Мы вольны относится сами к себе так или иначе, считать себя бесценными или одноразовыми, и действовать соответственно. Или не считать, но все равно действовать — когда значение имеет только результат, и ничего больше.
Если меня не подводит память, под «смертью Бога» понимают обычно крах морали и тому подобного, жизненных ценностей больших, чем сама жизнь. Забавно: в нашем случае, пытаясь трактовать эту фразочку буквально, мы, тем самым, отрицали ее действительный смысл.
Мы видели мосты, которые скакали, как лошади.
Церковь, волной кирпича за десять секунд слизавшую дачный поселок.
Рельсы, разбивавшие остовы машин на железнодорожном переезде. Там мы развернулись и поехали в объезд.
Пустые качели, вращавшиеся, как мельничное колесо. Велосипеды без седоков, гонявшиеся друг за другом.
Огромный «Боинг», вопреки всем законам аэродинамики опустившийся на поле. Я в ужасе вжалась в сидение, думая, сейчас он нас раздавит, но самолет сел и выплюнул аварийные трапы. По ним горохом посыпались люди, живые и невредимые, насколько я смогла разглядеть.
Мы видели… Мы многое видели. Но не нашли того, что искали.
Если самолет хотел выпустить пассажиров, то почему он не приземлился в аэропорту или раньше? Следовал одному ему известному маршруту… или, пока хватало топлива, искал то же, что и мы? Странное и ничем не обоснованное предположение, но мне хочется думать именно так. И что есть другие, что те, кто остался в городе, не тратят время зря. Вряд ли многие дожили до этого часа, вряд ли многие из тех, кто еще жив, смогли придумать занятие лучше, чем бессильно и бессмысленно ждать конца… Но верю: кто-то — наверняка смог. Верю, хоть и сомневаюсь по привычке.
Ник сменял меня, я сменяла Ника — пока у нас не закончился бензин. Автозаправки пылали погребальными кострами. Дважды нам удалось слить топливо у брошенных машин, но потом не осталось ни одной, что не пыталась бы атаковать при нашем приближении. Трижды чуть не оказавшись под колесами, мы оставили эту затею.
— В лес, — скомандовал Ник, и я не стала спорить. — Похоже, хозяин забыл игрушку в песочнице.
— Или слишком увлекся новым куличиком…
Мы оставили Борзую на маленькой, заросшей черничником поляне недалеко от трассы — чтобы она легко смогла вернуться к дороге, если захочет.
Возможно, я утешаю сама себя. Но мы сделали все, что только могли, и чуть-чуть сверх того.
Мы пытались потревожить всех — от богов до демонов, от Яхве и Будды до Зевса и Тора, от «астрала» до «изначальной бездны». Мы оставили на перекрестке единственную флягу с коньяком и единственную пачку сигарет, хотя, видят Великие, сейчас я отдала бы душу за глоток и пару затяжек. На левой ладони у меня вырезан круг Создания: под конец мы пытались творить своих богов. Но попытки не считаются.
«Значение имеет только результат» — вторая заповедь чернокнижников.
Мы испробовали все. За спиной у меня догорают последние свечи и встает солнце.
Еще с четверть часа мы брели через лес. Затем, найдя показавшееся ему подходящим место, Ник остановился.
— Хватит: достаточно времени ушло в пустую. Не получилось с этой стороны — попробуем с той. Разорвем струну. — Ник, нервно улыбаясь, протянул мне нож, который неведома когда успел забрать из бардачка Борзой. — Прости за эту просьбу. Но вещи не выполнят такую мою команду.
— А я, по-твоему, выполню?! — Я шарахнулсь назад. — Говорю же: это ерунда, я не….
— Начертим Врата — и выполнишь, — уверенным тоном перебил он меня. — Ты сама знаешь: это последнее, что мы можем сделать. Не возвращайся к людям сразу, дай время до рассвета. Станет скучно — у меня во внутреннем кармане есть блокнот и ручка.
Думаю, он рассчитал все с самого начала.
«Борзая продержится дольше…» Ха! Трижды ха. Соображай я получше, сразу бы заподозрила неладное.
«Сереге ты не нравишься, но будь Серега здесь — чёрта с два он позволил бы нам провернуть подобное. У него другие методы… одноразовыми стаканчиками он не пользуется. И он не убийца», — думала я, вычерчивая на земле символы. Выходило криво, руки дрожали, и взгляд мой то и дело возвращался к Нику, спокойно работавшему рядом… То, о чем он просил, было чудовищно. Но я верила его словам всю эту кошмарную ночь, и он ждал, что я поверю ему до конца и переступлю через сомнения.
Он вправе был ждать этого от меня. Я бы охотно поменялась с ним местами, но он не умел ломать — только чинить…
Удивительно: на лице его ни на миг не отразилось ни боли, ни страха, даже когда я рассекла ему сонную артерию.
Тело давно окоченело.
Всё оказалось проще, чем я предполагала, только страницы блокнот заляпаны бурыми отпечатками моих пальцев: руки надо было вытирать лучше.
«Бурыми». Я вижу, я уже могу различить цвета без фонаря! Почти рассвело. Последний час был средоточием бессмыслицы и одиночества, но и ему пришел конец.
Утро настало.
Думаю, в одном Ник все-таки ошибался: мир никогда не был для него по-настоящему живым, но, мне кажется, — мир, все же, жив. Змея откусила себе хвост, но — я надеюсь на это — однажды эта рана заживет, с нашей помощью или без нее: живые кости срастаются сами. Но для того, чтобы это случилось верно и в короткий срок, нужен врач. Тот, кто сможет стать лечащим врачом Мировому Змею… Тот, кто справится.
Значение имеет только результат.
Огрызок хвоста кровоточит рассветом. Что бы я ни нашла за лесом — нужно уходить.
Прощай, Ник-Артефактор.
Мне пора.
Прощай.
Блокнот оставляю здесь.
Спасибо за всё.
Я иду…
/подпись неразборчива/.
© Ink Visitor, январь 2014.
ред. 03.2016.