух, а затем втягивается внутрь. Я прижимаю его голову к своей груди, обнимая и поглаживая по волосам. Он утыкается носом мне в шею, продолжает учащённо дышать и дрожать, а я не выпускаю и не собираюсь выпускать, пока он не успокоится окончательно.
А потом его руки вдруг обвиваются вокруг моей талии, и он прижимается ко мне сильнее, словно я единственное его спасение, за которое он должен хвататься, чтобы не погибнуть. Я не препятствую, я лишь запускаю пальцы в его волосы и пытаюсь не начать лить слёзы, потому что мне так больно видеть Гая таким.
Я чёртов монстр.
Глава 19
Всю ночь Гай лежит, прижавшись к моей груди, всё так же обхватив мою талию. Эта близость именно в эти мгновения не смущает ни его, ни меня. Потому что сейчас так надо. И наши натянутые отношения пока не имеют никакого значения. Я моментами глажу его по волосам, продолжаю гладить до тех пор, пока его дыхание не становится наконец ровным и тело не перестаёт дрожать. А затем засыпаю и сама, убедившись в том, что всё хорошо.
За всю ночь я не просыпаюсь ни разу, а значит, и Гай спал крепко.
Утро встречает нас ярким солнцем, и его лучи тонкими струйками пробираются сквозь щели не до конца задёрнутых штор. Я плотно закрыла двери, ведущие на балкон, вчера ночью, поэтому в комнате жарко.
Когда Гай просыпается, он смущённо отодвигается от меня, выпуская из своих объятий, и встаёт.
А затем хриплым спросонья голосом почему-то извиняется передо мной:
– Прости. Я надеялся справиться сам.
– За что ты просишь прощения? – хмурюсь я.
Он качает головой, слегка растерянный, потом идёт к шторам и раздвигает их, впуская в спальню больше солнечного света. Его рубашка помята, и из-за некоторых расстёгнутых пуговиц видна его грудь.
– Ты просишь прощения за, свою «слабость»? – изображая кавычки в воздухе, спрашиваю я, первым делом вспоминая Вистана. Ненавижу это слово. Ненавижу его самого. Больной ублюдок. Как хорошо, что ты сдох. – Только не говори мне, что ты извиняешься поэтому.
– Вчера я.
– Не надо, Гай, – я стараюсь говорить спокойно, однако мой голос начинает дрожать к концу фразы. – Ты имеешь полное право проявлять все чувства и эмоции, которые бывают у людей. Ночью у тебя была, паническая атака?
Он не хочет отвечать. Упорно отворачивает голову, и я убираю одеяло, вставая с кровати, чтобы подойти к нему ближе. Может быть, даже взять за лицо и обратить его глаза к себе.
– И как давно они у тебя происходят? – спрашиваю я.
Гай совершает попытку отвлечь меня, бросая взгляд на дверь, как будто хочет уйти отсюда. Но я не собираюсь отступать.
– Пожалуйста, будь со мной открыт, – говорю я, и его поражают мои слова.
– Ты хочешь, чтобы я был с тобой открыт? – переспрашивает он, и в его голосе слышны нотки возмущения. – Не надо начинать это, Каталина. Пожалуйста. Мы оба знаем, к чему это привело.
– Не надо увиливать. – Немного помолчав, я с дрожью добавляю: – Вчерашняя картина на балконе, может быть, была результатом моего поступка.
– Панические атаки у меня с двенадцати лет, – отвечает Гай. – Так что ты тут ни при чём. Не волнуйся.
Он так просто об этом говорит, будто испытывать панический ужас и сильную дрожь во всём теле на протяжении всей жизни это нормально. Я возмущена.
– С двенадцати? После того, как Вистан впервые?..
– Да.
Сглатываю, стараюсь не вспоминать в подробностях о том, что однажды слышала и даже затем видела собственными глазами. И я снова невероятно радуюсь мыслям о том, что теперь этот отвратительный человек мёртв, и что Гай больше не вынужден будет никогда испытывать ту же боль и унижение, которым подвергался.
– Как часто панические атаки настигают тебя по ночам? – спрашиваю я, боясь услышать ответ, который уже прокручивается у меня в голове как вариант.
– Каталина, это неважно.
– Как часто? – повторяю я.
Я смотрю на него в упор, и, видно, его тяготит такое внимание к его «слабостям», которые он, наверное, даже считает непростительными со своей стороны. А мне сейчас меньше всего хочется оставлять его без поддержки.