– Она не принадлежит больше клану О’Райли. С тех самых пор, как её отец сменил имя и покинул Нью-Йорк.
Ровере смеётся:
– О, вы глубоко ошибаетесь, юноша.
На лице Гая впервые возникает смятение. Словно что-то идёт не по его плану.
– Неужели вы не знаете, что О’Райли вовсю сотрудничают с Гелдофами? И им очень нужно, чтобы Каталина оставалась вашей чудной женой. Она не рассказывала, что Аластер Гелдоф передавал ей наушник для того, чтобы она шпионила за вами и тут же докладывала ему о каких-то важных ваших делах? Может быть, наушник прямо в данную минуту всё ещё на ней.
О боже…
Я отступаю на шаг от овладевшего мной ужаса. И с трудом заставляю себя не развернуться и не убежать, прячась ото всех. Гай оборачивается, глядя мне в глаза, такой разочарованный, словно его снова предали. Я молю его взглядом не делать поспешных выводов.
– Думаю, у вас есть что обсудить, – с усмешкой произносит итальянец. – Я вас покину.
Он не спеша проходит мимо, и воздух вокруг только тяжелеет, почти физически ощущаясь в лёгких.
– Гай… – начинаю я, но его голос меня перебивает:
– За что?
Единственный вопрос, но в нём столько отчаяния, что внутри у меня начинает всё трястись. Я поднимаю голову, заглядывая в зелёные глаза.
– За что, Каталина?
– Я не собиралась докладывать ему что-то, что могло тебя.
Гай качает головой, зарываясь пальцами в свои волосы. Я с ужасом наблюдаю за тем, как сбивается его дыхание, как оно начинает звучать так громко, что почти затмевает громкие ликования наблюдающих за скачками зрителей.
– Смотри, что ты сделала со мной, – с отчаянием произносит он. – Я ревел на глазах у своих людей, как чёртов мальчишка! Я не рыдал даже тогда, когда отец прикладывал сигары к моей спине раз за разом всё моё детство! Я не могу спать по ночам, потому что мне снова и снова снятся кошмары. Ты велишь мне вонзить кинжал в собственную грудь, усмехаешься и наслаждаешься этим зрелищем. Ты не даёшь мне покоя даже в моих снах, Каталина. Ты превратила меня в чёртового нытика! И ты продолжаешь закапывать меня всё глубже в землю. За что? Почему ты так сильно меня ненавидишь? Разве я не старался? Я старался. Я старался так, как никогда.
Он зажимает ладонями глаза, и у меня всё умирает внутри от этого действия.
Он сдерживает слёзы.
Когда он убирает руки с лица и смотрит на меня, я вижу, что его намокшие глаза блестят под лучами солнца.
– Не так давно у меня была мечта, – продолжает Гай уже более спокойным тоном. – У неё были самые красивые карие глаза, что я когда-либо видел. Я думал… я верил, что найду в них спасение, а нашёл свою погибель.
Горло сжимается. Меня словно душат колючей проволокой, с каждым его словом лишь сильнее затягивая её на моей шее.
– И всё, чему меня учила семья, оказалось истиной, – добавляет он. – Кто бы мог подумать, да?
Я качаю головой, губы начинают дрожать, а руки трясутся. Мои горячие и обильные слёзы вырываются наружу всего за одно мгновенье, застилая всё вокруг пеленой.
– Прости меня, Гай, – сипло отзываюсь я. – Мне нет оправдания и, может, нет даже прощения, но, умоляю тебя, если сможешь, прости меня… Я так виновата перед тобой.
Всё, что я хочу сказать далее, застревает в горле, превращаясь в бессвязные всхлипывания. Я заговариваю снова лишь спустя несколько вечных секунд:
– Можешь не верить мне, но я постоянно думала о тебе, Гай. Не проходило и дня, когда бы я не думала о том, что сделала. Сомнения преследовали меня каждый день.
Тяжесть отчаяния давит, ломая кости, сдавливая лёгкие. Его лицо, искажённое болью, передо мной, и я как безумная тяну к нему руки.
– Хочешь, я встану на колени? – выдыхаю я, опускаясь к земле. – Я не прошу того, чтобы ты принял меня в своё сердце обратно, нет. Но, умоляю тебя, пожалуйста, просто прости меня. Это всё, что я хочу услышать, иначе сойду с ума.
Слова льются сквозь рыдания, отрывистые, бессвязные, как крики о помощи в бездонной яме. Я до глубины души разбита. Моя гордость, всегда такая упрямая, ломается, превращаясь в щепки. Воздух сжимает горло, превращая каждый вдох в мучительный спазм. Лицо Гая плывёт у меня перед глазами, а я всё тянусь к нему, ощущая, как голые колени натирает песок. Я вспоминаю то, как наблюдала за его болью там, во дворе поместья Харкнессов, за его разочарованием и страхом. И это пронзает меня острее, чем любой нож.
– Прости меня, – продолжаю я, и голос переходит в шёпот. – Мне очень-очень жаль, что я сделала это с тобой… Если бы только время можно было вернуть обратно…
Его молчание лишь сильнее втаптывает меня в землю, и я начинаю ощущать себя пустым звуком. Позади меня раздаются шаги, а затем звенит мужской смех.
– О, наш дорогой кузен развлекается со своей подружкой, – хихикает один из парней, приближаясь.
Другие поддерживают его коллективным смехом.
– Гай, скачки уже начинаются, – проходя мимо меня, как будто просто переступая валяющуюся на полу игрушку, воодушевлённо произносит один из кузенов Гая. – Идём смотреть на то, как наш жеребец всех размажет. Тебя все заждались.
Я медленно поднимаю взгляд, нижняя губа у меня трясётся от истерики, подступающей к горлу. Душу раздирает в клочья это игнорирование. Зелёные безразличные глаза совсем не задерживаются на мне, Гай почти сразу отводит их и проходит вместе с небольшой компанией парней мимо. Я окончательно умираю прямо здесь, на этой земле, потеряв последнюю ниточку надежды на то, что он сможет простить меня. Это было глупо. Я разрушила ему жизнь, он меня не простит. С самого начала это было самообманом.
Опускаю голову, шмыгая носом, пока грудь дрожит от всхлипов, вырывающихся прямиком из души. Моё тело хочет избавиться от пожирающей его боли, но все тщетно.
– Хэй, – раздаётся вдруг женский тонкий голосок.
Передо мной возникает девушка в белом коротком платье и балетках. Она опускается на корточки возле меня и касается моего плеча.
– Вставай. Всё хорошо.
Лишь подняв голову, я понимаю, что это та самая девушка, что постоянно пялилась на меня всю поездку. Одна из кузин Гая.
– Меня зовут Мия. – Она делает милую попытку улыбнуться и протягивает руку. – Я кузина твоего мужа… Будем знакомы?
Наверняка я выгляжу сейчас ужасно – с покрасневшими глазами, мокрым от слёз и соплей лицом. Совсем не презентабельно. Совсем не по-Харкнессовски. Они, наверное, упрекнут меня в этом чуть позже, скажут, что я выгляжу жалко и чтобы я привела себя в порядок, потому что позорю их совершенную семью. Я вытираю тыльной стороной ладони слёзы и пожимаю ей руку.
– Да, привет, – отвечаю, растягивая улыбку на лице.
Мне нужен хоть один друг внутри этого ада.
Она жалостливо оглядывает меня сверху донизу, словно пытаясь получше оценить моё состояние. Вряд ли я выгляжу так, как чувствую себя внутри. В душе всё намного хуже.
– Это… пройдёт, – говорит Мия, тщательно подбирая слова. – Все привыкают. Например, Элейн… жена дяди Генри, тоже сперва… плакала, а потом… ну… привыкла.
Девочка с запудренными мозгами. Как и все они.
Я киваю, как будто соглашаюсь. У меня нет ни желания, ни сил спорить или что-то ей доказывать. Потом встаю, ощущая такой упадок сил, что мне легче было бы просто лечь на землю и ждать, когда кто-то выбросит меня в мусорку, как какую-то ненужную, незначительную вещь. Именно такой я себя чувствую сейчас.
– Пойдём посмотрим на скачки? – предлагает весело Мия. Она выглядит как очень наивная маленькая принцесса. Какой я когда-то тоже была. – Наш жеребец, Мортимер, участвует. Я покажу тебе его, он такой красивый.
Я молча киваю снова, не видя смысла отпираться. Мы возвращаемся в ложе Харкнессов. Воздух наполнен гулом возбуждённой толпы, смешанным с ароматом свежескошенной травы, цветов и дорогого парфюма. Остальные Харкнессы наблюдают за скачками с интересом, а официанты в белых перчатках поспешно удовлетворяют их капризы. Гая здесь нет, но я вижу его отсюда, стоящего на другой стороне вместе с мистером Ровере и Гелдофом, которые о чём-то снова беседуют между собой. К моему ужасу, после случившегося мне даже не хочется больше пересекаться с Гелдофом, чтобы обговорить с ним пару моментов. Я боюсь, это покажется Гаю ещё более отвратительным с моей стороны действием.
Первые заезды начинаются с громкого звона колокола. Лошади, яркие пятна на зелёном поле, несутся галопом, вызывая восторг и аплодисменты толпы. Один из мужчин, видимо, будучи знатоком дерби, внимательно следит за соревнованиями, моментами комментируя тактику жокеев и способности лошадей. Кузены и кузины, впечатленные зрелищем, с энтузиазмом обсуждают фаворита и делают шуточные ставки. В их словах проскальзывает имя их семейного жеребца – Мортимера. Мия указывает мне на него. Это красивая скаковая лошадь глубокого, насыщенного каштанового цвета, отливающего красноватым оттенком на солнце. Шерсть блестит, словно полированная бронза. Между заездами Харкнессы наслаждаются обществом других гостей. Я улавливаю в воздухе некоторые имена и понимаю, что среди них – знатные лорды и леди, богатые бизнесмены и даже какие-то актёры. Разговоры ведутся о политике, искусстве, о теннисных матчах и, конечно, лошадях. Мия с улыбкой принимает комплименты по поводу своей шляпки, а я, наверное, рядом с ней выгляжу как призрак. У меня на душе смертельно пусто.
Уже ближе к вечеру всё завершается, и гости, получив уйму эмоций, расходятся. Харкнессы неспешно покидают свою беседку, делясь по дороге эмоциями друг с другом. Им есть что обсудить, ведь в скачках победил Мортимер. Их лица полны гордости за свою лошадку, за которую они получили много поздравлений от других влиятельных людей.
– Я поеду с Робом, – предупреждает Гай семью, подойдя к лимузину, в который мы уже залезли. – Мия, присмотри пока за Каталиной.
– Конечно, – улыбается Мия, помахав ему. – До встречи!
Гай кивает, разворачивается и уходит, оставив меня с ужасающим чувством в душе. Он нарочно оставляет меня одну со своей семьёй, чтобы проучить? Очередное издевательство.