Гавриловна, неодобрительно хмыкнув, заставила Евдокию сбегать за водой и еще раз протереть пол. И только после этого осталась довольна. Вскоре чистота помещения была восстановлена, и строгая медсестра удалилась, обещав нагрянуть после ужина с уколами.
— Эх! Я бы с этой Дуней… — тихонько сказал Володя.
— Что? Создал бы крепкую комсомольскую семью? — подколол я товарища.
— Тебе, Игорь, про это знать еще рано! — решительно ответил лейтенант и, вздохнув, отвернулся к стене, видимо, до сих пор пребывая во власти эротических фантазий.
Снаружи вдруг раздались частые хлопки, похожие на выстрелы малокалиберных орудий.
— Зенитки лупят! — удивленно сказал Петров, прислушиваясь. — Неужели налет?
— А что в этом странного?
— Так мы немецкой авиации в эти дни почти и не видели!
— Повезло вам! — искренне сказал я, зная по рассказам очевидцев — на Западном фронте немецкие асы чуть ли не по головам ходят.
За окном грохнул взрыв, в коридоре начали мелькать белые халаты медперсонала. Никак нас бомбят?
— Володя, а ты случайно не знаешь — на крыше госпиталя есть большой красный крест?
— Точно не знаю, но должен быть! — растерянно ответил Петров.
— Ну, тогда жди — сейчас нам подарочек прилетит! В виде пары симпатичных фугасных бомбочек!
— Откуда знаешь? — ошарашенно спросил лейтенант.
— Так летчики именно по красному кресту и будут целиться!
Снова грохнуло, но на этот раз в самом здании. Из коридора к нам вынесло целую пылевую тучу. Затем взрывы пошли один за другим, а в перерывах между ними отчетливо слышались людские крики. Из-за висящей в воздухе пылевой взвеси, я с трудом видел сидящего на своей койке Петрова. Он поначалу хотел куда-то бежать, наверное, инстинкты вели, но дальше кровати не продвинулся. И не потому, что на одной ноге — я видел искоса брошенный на меня взгляд. Не захотел лейтенант мальчишку в одиночестве на смерть оставлять. Вот и сидел теперь, вздрагивая всем телом при каждом новом взрыве — тут уж ничего не поделаешь, самый храбрый и обстрелянный человек при бомбардировке или артобстреле, когда ничего нельзя сделать, будет… гм… волноваться. Это уж совсем железные нервы надо иметь, чтобы не дергаться. Меня тоже колбасит со страшной силой — просто трясет всего. Но я-то даже убежать не могу. Сейчас бы принять на грудь грамм двести, исключительно в лечебных целях… А чего я туплю — все ведь нужное есть, только руку протяни!
Беру с пола мешок и кладу прямо на засыпанную пылью простыню бутылку и закуски.
— Володя, ты выпить хочешь?
— Чего? — невооруженным взглядом видно, что Петров от моего вопроса прифигел больше, чем от бомбежки.
— Я говорю: пузырь открой, а то мне несподручно с этим сургучом возиться!
Петров машинально берет протянутую бутылку водки и начинает ловко ее открывать. Вот что значит постоянная практика — я, привыкший к пробкам «с винтом», так быстро бы не справился. Отламываю кусок колбасы и предлагаю лейтенанту. Володя прикладывается к горлышку, делает несколько больших глотков, благодарно кивнув, принимает колбасу и закусывает, запихнув в рот сразу половину.
— Ты это… тару-то на базу верни! — ласково прошу собутыльника.
— Чего? — снова таращит глаза Петров.
— Пузырь, говорю, сюда давай! Не один пьешь!
— А тебе не рано?
— А под пулями ходить не рано?
Володя оторопело кивнув, возвращает мне бутылку. Ого! Да он граммов двести вмазал — в емкости чуть больше половины осталось. Где-то рядом со зданием грохает очередной взрыв, воздушная волна взбалтывает заполняющую палату белую кисею, и я торопливо, пока пыль не попала в бутылку, прикладываюсь к горлышку и делаю глоток. Ух, хорошо пошла! Теперь колбаски — пыль хрустит на губах, но все равно вкусно! Ну вот, нам теперь любой обстрел не страшен. Как в анекдоте про Василия Ивановича: здорово мы замаскировались! Повинуясь секундному порыву, рассказываю этот анекдот Петрову. Что тут началось! Кажется, что его громкий хохот перекрывает грохот взрывов. Я тоже ржу.
Со стороны, наверное, покажется, что мы сошли с ума: вокруг падают бомбы, а мы сидим, пьем водку, травим анекдоты и хохочем. Но это почти нормально — так нервная система реагирует на перегрузку. За этим безумным смехом мы не перестаем периодически прикладываться к бутылке и жевать колбасу. И так увлекаемся процессом, что даже не замечаем, когда заканчивается авианалет. Дуракам и пьяным везет — ни одна бомба не упала ближе нескольких десятков метров от нас.
В таком виде: покрытыми толстым слоем белой пыли, с бутылкой и недоеденной колбасой в руках, нас застает капитан Свистунов.
— Во, бля! — от удивления разведчик на мгновение теряет дар речи. — Я уж думал, вас по кусочкам откапывать придется, а они… — тут капитан принюхался, — водку жрут!
— Не пьянства ради, а пользы для! — наставительно говорю я и снова покатываюсь со смеху. У меня сейчас такое состояние — палец покажи — буду ржать. — Вы… ты… чего пришел?
— Так подарок обещанный принес! — Свистунов тряхнул зажатым в кулаке мешком.
— Если добавку — то это хорошо!
— И добавку тоже! — многозначительно произнес капитан. — Вот только…
— Что?
— Тут несколько грязновато, вам не кажется?
— Да ты что! Санитарка всего полчаса назад полы помыла! — возмущенно говорит Петров, и первый начинает ржать над своей шуткой.
Свистунов тоже хихикает.
— Слушай, капитан, а ты чего — прибежал нас спасать? — интересуется Володя.
— Нет, я Игоря шел навестить, подарочек вручить, а тут налет! Два десятка «Хеншелей». Ну, я в канаве переждал, а потом бросился его искать.
— Так что за подарок-то? — заинтересовался я.
— Вот! — Разведчик достал из мешка бутылку водки, пачку папирос, хромовые сапоги и, наконец, комплект военной формы. — Гимнастерочка коверкотовая!
Это означает последний писк армейской моды? То еще удовольствие, наверно, в летнюю жару носить шерстяную одежду, да еще и поверх нательного белья… Куда уж лучше в легкой льняной рубашке. Но это все-таки подарок, поэтому я благодарю Свистунова от всей души — старались ведь.
— Ну, сапоги-то твои! — поясняет капитан. — Только левый был малость порван, когда мы тебя нашли, а на правом каблук отлетел… Наш старшина их починил — они теперь как новенькие. Да, они и были новенькими.
— Трофейные! С одного малолетнего бандеровца снял! — зачем-то признаюсь я. — А он их, видать, только по праздникам и надевал.
— Бандеровцы — это кто? — сразу насторожил уши Петров. — И что у них за праздник, когда война идет?
— Да есть такой… Степан Бандера, украинский националист… Желает на немецких штыках свободную украинскую республику создать.
— Свободную украинскую республику? — переспросил Петров. — Так у нас ведь уже есть свободная Украинская Советская Социалистическая Республика!
— А они хотят свободную от жидов и москалей! — пояснил я. — Вот потому у них и праздник — освободители пришли!
— Откуда ты все это знаешь? — удивился Петров.
— Так, два дня назад, пока ты в овраге с простреленной ногой лежал, я одну деревню посетил…
— А, так это когда ты ходил того деда искать! — вспомнил лейтенант. — И что там?
— Почти вся деревня переметнулась на сторону немцев. Я там парочку активистов, включая новоявленного старосту, того… на тот свет отправил. Вот мне от них сапоги и отломились!
— Ага… — задумчиво произнес Петров, разглядывая меня с новым интересом. — Ты мне потом про это дело подробно расскажешь, хорошо?
— Как скажешь, начальник! — усмехнулся я.
— Это еще не все! — напомнил о себе Свистунов, жестом фокусника вынимая из мешка кобуру. — Твой пистолетик?
— Мой!
— Тоже небось на дороге лежал? — усмехнулся капитан. — Рядом с сапогами?
— Почти угадал! Тоже в той деревне подобрал. Его староста носил…
— Наш оружейник его малость подшаманил — там затворные рычаги заедало. В общем, владей!
С этими словами Свистунов положил «парабеллум» рядом с подушкой. В этот момент в палату заглянула Дуня. Я ее даже не сразу и узнал — девушка была густо запорошена пылью, только на лице выделялись две светлые дорожки, пробитые слезами.
— Вы живы! — радостно сказала сестричка и разревелась. — А там… у нас… столько народу побило… Бонба прямо в палату угодила… Ой, мамочка, как страшно!
— Ты не реви, а скажи толком, что делать, — капитан успокаивающе положил свою огромную лапищу на плечо девушки. — Может, я чем помочь могу?
— Да, дяденька, помогите! — пискнула Дуняша. — Эвакуацию объявили. Сейчас всех уцелевших будут из госпиталя выносить — здание очень сильно повреждено.
— Нас в последнюю очередь выносите! — сказал я. — Мы не пострадали, да и потолок на голову не падает. Подождем! Да, Володь?
— О чем разговор! — немедленно отозвался Петров. — Конечно, подождем! Да я, в принципе, могу и сам…
И Петров начал вставать, но его ощутимо качнуло. А что вы хотите — полбутылки водки употребить?
— Нет, ранбольной, лягте! — строго сказала Евдокия. — За вами придут!
— Двое с носилками? — усмехнулся я совпадению с детской шуткой.
— Да! — серьезно кивнула санитарка. — Пойдемте, дяденька!
После ухода Дуни и Свистунова, мы некоторое время лежали молча. Меня, наконец, «отпустило» — подействовало «сорокаградусное лекарство». Чувствуя себя изрядно пьяным, я начал вполголоса напевать любимую песню.
— Что это такое ты поешь? — с интересом спросил Петров. — Никогда такой песни не слышал!
— Ну, как же? Это же марш сталинской артиллерии! — удивился я.
— Нет, марш артиллеристов я знаю! — возмутился лейтенант. — Там совсем другие слова! Ты поешь: «артиллеристы, Сталин дал приказ»! А там — «артиллеристы, точней прицел»![81]
— Ну, не знаю! — отмахнулся я. — Что услышал — то и пою! Не нравится — не слушай!
— Нравится! Хорошие слова! Пой громче, а то бурчишь под нос! — приказал Петров.
Я запел второй куплет, но исполнению помешали — где-то неподалеку вспыхнула перестрелка.