Общая сумма долга: $ 24969
Начало
После трехмесячного ада подготовки наконец-то состоялась премьера «Шоу Ананды Льюис». Это было в понедельник, 10 сентября 2001 года. Хотя я совершенно вымоталась и не испытывала к этому шоу никаких чувств, кроме ненависти, я не могла не волноваться. Когда ты столько сил вкладываешь в какое-то дело, то хочешь гордиться окончательным результатом. Мне очень хотелось, чтобы силы были потрачены не зря.
Что касается моей доли в Файер-Айленд, мне наконец удалось провести там выходные, но это оказалось совсем не то, что я люблю. Там было мило, но как-то очень в духе колледжа. Это не по мне. А ведь я заплатила за целых четыре выходных. Выброшенные деньги.
Как мы и планировали, Скотт повел меня показать квартиру в Бруклине. Он говорил чистую правду: недалеко от Манхэттена, район несколько жутковатый, но квартира огромная. В дополнение к двум этажам там был даже задний дворик!
Однако хозяин не горел желанием сдавать ее мне после того, как ознакомился с моей кредитной историей. Он никак не мог понять, как это при таком высоком заработке у меня столько долгов. Только после того, как Скотт заверил его, что мне можно доверять, домовладелец наконец подписал наше заявление. Однако заставил нас внести оплату за два месяца вперед в качестве залога. Таких денег у меня не было. Поэтому, клянясь, что это в последний раз, я позвонила маме и попросила прислать денег. И, как когда-то с чеками от «Маршалл Филдз», она снова помогла мне выбраться из этой ситуации — но сказала, что это в последний раз.
В тот понедельник, сделав последние изменения в шоу, съемки которого были назначены на следующий день, я не могла не волноваться. Я переезжала в более дешевую квартиру, я вступила в программу по выплате долгов, и наконец-то настала премьера шоу. Все это для меня означало, что жизнь, Бог даст, станет полегче. Все понемногу налаживалось.
В тот вечер состоялся большой прием, посвященный началу шоу. Он проходил в пентхаусе отеля «Хадсон». Отель «Хадсон» — самый крутой в городе. Хотя бы потому что это отель Иэна Шрагера, он уже суперкрутой. В последние два раза, что я была здесь в баре, я встречала Харрисона Форда и Клаудиу Шиффер. Пусть по отдельности, но я их видела. Поверьте, живьем он такой же сексуальный, как и в кино. А она действительно красавица.
Рабочий день заканчивался, приближалась вечеринка, а на психику давило: сценарий для завтрашнего шоу еще не дописан! Но теперь я была гендиректором своей жизни и знала, как нужно поступать. Оставаться и работать, когда все уйдут на вечеринку — это нарушение баланса. Так что, несмотря на недописанный сценарий, около семи я ушла на прием, поклявшись, что завтра приду пораньше и все допишу.
Пентхаус в «Хадсоне» занимал весь верхний этаж. Номер имел форму буквы «U», причем на каждом роге этой буквы располагалась огромная открытая терраса. Одна сторона была полностью открыта, на ней стояли столики, другая накрыта тентом. Повсюду — открытые бары, официанты разносили закуски. Внутри — белая мебель, металлические стулья и люцитовые[9] столы. Вечеринка была шикарная! Именно так я и представляла себе жизнь продюсера нью-йоркского телевидения!
Не успела вечеринка начаться, как пошел дождь. Затем он превратился в ливень. Разразилась жуткая гроза. Пока гостиничная прислуга пыталась установить боковые части тента, мощный порыв ветра прошелся вдоль террасы; полетели стаканы и тарелки. Через несколько минут Молли, моя ПП, получила сообщение Дженни из транспортного агентства: все гости нашего шоу собирались вылетать сегодня вечером, но из-за сильного дождя их рейсы отменены. Пришлось Молли возвращаться в офис и переделывать заказы на утренние рейсы.
Примерно через час гроза прекратилась, и тент снова убрали, открыв террасу ночному воздуху. После такой грозы — совершенно ясное небо и ни ветерка. Ночь была тиха и прекрасна.
Пообщавшись с присутствующими, я подошла к краю крыши, чтобы взглянуть на прекрасные очертания Манхэттена. И невольно улыбнулась, потому что это быт мой город. Нью-Йорк вобрал меня в себя, и я не могла позволить ему перемолоть меня, превратить в ничто и выплюнуть. Я должна была одолеть эти жесткие проблемы с деньгами и выжить здесь. Нельзя, чтобы пара трудных месяцев выбила меня из колеи.
После вечеринки несколько сотрудников, и я вместе с ними, отправились в другое местечко. К нам присоединилась Молли, успев к тому времени перезаказать билеты для гостей на утро. Мы гуляли по ночному городу до трех часов. Молли жила в Квинсе, ехать в такую даль ей не хотелось, так что она осталась ночевать у меня на диване.
На следующее утро мы обе проснулись в легком тумане и понеслись на работу заканчивать сценарий для шоу. Шоу посвящалось женщинам и болезням сердца, так что все наши гости были женщинами, перенесшими сердечные приступы еще в юности. Сара Фергюсон, герцогиня Йоркская, выступала от Американской сердечной ассоциации, она же была и гостьей. Я с нетерпением ждала ее прибытия.
Из-за вчерашней вечеринки планерку, которая обычно проходила в восемь тридцать, перенесли на девять часов. Поскольку все наши гости ожидались утром, я велела Молли отслеживать все рейсы, чтобы убедиться в их прибытии.
Около восьми сорока пяти утра, когда я вносила завершающие штрихи в сценарий, вдруг заговорили о каком-то самолете, который протаранил башню Всемирного торгового центра. Я взглянула на телевизор, стоящий в углу офиса, и увидела репортаж: клубы дыма, валящие сбоку одного из зданий.
— Что там происходит? — крикнула я Кирку, продюсеру программ новостей, замершему около телевизора.
— Самолет врезался во Всемирный торговый центр!
— Кошмар, — сказала я. — Местной авиалинии?
— Еще неизвестно, — ответил он.
Я посмотрела в окно, не видно ли дыма. Ничего видно не было. Всемирный торговый центр располагался ближе к Финансовому району, милях в четырех к югу. На экране возникали новые кадры, и все сотрудники подтягивались к телевизору. Вдруг Кирк подпрыгнул.
— О боже, вы видели это? — вскрикнул он.
— Что именно? — спросила я.
— Еще один самолет врезался во вторую башню!
Несколько минут спустя стали снова и снова повторять картинку второй катастрофы, и все в офисе начали бурно обсуждать происходящее.
— Это не авария, — сказал Кирк, — два самолета не могут случайно влететь в самые большие здания Манхэттена. Это сделано намеренно.
Я подумала о наших гостях, которые летят утренними рейсами. Сара Фергюсон уже в городе, но в половине девятого ожидались зри группы остальных гостей. Я развернулась к столу своей помощницы.
— Молли, — крикнула я ей, — наши гости приземлились?
— Я как раз выясняю, — ответила помощница. — Я позвонила Дженни в транспортный, и она проверяет.
Прошло некоторое время, люди бессмысленно слонялись из кабинета в кабинет, начиналась паника. У многих были друзья, которые работали в этих зданиях. У меня, к счастью, там знакомых не было.
Примерно в четверть десятого босс собрал нас на совещание по шоу. Мы все еще не понимали толком, что происходит, и поэтому не знали, будут ли съемки. Но к концу совещания пришло сообщение, что Манхэттен закрыт, и мы мало-помалу начали осознавать всю грандиозность происходящего. Стало ясно, что никакой записи у нас сегодня не будет.
Когда я вернулась к себе, Молли уже получила подтверждение, что все наши гости благополучно приземлились. Единственная проблема состояла в том, что мы теперь не могли их найти. Они — либо в аэропортах, либо в машинах по пути к городу, но во всей этой панике было невозможно с ними связаться.
— Молли, — сказала я, начиная нервничать, — у всех этих женщин больное сердце!
— Знаю, знаю, — ответила она, сочувственно глядя на меня.
Я подняла трубку и набрала номер пиар-агентства Сары Фергюсон: следовало сообщить, что съемок не будет. Там все время было занято. Наконец, после множества попыток, я прорвалась. Поговорив с женщиной из агентства, я выяснила, что Сара Фергюсон уже выехала из Манхэттена.
На экране телевизора возникли новые кадры: третий самолет врезался в Пентагон.
В это время выяснилось, что один из водителей, встречавших гостей, застрял в Квинсе. Он не может привезти нашу гостью в Манхэттен, потому что все мосты и туннели закрыты. Дженни пыталась уговорить его отвезти женщину в ближайшую к этому месту гостиницу.
В ту же минуту зазвонил телефон Молли, и другая наша участница сообщила, что они с мужем только что подъехали к отелю недалеко отсюда. Чувствуя ответственность за людей, вытащенных мною в Нью-Йорк, я попросила Майка отнести им деньги: что с ними теперь? Вдруг остались без гроша в кармане?
— Не хочу я никуда идти, — сказал Майк. — Я домой хочу.
— Знаю, Майк. Я тоже хочу домой. Но, пожалуйста, сделай это для меня. Отель недалеко, на этой же улице. Всего в половине квартала отсюда. На нас лежит ответственность за этих людей. Мы привезли их сюда и не можем теперь вот так просто развернуться и разойтись по домам. Мы должны убедиться, что у них все в порядке.
— Знаю, но я все равно хочу домой, — сказал Майк. — Я хочу быть со своей семьей.
Казалось, он вот-вот расплачется. Но как бы он ни раздражал меня, я сочувствовала ему.
— Если ты отнесешь им эти деньги, то после этого можешь идти домой. Пожалуйста, — просила я.
Тут по селектору раздался голос Дженнифер:
— Внизу вас дожидаются двое гостей. Они только что прибыли.
— Пожалуйста, Майк, — сказала я, — если ты пойдешь в отель, я смогу заняться этими двумя внизу.
— Ну ладно, — неохотно согласился он.
Вместе с Майком мы спустились вниз. Он направился в отель, а я осталась в вестибюле с приехавшими гостями. Одна из них — женщина, восемнадцатилетняя дочь которой умерла от сердечного приступа. Девочка считалась совершенно здоровой, и роковой приступ случился, когда она ехала с друзьями на концерт оркестра Дэйва Мэтью. Только вчера родные и друзья панихидой отметили годовщину ее смерти. Я представилась ее матери и сестре, которая сопровождала мать в поездке. Они были из Джорджии, две очень милые особы.
— Здравствуйте, Карин, — сказала женщина. Видно было, что она напугана.
— Здравствуйте, — ответила я. — То, что произошло сегодня — ужасно. Но все образуется.
Я старалась, чтоб мой голос звучал спокойно.
— Знаете, Карин, я очень хочу воссоединиться с моей умершей девочкой, но не таким же образом, — сказала она.
Бедняжка все еще была очень слаба, а я притащила ее в Нью-Йорк во время самой страшной террористической атаки.
— Понимаю, — сказала я. — Но все проходит в этом мире, а жизнь продолжается. И как бы вам этого ни хотелось, вы вряд ли встретитесь со своей девочкой в ближайшее время.
Не знаю, было ли это пророчество верным.
Вручив им сто долларов наличными, я проводила гостей до такси и отправила в гостиницу. Когда такси отъехало, я взглянула через улицу на здание Си-би-эс. Люди вбегали и выбегали через вращающиеся двери. Я представила себе, что там, наверное, вызывают на работу всех сотрудников. Зрелище было пугающим. Какой-то вселенский хаос.
Я вернулась к себе, вслед за мной вернулся Майк и начал собираться домой. Вскоре пришли новости о разрушении обеих башен. На этот раз, повернувшись к окну за спиной, я увидела огромное белое облако. На дым оно не походило. Оно походило именно на облако.
Я позвонила родителям и сообщила, что обо мне можно не волноваться. Потом позвонила сестре Лизе. Услышав мой голос, она расплакалась.
— Слава Богу, ты в порядке, — рыдая, сказала Лиза. — Мне было так страшно. Я пыталась дозвониться до тебя, но линия все время была занята.
— Я в полном порядке, То, что ты видишь по телевизору — это Южный Манхэттен. Я примерно в четырех милях от этого места.
— Почему ты не идешь домой? — спросила она.
— Мы должны убедиться, что все наши участники в отелях и что они в безопасности. Обо мне не беспокойся: здание у нас низкое, я работаю на третьем этаже. Все будет хорошо. Я даже не в Си-би-эс.
Я вдруг с удивлением отметила, что, будучи самой большой плаксой на свете, не плачу! Значит, я сильная.
Остаток дня мы все провели на работе, следя за тем, как разворачиваются события. Никто не ушел домой. Мы не работали, но все были там. Возможно, подсознательно все боялись покинуть наше вполне безопасное, невысокое здание.
Наконец, после выступления президента Буша, я собрала вещи и ушла. Идя по 57-й улице, с удивлением заметила, как там тихо. И ни одного человека, кроме меня. Тишина напоминала ту, после грозы, прошлой ночью. Подошел автобус, и водитель подвез меня до дома бесплатно.
Всю ночь я не спала, смотрела прямые репортажи с места событий. Интересно, если бы вчерашняя гроза разразилась на двенадцать часов позднее, произошло бы это? Полеты были бы отложены. Или даже сняты.
Одно за другим в эфире воспроизводились голоса с автоответчиков — последние сообщения от тех, кто остался в этих башнях. Слова прощания с родными и любимыми людьми. Я слушала сообщение за сообщением. Около трех утра позвонила женщина, вся в слезах, и сказала, что ее брат был в башне. Он оставил ей сообщение, и она хотела, чтобы все это услышали. Чтобы все прочувствовали боль, которая теперь переполняет ее, и страх, который испытал он тогда, в его голосе. И тут же с телеэкрана донесся взволнованный молодой голос:
«Привет, это я. Я хочу сказать вам, что я во Всемирном торговом центре и скоро умру. Просто хочу сказать, что люблю вас. И если я чем-то обидел тебя или маму, или папу, простите меня. Мне ужасно жаль, если я чем-то разочаровывал вас. Я люблю вас».
И тут я наконец расплакалась. Я оплакивала его и всех других, чьи голоса слышала этой ночью. Голоса, полные отчаяния. Голоса людей, которые знали, что вот-вот умрут. Голоса, которые помогли мне увидеть свою собственную жизнь. Парень должен был умереть, и единственное, что имело для него значение, — это семья. Ни одежда, ни туфли и даже ни работа. В конце всего, в конце жизни самым главным становятся наши отношения с другими людьми. Все остальное не имеет значения. Все может измениться в один момент. А жизнь слишком коротка, чтобы пестовать свои несчастья. И мой доктор прав: если самое плохое, что со мной случилось на настоящий момент, — это нелюбимая работа, то для меня еще не все потеряно.
В течение нескольких недель после этого, идя на работу, я отмечала: на всех углах по-прежнему солдаты с винтовками. Нью-Йорк стал другим городом. Мы как будто оказались в зоне боевых действий. По 57-й улице шли танки — мимо «Бергдорфа Гудмэна», мимо «Отто Тутси Плоуханда».
Что касается «Шоу Ананды Льюис», то в течение двух недель его практически ежедневно заменяли новостями. Все, конечно, пытались вернуться к работе, но это казалось бессмысленным в свете того, что произошло. Вдруг стало ясно: то, чем ты зарабатываешь себе на жизнь, по большому счету не имеет значения. Как можно оправдать саму попытку создать легкомысленное, веселое шоу? Как поднять трубку и начать говорить с кем-то на темы, связанные с макияжем, если стрижка и цвет волос не имеют значения? В течение нескольких недель после одиннадцатого мы выпустили несколько программ, связанных с катастрофой. Затем мало-помалу попытались обратиться к более оптимистичным темам.
Когда шоу наконец вернулось в эфир в конце сентября, рейтинги были низкими. Казалось, что рейтинги всех дневных программ упали, потому что люди, и я в том числе, предпочитали новости, каналы вроде Си-эн-эн, Эм-эс-эн-би-эс.
Именно тогда наш исполнительный продюсер Хосе объявил, что уходит из шоу и возвращается обратно в Лос-Анджелес, к своей семье. Он планировал, что будет ездить из города в город, но после того, что случилось, решил, что правильнее оставаться в Лос-Анджелесе. Мэри тоже объявила, что переходит в отдел развития «Кинг уорлд». У нас менялось руководство. Вновь запустить «Шоу Ананды Льюис» предполагалось во время ноябрьских рейтинговых прогонов.
Словом, предстояли большие перемены и на работе, и дома. Приближался октябрь, и мне пора было упаковывать вещи и менять Манхэттен на Бруклин. Я оказалась на пороге новой главы в моей жизни.
Исход из рая
К счастью, как и планировалось, домовладельцу удалось сдать мою квартиру к первому октября, так что мне не надо было волноваться по поводу двойной квартирной платы в течение какого-то времени. Я начала упаковываться и, чувствуя себя гендиректором своей жизни, даже взяла свободный день для переезда.
Моя новая квартира была гораздо больше нынешней, а вот спальня — меньше. Моя роскошная кровать вишневого дерева туда не влезала, не говоря уж о большом шкафе и комоде с девятью полками. Выбора не было — с ними следовало расстаться. Я бы их с удовольствием продала, и деньги бы мне не помешали, но это все — подарок мамы, и она была против. Зато она заплатила за перевозку всех этих вещей сестре, чтобы «сохранить их в семье», как она объяснила.
Всю неделю перед моим переездом швейцары приберегали для меня коробки, чтобы не пришлось их покупать. Эти люди хорошо ко мне относились, и расставаться с ними было грустно. Как с членами семьи. Они мне были вроде семьи. Я ведь встречала их каждый день, возвращаясь с работы.
В день переезда, упаковывая вещи, я удивлялась, сколько барахла успела накопить за год. На всех столиках полно безделушек, каждый дюйм стены занят картинками, повсюду вазы с искусственными цветами. Можно только удивляться количеству вещей, которое может вместиться в квартирку размером четыреста семьдесят пять квадратных футов!
Чтобы облегчить себе жизнь, я обратилась в транспортную компанию. Я не вожу грузовой фургон, да и друзей, жаждущих мне помочь с переездом, у меня нет. Так что это единственное, что оставалось, и это обошлось мне в четыреста долларов. Меньше чем за час они освободили квартиру от моих вещей. Вся моя нью-йоркская жизнь — от велосипеда до ночнушек — покинула Манхэттен и отправилась в Бруклин. Я даже замок забрала. Черт меня побери, если я позволю управляющему продать его следующему простофиле. Когда вещи увезли, в квартире остались только Элвис и я.
Со слезами на глазах я попрощалась с низеньким холодильником, тремя большими окнами, с людьми в комнате с люстрой через дорогу и с двумя пустыми шкафами. В последний раз спустилась вниз на лифте и попрощалась с моими любимыми швейцарами. Сэм. Озе, Эдсон — все были на месте в тот день. А усевшись в такси и сообщив водителю свой новый адрес, я попрощалась с 57-й улицей.
Мы с Элвисом прибыли в наше новое жилище гораздо быстрее, чем перевозчики мебели, которых остановили и осмотрели перед Бруклинским мостом. Почти час мы вдвоем прибирали квартиру. Собственно, прибирала я, а Элвис прятался в углу. Его ничуть не радовали перемены. Я пыталась объяснить ему, что теперь мы здесь будем жить, но он не слушал.
В прошлый раз я осматривала квартиру в такой спешке, что кое-какие детали от меня ускользнули. Оказалось, что я живу возле Бруклинского исправительного дома, фактически тюрьмы, а дальше по улице находится «дом для мальчиков» — дом, где обитали юные правонарушители. Совсем недалеко — большой спальный микрорайон. Конечно, кому-то же надо жить в спальном микрорайоне, но принято считать, что это не самые безопасные места. Словом, соседство тут перспективное, но до хорошего оно пока не доросло.
А если отбросить все это, мое новое жилье было великолепным. В доме всего шесть квартир. Три из них, включая нашу, занимали первый и цокольный этажи. Но цокольный этаж — не какой-нибудь темный омерзительный полуподвал, он лишь немного уходил под землю. Еще три квартиры — на втором и третьем этажах. В одной из них жили люди, знакомые нам со Скоттом еще по Чикаго; от них-то мы и узнали об этом доме.
На первом этаже нашей квартиры были большая гостиная и кухня. Около кухни располагалась моя спальня. В ней были ванная и дверь, ведущая наружу, в задний дворик, который полностью принадлежал нам. Дворик — шестнадцать на двадцать пять футов величиной, и там росла настоящая трава! После года жизни в Манхэттене я и не представляла, что обычная трава может произвести такое впечатление! У наших двух соседей по нижнему этажу тоже были такие же дворики, разгороженные низким чугунным заборчиком, достаточно высоким, чтобы разъединять участки, но достаточно низким, чтобы не мешать общаться. На нижнем этаже нашей квартиры — только большая спальня и ванная. Там жил Скотт. Его спальня была гораздо просторнее моей, но я на нее даже не претендовала — там слишком темно.
Перевозчики прибыли одновременно с парнем из службы «1-800-Матрас». Не подумав, я отправила свой пружинный матрас сестре вместе с кроватью. Поняв свою ошибку, я сначала очень огорчилась, но полом утешилась, гордая тем, что из какой-то рекламы запомнила номер 1-800-Матрас. Один только набор этого номера уже превращал заказ нового матраса в развлечение!
Наконец весь мой скарб был разгружен, я не спеша стала распаковываться. Тут на фургоне подъехал и Скотт. Мне не очень нравилась идея делить квартиру с соседом, более пяти лет я прожила одна. Но, подумав, я смирилась и успокоилась. Скотт — свой парень.
Соскочив с водительского места, он не вошел в дом, а наклонился к земле, и я заметила, что он с чем-то возится. Через несколько секунд я поняла, что вокруг него вертится ужасно дерганая собачонка. Ее звали Веда, и была она восьмимесячным терьером. Представьте, маленькая такая, забавная собачонка. Правда, эта Веда оказалась совершенно сумасшедшей.
Вывалив язык изо рта, она рвалась вперед, и только поводок сдерживал ее. Поэтому ее передние лапы постоянно болтались в воздухе, в то время как задними она твердо стояла на земле. Она бешено крутила головой во все стороны, и мне казалось, что глаза у нее косят. Но самое забавное — она улыбалась! Собаки умеют улыбаться, это правда! А у этой улыбка была во всю морду. Казалось, она в жизни не испытывала такого восторга. Словно демонстрировала себя в зоопарке или на собачьей выставке. Она просто висела на своем поводке в Бруклине.
— Вот кто по-настоящему взволнован, — смеясь, сказал Скотт.
— Да уж, — вздохнула я. Бедняга Элвис еще не знал, что на него свалилось.
— Она любит веселые тусовки, — объяснил он.
— Заметно, — ответила я.
До конца дня я помогала Скотту разгрузить его вещи, а Веда и Элвис общались. Собственно, общалась Веда, а Элвис пытался от этого уклониться. То и дело слышалось цоканье Вединых лапок по полу, а затем звук шшшшшш, испускаемый Элвисом. Потом мягкие тум, тум, тум — это Элвис шлепал ее лапой по морде. Он то и дело повторял это — ни дать ни взять как в какой-нибудь комедии. Потом Элвис нашел укромное местечко где-то в шкафу и больше не выходил оттуда.
Вечером мы встретились с нашими соседями, семейной парой, которая приехала в Бруклин год назад из Техаса. Их звали Аллен и Дайан, им было слегка за тридцать. Оба работали в гостиничном бизнесе. Дайан — в отделе продаж в «Уолдорфе», а Аллен — менеджером в отеле «Хадсон», том самом, где у нас была вечеринка. Необходимо уточнить — он был менеджером, но потерял работу из-за волны временных увольнений, накатившей после одиннадцатого.
У Аллена и Дайан имелись две толстозадые собаки — доберман по кличке Уве и волчица, которую звали Джеззи. Джеззи на самом деле была эскимосской лайкой, но мне казалась представительницей волчьей породы. В первый же вечер, когда Веда выбежала во дворик, Джеззи внимательно оглядела ее сквозь забор, облизываясь и слегка пуская слюни. Уве тоже заинтересовался, но Веда ему явно просто понравилась. А Джеззи была не прочь съесть соперницу. Аллен сказал, что она привыкнет и успокоится.
До конца недели Скотт и я занимались разборкой вещей. Вернее, это делал один Скотт. Я, заканчивать разборку не спешила, решив, что больше не буду загромождать свою жизнь безделушками и пустяками. Буду жить просто. Поэтому я достала только то, что мне было на самом деле необходимо, а остальное засунула, не доставая из ящиков, в огромный шкаф. В моей спальне теперь были только матрас на полу и одежда в шкафу. И все.
Раз мой дом теперь в Бруклине, мне приходилось каждый день добираться до работы подземкой — вонючей подземкой. Подземкой типа «А давайте посмотрим, сколько же народа может втиснуться в вагон в восемь утра». Подземкой типа «Да, я забыла побрызгаться дезодорантом, но я все равно подниму руку и суну свою подмышку прямо вам в нос». Для профилактики я стала носить с собой антибактериальный гель и часто смазывала им руки и около носа. Надеялась, что он убьет любых мерзких микробов, которые попробуют сунуться в мой нос.
Хотя сначала я страшно не хотела переезжать в Бруклин, потом решила, что это не так уж плохо. И еще у меня было странное чувство, что я здесь когда-то жила. Я очень верю в дежавю. Это когда вы вдруг чувствуете, что уже были в точно такой же ситуации, как сейчас. Всякий раз вместе с дежавю у меня возникает чувство облегчения и безопасности. И я считаю это знаком, что нахожусь там, где мне предназначено быть. Не важно, где и когда возникает дежавю, но это означает, что все идет правильно. Так вот, почти каждый день с тех пор, как я переехала в Бруклин, меня посещало дежавю. Я сочла это способом, который избрал Господь, чтобы сказать мне, что я на правильном пути и все будет в порядке. Как будто все происходящее — часть большого плана. Может, это снижение квартирной платы так на меня подействовало? Но очень хотелось верить, что все не просто так, что все совпадения, удачи и провалы связаны общим смыслом.
Неслучайно же Бруклин тоже начинался с «Б», как и то, что я в конце концов оказалась здесь. Я была пятой «Б» в шестом «Б», если можно так сказать. Знаю, это определенно похоже на сдвиг по фазе. Но что заставляет вас считать меня нормальной? Я за год накупила одежды и наделала эпиляций в области бикини на двадцать пять тысяч долларов — и все в долг! У меня есть тенденция совершать иногда безумные поступки.
Ж***!!
Вскоре после переезда мы со Скоттом устроили на улице небольшую распродажу. Я вытащила из коробок кое-какие вещички и все продала! На эти деньги я планировала купить раму для матраса. Я не очень-то люблю спать на полу. Все шло прекрасно до тех пор, пока не обнаружилась некоторая путаница, и Скотт решил заблаговременно прекратить торговлю. Оказалось, я слегка увлеклась и продала нашу микроволновку.
— Зачем ты продала нашу микроволновку? — спросил Скотт.
— Не знаю, — ответила я. — Наверное, о чем-нибудь задумалась. Кто-то предложил мне за нее деньги, я и продала.
— Ну да, отлично. Но, Карин, теперь придется покупать новую микроволновку.
Увы. Он был прав.
Так что мы прикрыли лавочку, и на этом наши распродажи кончились. Но я все же заработала несколько сотен и купила раму для матраса. Ничего шикарного, очень низкая и современная. Она очень подходила к моему новому, упрощенному стилю жизни.
Где-то в середине октября на работе произошли большие перемены в руководстве. Мэри пошла на повышение, Хосе уехал домой, его место заняли два молодых человека, Эд и Дэвид. Дэвид был очень молодым, слегка за тридцать, исполнительным продюсером. Он пришел из мира ток-шоу. Эд тоже, но он уже прорвался к славе, создав шоу «Фанатик» на МТВ. И пришел он в шоу только потому, что был другом Дэвида, которому нужна была помощь ото всех, кто мог ее оказать, чтобы спасти тонущий корабль под названием «Шоу Ананды Льюис».
Несмотря на всю грусть из-за ухода Мэри и Хосе, меня вдохновило, что новые боссы, возможно, дадут шоу новый старт. И хотя я продолжала ненавидеть свою работу, все же решила держаться за нее. Во-первых, рынок трудоустройства в Нью-Йорке находился в застое: никто никого не принимал на работу. А во-вторых, я наконец-то почувствовала, что крепко взяла финансовые дела в свои руки, и это позволяло сосредоточиться на работе. А так как квартплата у меня теперь была ниже, а заработок все так же высок, я смогу, сконцентрировавшись, достаточно быстро выплатить все свои долги.
Большинство телевизионных шоу уже вернулось к своему нормальному состоянию, насколько это было возможно. Снова были в эфире Дэвид Леттерман и Джей Лиино, ведущие популярных вечерних шоу, и люди почувствовали, что снова можно смеяться. Можно развлекаться. Мы, несомненно, навсегда изменились, но тем не менее опять стало нормальным смотреть смешные дневные шоу. Стало не зазорно раскрашиваться и переодеваться, хотя бы просто для того, чтобы поднять людям настроение.
Из-за того, что с самого начала рейтинги у шоу были невысоки, нам надо было во время ноябрьских прогонов показать себя с наилучшей стороны. И снова, как и в начале сезона, начались бешеная гонка и давление со всех сторон.
Тема первого шоу, которую мне выдало руководство, была «Все о мужчинах в журнале „Космополитэн“». Каждый год «Космополитэн» печатал специальный выпуск «Все о мужчинах», где поливалось грязью все, что любят и не любят мужчины, и читатели выбирали по одному красивому холостяку от каждого из пятидесяти штатов. Так что мы собирались выпустить шоу с тем же названием. И я оказалась той счастливицей, на которую возложили это шоу. Объяснив, что оно должно быть грандиозным.
Всю следующую неделю вся наша команда бешено работала. Мы развесили по студии увеличенные до человеческого роста портреты холостяков из журнала. Мы придумали игры, вроде: «Назови пять главных эрогенных зон мужчины» (ответ см. ниже)[10]. Одной девушке мы устроили свидание с тремя мужчинами и заставили каждого из них определить, что она сделала неправильно. Всего хватало — и смеха, и слез, и ударов по самолюбию.
Шоу приближалось, и нагрузка становилась все больше. Работать с Эдом мне нравилось больше, чем с Дэвидом. Он многого ждал от сотрудника и требовал, но с ним было легко общаться, он был доступным. Он напоминал мне героя мультика, которого хотелось взять в руки и потискать. Я не была увлечена им, да и он не был человеком моей команды. Мне он просто очень нравился.
За день до шоу Эд и я начали работать над сценарием, и в результате все это закончилось ночным бдением. Да так, что я вернулась домой с работы в шесть утра, переоделась и к восьми уже снова была на работе. Естественно, будь наша воля, мы не стали бы так засиживаться, но нам впервые приходилось записывать шоу такого высокого уровня и нужно было убедиться в том, что все учтено и съемка пройдет гладко.
Что значит «ситуация на грани черного юмора»? Это когда у шикарного нью-йоркского незамужнего продюсера (то есть у меня) нет времени, чтобы принять душ или хотя бы поспать ночь перед тем, как встретиться на шоу с пятнадцатью красавцами-холостяками! Именно это и произошло. Да, бедняга Карин в тот день выглядела далеко не шикарно. Но при всем этом шоу прошло относительно гладко, а остальное не имело значения. Когда рабочий день закончился, я собралась и пошла домой отсыпаться.
С тех пор, как у нас появились Эд и Дэвид, шоу в основном стали проходить довольно гладко. Работа, казалось, стала возвращаться в нормальное русло. Так было до тех пор, пока в помещении Си-би-эс не обнаружили вирус сибирской язвы и съемки снова не застопорились. Ноябрьские прогоны были уже не за горами, и все отмененные съемки наносили тяжелый урон работе.
Именно тогда произошла большая путаница. Как и контракт с «Судом Куртиса», мой контракт с «Шоу Ананды Льюис» делился на «периоды выбора». Так обычно составляются все контракты с персоналом. Текущий период выбора истекал тридцатого ноября, и «Кинг уорлд» должен был предупредить каждого, будет ли контракт действителен, за тридцать дней до этой даты, то есть тридцать первого октября.
Но коль скоро Дэвид был исполнительным директором шоу всего две недели и имел возможность посмотреть работу каждого продюсера только на одном шоу, «Кинг уорлд» счел, что будет несправедливо по отношению к нему, да и к нам, если он сам будет решать, с кем из нас продлить этот период выбора. Поэтому нас снова попросили подписать согласие на продление срока принятия решения, что дало бы ему возможность «судить» о нашей работе еще две недели. Никакого широкого оповещения о продлении не было. Наша администраторша начала вызывать сотрудников по одному в свой офис и объяснять суть дела. И вскоре все друг от друга узнали, что происходит.
Наконец, в четверг на той неделе, настала моя очередь. После разъяснений стало ясно следующее: я могу подписать продление и дать «Кинг уорлду» еще две недели, чтобы они могли решить, нравлюсь ли я им и хотят ли они меня сохранить в штате. Две недели работы до полуночи, может быть целыми ночами. Еще две недели протирать задницу, продюсируя шоу для ноябрьского прогона. И если эти шоу пройдут не совсем гладко, после всех трудов можно услышать: «Нет, спасибо». Мне казалось, что это вариант типа: «Вам надо хорошенько постараться, чтобы нам понравиться, и доказать, что вас стоит держать». Если я не соглашаюсь на продление, «Кинг уорлд», согласно моему первоначальному контракту, должен сообщить мне, буду или нет я у них работать и дальше, 31 октября.
Я чувствовала, что на этом шоу уже показала себя, и была абсолютно уверена, что Эд с Дэвидом относятся ко мне хорошо. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Телевидение — бизнес неустойчивый.
Итак, у меня был выбор — подписывать или не подписывать. Ожидалось, что я подпишу, потому что я всегда плыла по течению. И все вокруг подписывали, так почему же я должна была отказаться? Но когда я открыла рот, чтобы высказать свое решение, ожидаемые слова почему-то не произнеслись.
— Я не собираюсь это подписывать, — сказала я администратору.
Что? Не знаю, почему я так сказала. Само как-то выскочило. Я об этом даже не думала.
— Хорошо, — ответила она.
Я встала и покинула ее кабинет.
Так почему же все-таки я решила не подписывать продление? Наверное, чувствовала, что уже достаточно набатрачила для этого шоу за последние пять месяцев и на компанию вообще за полтора года. Я всю душу и сердце отдавала работе. И если они могут позволить себе не соблюсти элементарной вежливости по отношению ко мне и не дать мне знать о своем решении за четыре недели, как положено по контракту, то и я не собираюсь быть вежливой по отношению к ним и считаться с тем, что кажется им «справедливым». Ведь понятно же — продления выгодны только им. Какую выгоду получит работник от того, что у него будет две недели на поиски работы вместо четырех, если с ним все-таки не продлят контракт? Зная, что в эти две недели решается судьба его работы, он будет задницу рвать, лишь бы его шоу понравилось на ноябрьском прогоне! От этого зависят его средства к существованию.
Вечерком Дэвид пригласил меня в свой кабинет.
— Привет, Карин, — сказал он, пока я усаживалась.
— Привет, — ответила я жизнерадостно, как обычно.
— Слышал, ты не стала подписывать продление, и решил поинтересоваться почему, — сказал он.
— Мне просто хотелось узнать, продляете ли вы контракт со мной, раньше, а не позже, — ответила я. — Вот и все.
— Тебе здесь не нравится? — спросил Дэвид.
— Легко не было, но я вполне справляюсь, — ответила я. — Думаю, ты это прекрасно знаешь, и мне не очень-то хочется доказывать это еще две недели. Мой первоначальный контракт оговаривает, что меня должны предупреждать за четыре недели, то есть в следующую среду, и я просто хочу, чтобы условия контракта были соблюдены.
— Ну, хорошо, — сказал он и, помолчав, продолжил: — Я думал, тебе здесь нравится, и был слегка шокирован, увидев, что ты одна из трех человек, отказавшихся подписывать это. Но про двух других я знаю, что им тут не нравится и они хотят уйти.
— Ну а я хочу, чтоб все было хорошо, и ты знаешь это. Мне просто нужна ясность, и раньше, а не позже.
— Ладно, спасибо, — сказал он.
И вот наступила среда, тридцать первое. Хэллоуин. День продления контрактов. День непродления контрактов. Я пришла на работу и продолжила свои дела. Я все ждала, получу ли я письмо о возобновлении контракта. Я думала, что если бы они не захотели продлевать контракт, то к этому времени уж как-нибудь меня известили об этом. А так как никто ничего не говорил, я ожидала письма. К пяти часам я решила найти Дэвида и спросить его, где письмо. Но он все еще был в студии на записи, так что я нашла администратора и задала этот вопрос ей.
— Вам нечего ждать, — сказала она, и я не поверила своим ушам.
— Вы хотите сказать, что меня не берут? — спросила я.
— «Кинг уорлд» принял решение не возобновлять контрактов с теми, кто не подпишет согласие на продление, — сказала администратор. — Это не имеет никакого отношения к вам лично. Таково общее решение, без всяких исключений.
Из-за того, что я не поставила подпись на клочке бумаги, который они сунули мне в лицо на прошлой неделе, я потеряла работу — вот так незатейливо. Несколько секунд я тупо смотрела на нее, затем вернулась к себе, за свой стол. Я все еще не могла поверить, что это на самом деле случилось.
Как в тумане я сложила вещи и вышла. Если я на самом деле потеряла работу, то какой смысл сидеть здесь до шести? К тому времени, когда я добралась до дома, реальность этого события навалилась на меня, и я расплакалась. Что, черт возьми, мне теперь делать? У меня двадцать пять тысяч долга, а я еще и работу потеряла. И оказывается, сама виновата — не подписала этот дурацкий клочок бумаги. Внезапно я разозлилась и почувствовала себя обманутой. Я проработала в этой идиотской компании полтора года и отдала им так много сил и времени, что чувствовала себя совершенно выжатой. Я решила позвонить Дэвиду, зная, что он уже не в студии. Когда он подошел к телефону, я очень спокойно спросила его, почему они так поступили.
— Как это могло случиться? Я всю жопу отбила, работая на это идиотское шоу с самого начала, а теперь ты не продлеваешь мой контракт!..
Я была спокойна. По-настоящему спокойна. Впрочем, может, и нет.
— Это было решение «Кинг уорлд», я тут ни при чем, — ответил он.
— Ах вот как? И ты, жопа, даже не соизволил сообщить мне об этом! Мне надо было самой спрашивать у людей? (Используя слова на букву «ж», я сбиваю агрессию.)
— Я же сказал, что решал не я, и я не знал даже, что это уже официально подтверждено, честное слово, — настаивал Дэвид.
— А если бы администратор не сообщила мне об этом? И я пришла бы завтра, и послезавтра, и на следующей неделе и продолжала ходить на эту жопскую работу, считая, что у меня все в порядке? А? Я что, должна догадываться, что меня вышвырнули? Обычно, дорогой Дэвид, если людей выгоняют с работы, кто-нибудь им об этом говорит. Они не должны ходить по офису, как жопы, и спрашивать.
Мне и правда становилось легче.
Он промолчал.
— Подите вы в жопу! — сказала я и бросила трубку. Я была в ярости. Меня выгнали. Черт!
На следующий день я собралась и отправилась на работу. Идти ужасно не хотелось, сама не знаю, зачем я туда отправилась. Не успела я устроиться в своей долбаной низкостенной клетушке, как меня пригласил в свой кабинет Эд.
— Что случилось? — спросил он.
Я рассказала Эду всю историю, все, что со мной произошло. Он внимательно слушал, кивая в нужных местах. Эд все понял правильно. Конечно, я поплакала, потому что с самого начала работы над этим чертовым шоу с трудом ухитрялась сдерживать эти чертовы слезы. Я сказала ему, что, знай я, чем все это обернется, наверное, подписала бы это продление.
— Карин, — сказал Эд, глядя на меня своими огромными глазами мультяшной собаки. — Хочешь честно?
— Валяй, — ответила я.
— Сматывайся ты отсюда. Здесь болото. Это шоу ничего не даст для твоей карьеры. Если ты прямо сейчас пойдешь к Дэвиду и попросишь, он, может, и возьмет тебя обратно. Ты ему нравишься. Но, честное слово, лучше воспользуйся возможностью и покончи с этим контрактом. Линяй. Ты ведь все равно все это ненавидишь.
Эд был прав. К концу месяца я больше не буду связана контрактом и смогу работать, где захочу, и делать, что захочу. У меня было чувство, будто я получаю свободу. Так оно и было. Да, я теряю работу Но, может, это и к лучшему. Найду другую. На это у меня был почти месяц. Я не беспокоилась, потому что никогда в жизни мне не приходилось сидеть без работы. Никогда.
Александра, «гендиректор своей собственной жизни» и мой бывший босс, тоже не подписала продление, и она тоже уходила.
Как бы то ни было, я выпустила еще одно шоу, о приемных детях, и поняла, что приняла правильное решение. Это было одно из тех «конфликтных» шоу где все участники ненавидят друг друга. Работать с ними просто противно. В последнюю минуту все это шоу разваливалось на части, но мне уже было все равно. Я продолжала уходить с работы в шесть.
Я твердо верю в то, что без причины ничего не происходит, поэтому сочла свое фиаско с работой частью какого-то объемного и важного плана. С Дэвидом мы все выяснили, и я поняла, что решение не продлять мой контракт действительно от него не зависело. И к тому времени, когда пришел мой последний рабочий день, мне хотелось благодарить и Дэвида, и судьбу.
Я с головой бросилась в поиск работы. Обзвонила всех знакомых. Дэвид помог мне организовать пару собеседований. Правда, там в результате не выгорело, но спасибо ему за помощь. Вскоре, однако, пришлось убедиться, насколько неблагоприятна ситуация на рынке занятости. Куда бы я ни звонила, мне везде отвечали, что бюджеты урезают и приема на работу нет. Приближался мой последний рабочий день, и я начала беспокоиться, что вряд ли смогу найти работу так быстро, как надеялась.
Я рассказала Ананде о том, что ухожу из шоу. На вопрос почему ответила, что чувствую себя здесь несчастной. Это было правдой. Контракт или не контракт — нигде я не чувствовала себя так плохо, как здесь.
— А чем вы хотите заниматься? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я. — Честно, не знаю.
Это тоже было правдой.
Однажды кто-то мне сказал: «Если то, что ты делаешь, заставляет тебя ненавидеть то, что ты делаешь, то не делай этого». Именно так случилось со мной в «Ананде». Только я не могла понять, ненавижу ли я именно это шоу или саму работу на телевидении.
В последний рабочий день небольшая компания собралась в баре, чтобы проводить Александру, меня и еще пару человек, которые тоже уходили из шоу. На прощание Александра подарила мне открытку с надписью: «Удачи в?». Она не могла попасть лучше. Четыре месяца «?» — вот что ожидало меня.