Честолюбивая и раздражительная мать, не терпящая никаких противоречий, желая похвалиться своими детьми, старается ласками и угодой их чувствованиям сделать их умниками и послушными и… всего более содействует развитию детей мягко-забитого типа. Такой ребенок никогда ничего не начинал сам, ему всегда говорили, что делать, куда идти, что сказать, чем и как развлекаться, когда есть, когда пить, когда гулять, когда спать, ему ни о чем не приходилось заботиться, его во всем предупреждали, поэтому у него нет ни инициативы, ни самостоятельности.
Я недавно ехал в Минск, и в одном купе со мной ехала мать. Ей захотелось похвастать своим ребенком. Ему два года, он даже еще не говорит, а она его тормошит, чтобы он смеялся, и кричит: «Почему ты не смеешься?» Ребенок смотрит с удивлением: что это за глупая женщина? Но ей удается заставить его улыбнуться. Себялюбие матери здесь совершенно очевидно: для нее не ребенок важен, а важно, чтобы в купе поезда мне, совершенно случайному, ненужному ей человеку показать способность ребенка улыбнуться после ее мудрых приемов. Такая мамаша до восемнадцати лет будет воспитывать ребенка напоказ. Он может выйти хулиганом, шкурником, а она будет им гордиться.
Не отнимайте у человека время, рассказывая о том, какие у вас умные дети, ведь ему хочется рассказать вам о том, какие умные дети у него самого.
Одежду, которой мы прикрываем наши тела из скромности и в целях согревания и защиты, родители – вследствие своего безрассудства или порочности – рекомендуют своим детям для иного применения. Она стала предметом тщеславия и соперничества. Ребенку внушается желание иметь новый костюм, чтобы в нем пощеголять; а когда маленькая девочка нарядится в свое новое платьице и в новую шапочку, может ли ее мамаша, называющая дочку своей королевой, своей принцессой, не научить ее – самое меньшее – любоваться собой? Таким путем маленькие дети приучаются гордиться своим платьем еще раньше, чем научились сами надевать его. А если родители их этому научили в столь раннем возрасте, то почему же им не продолжать в дальнейшем ценить себя за внешнее изящество изделий портного или модистки?
Как ни глупо хвалить дитя за то, что мать красиво его одела, тем не менее дитя хвалят за это, говорят ему в глаза, как оно в новом платье мило, красиво, как новое платье идет к нему, повертывают дитя в разные стороны, тщательно рассматривают платье, показывают гостям и т. д. Мало-помалу таким путем и вливается в детскую душу яд глупого хвастовства платьем, желания показываться, быть на выставке, и скоро все эти волнения осложняют первоначальное простое удовольствие от нового платья.
Домашние детские праздники устраиваются прежде всего для того, чтобы убедиться, что есть детишки еще хуже ваших.
Воспитание ребенка для собственного тщеславия – это не педагогика.
Тщеславие матери прививает ложные понятия ребенку.
Пусть откажутся матери семейства, старые и молодые, от ложного и вредного укоренившегося у нас понятия об образовании женщины… Пусть они оставят и свое тщеславие, и непростительный родительский эгоизм, благодаря которому они начинают от самого раннего детства вымучивать таланты из своих детей, воображая их будущими артистами, учеными или замечательными умами. Это величайшее зло, которое проявляется у многих современных матерей, хотя оно в некоторой степени уже было и в прежнем поколении. Таким направлением в воспитании быстро истощают детские силы, и духовные, и физические, и делают их не способными к правильному естественному развитию. Немногие из детей выносят это родительское насилие и оправдывают надежды своих тщеславных и неразумных воспитателей. Расстроенное здоровье еще можно кое-как поправить, но притупленные и надорванные силы духа ничем не поправите. Талант, если он врожденный у ребенка, важнее, прочнее и естественнее разовьется, если позаботиться об общем равномерном и посильном развитии ребенка, – он скорее сделается гордостью матери. В наше время на это часто нужно указывать матерям, потому что они злоупотребляют нежным и безответным возрастом детей, и все потому, что нет у них настоящего идеала воспитания, которого никогда и не будет, как скоро не будет сознания связи семьи с требованиями общественной жизни, заменившей «светские» идеалы другими, более нравственными и более гражданскими.
Младенец в нашем обществе – вещь, правда, вещь престижная. Юная девушка, собирающаяся замуж, мечтает о роскоши, которой окружит ее супруг: «У меня будет кухарка, горничная и малыш».
Подражая маме, девочка ухаживает за любимой куклой, а любимая кукла воспитывает будущую маму.
Кто не знает кукол Барби и Синди… – воплощенную мечту общества потребления! Какие жизненные ориентации для малыша символизируют собой эти красавицы?.. Кто они – дочки? Подружки? Обладая такой куклой, девочка воображает себя не мамой, укачивающей дитя, а горничной, ухаживающей за своей госпожой, убирающей ее дом…
Кто не встречал матерей, терпеливых воспитательниц, которые выдерживают с утра до вечера пятерых ребятишек, вечно недовольных, орущих, раздраженных среди железных тарелок и матерчатых кукол? Говорят, таковы дети, и это добровольное сочувствие сдерживает естественное раздражение. Мы говорим о таких женщинах: «Как они добры, как терпеливы!» Но это дьявольское терпение: смотреть на агонию и бессильный протест душ, которые находятся в твоей власти и погибают в пустоте, угнетенные до такой степени, что потеряли цель, сознание греха, они тонут в море смертельных ошибок. Терпеливо смотреть, переносить крики и снова протягивать плюшевых медведей и резиновых кукол, кормить с ложечки, пичкать всякими глупостями, скрывая ошибки и питая лишь тело. Если кто-то усомнится в доброте подобных матерей, поддержкой ему станут слова Христа: «Никто не благ, как только один Бог». Доброта – божественное качество, добр творец, доброта – в созидании. Добр тот, кто помогает творцу достигнуть цели.
Обыкновенно мы прислуживаем детям, и это – не только акт угодливости по отношению к ним, но и прямой вред, так как этим можно заглушить их полезную, самостоятельную деятельность. Мы склонны видеть в детях нечто вроде кукол, мы их моем и кормим совершенно так же, как если бы это были куклы. Ни на минуту мы не задумываемся над тем, что, если ребенок чего-нибудь не делает, то он, очевидно, не знает, как это делать.
Первые слезы детей – их просьбы; если не остеречься, они вскоре становятся приказаниями, они начинают с того, что заставляют себе помогать, а кончают тем, что заставляют себе служить. Так из их собственной слабости, откуда вытекает сначала чувство зависимости, рождается позднее идея власти и господства, но эта идея вызывается не столько их потребностями, сколько нашими услугами.
Отец и мать рабы своего ребенка.
Мать, которая ограничивает свои обязанности простым прислуживанием детям, – это уже раба своих детей, а не мать воспитывающая.
Вы всегда будете любимой игрушкой своего ребенка.
Дети, воспитанные на жертве матери, могли жить только в обществе эксплуатации.
Если вы уступите ребенку, он сделается вашим повелителем; и для того, чтобы заставить его повиноваться, вам придется ежеминутно договариваться с ним.
Я называю неполноценной матерью ту жену, которая дома обращается в прислугу.
Мы должны протестовать против самоущербления некоторых матерей, которое кое-где творится у нас. За неимением других самодуров и поработителей эти матери сами их изготовляют из… собственных детей. Такой анахронический стиль в той или иной степени у нас распространен, и особенно в семьях интеллигентных. «Все для детей» понимается здесь в порядке совершенно недопустимого формализма: все, что попало, – это значит и ценность материнской жизни, и материнская слепота. Все это для детей!
Если мать превращает себя в прислугу, то дочь или сын живут как господа на основе труда матери, а с другой стороны, мать теряет прелесть своей личной жизни, полнокровной своей личной жизни и поэтому как потерявшая эту полнокровность жизни становится матерью уже неполноценной. Настоящей матерью, воспитывающей, дающей пример, вызывающей любовь, восхищение, желание подражать, будет только та мать, которая сама живет настоящей полной человеческой, гражданской жизнью.