— Что случилось с вашим пациентом, Такеда-сан? — спросил я.
— А вам до сих пор никто об этом не рассказал, Кацураги-сан? — вяло раскрыв глаза, спросил он.
— Я не интересовался. Всё-таки меня это не касается. Если вы не захотите рассказывать, то мы забудем об этой беседе, — уверил его я.
Но я чувствовал, что Такеда Дзюнпей очень хочет выговориться. И я не ошибся.
— Нет, Кацураги-сан, раз уж я сам начал этот разговор, то доведу его до конца, — вздохнул он и отпил сакэ прямо из бутылки.
Мой коллега скривился и поёжился, когда алкоголь достиг его желудка. Такеда уже чувствовал себя не лучшим образом, но я не стал его останавливать. Лишь чуть-чуть помогал его организму с помощью лекарской магии. Этого никто не мог заметить.
— Пенициллин, Кацураги-сан, — сказал он. — Вы ведь знаете, чем опасны антибиотики пенициллинового ряда?
— Часто у пациентов возникают на них аллергические реакции, — кивнул я.
— Верно. Это любой студент знает. Даже слишком любопытный школьник, который, опережая программу, лезет в темы фармакологии, может об этом знать, — заключил Такеда Дзюнпей.
Я уже начал догадываться, что произошло с пациентом моего коллеги, но было принято решение — не перебивать Дзюнпея. Это была исповедь, от которой врачу должно было стать лучше.
По крайней мере, я на это надеялся. К сожалению, психику лекарскими навыками я лечить не умел. Никто из магов-целителей в моём прошлом мире этому так и не научился.
— Однажды ко мне пришла пациентка, — начал рассказ Такеда. — Она была сестрой секретаря, который работает на девяносто пятом этаже. Типичная ситуация, Кацураги-сан. Внебольничная нижнедолевая пневмония! Я посоветовал ей госпитализироваться в инфекционное отделение. Мест у Окабэ Акиры тогда было навалом. Но, что вы думаете? Она написала отказ.
— Я часто встречаюсь с такими ситуациями, — кивнул я.
— Она сказала, что не может бросить работу. Даже не больничный уйти не может, — продолжил Такеда. — Сказала, что возьмёт отгул на три дня. Попросила меня, чтобы я привёл её в порядок за короткий срок. Понятное дело, таблетками это сделать невозможно. Но… Вот так «везение»! Она сказала, что умеет делать внутримышечные уколы. Сама себе колит витамины в бедро.
Я заметил, как Такеда Дзюнпей стиснул зубы. Он с трудом сдерживал нахлынувшие слёзы. Хоть вокруг нас вовсю полыхали огни праздника, мы с коллегой будто находились совсем в другом мире. Никто не видел нас, и мы не видели никого.
В комнате, заполненной десятками празднующих врачей, мы с Такеда Дзюнпеем чувствовали себя так, будто находились в зале вдвоём.
— Не помню точно, как всё тогда завертелось… — произнёс он. — Кажется, кто-то отвлёк меня звонком. Кацураги-сан, честное слово, я был уверен, что проверил аллергологический анамнез пациентки. Клянусь!
Такеда посмотрел мне в глаза, пытаясь найти там веру. И он её нашёл.
— Я положил трубку и назначил ей курс внутримышечных уколов антибиотиком. Цефтриаксоном, — объяснил Такеда. — А потом… Дома она уколола себе цефтриаксон и… Мне сообщили о произошедшем лишь через неделю, когда было проведено внутреннее расследование. К тому моменту я напрочь забыл, что принимал её у себя.
— Она умерла после первого укола? — спросил я.
— Анафилактический шок, — выдавил из себя Такеда Дзюнпей. — Пошла мощнейшая аллергическая реакция на антибиотик. Она жила одна. Едва смогла вызывать скорую. Но пока машина пыталась пробраться к ней через пробки, она умерла от удушья. Ей было всего тридцать пять лет, Кацураги-сан.
Такеда Дзюнпей не смог сдержаться. Слёзы полились по его щекам.
— Тридцать пять лет, Кацураги-сан… — повторял он. — Вся жизнь впереди! Если бы я тогда настоял, убедил её госпитализироваться…
— Такеда-сан, — попытался перебить его я.
— Или хотя бы проверил её аллергоанамнез, — продолжал он.
— Такеда-сан! — я потряс его за плечо, чем привёл врача в чувство. — Так из-за чего вы убиваетесь? Из-за того, что потеряли десятый ранг или из-за того, что от назначенного вами препарата погиб человек?
— Да плевать я хотел на этот ранг! — заявил он. — Если бы мне сейчас сказали, что она вернётся к жизни, но взамен мне придётся работать санитаром и всю жизнь менять памперсы пациентам… Я бы согласился, Кацураги-сан.
Теперь мне всё стало ясно. Его попытки отомстить Эитиро Кагами за понижение, стремление вернуться назад — на десятый ранг… Дело вовсе не в деньгах и не в гордыни. Такеда Дзюнпей борется с чувством вины и не знает, как от него избавиться. Пытается переложить его на других и утопиться в работе.
— Такеда-сан, так вы ничего не исправите, — сказал я. — Сколько ещё людей умерло по вашей вине?
— Что? — удивился он.
Мне показалось, что от моего вопроса он даже протрезвел.
— Вы кого-то ещё убили своими назначениями? — прямо спросил я.
— Нет, — замотал головой Такеда Дзюнпей. — Только её. Но разве этого мало?
— Здесь нет понятия мало или много, Такеда-сан. Но не забывайте, что вы также спасли множество людей от смерти. Сотни, если не тысячи.
Это тёмная сторона медицины. У каждого врача за всё его время работы в медицине умирают пациенты. Кто-то от своих болезней, а кто-то из-за ошибок. Второе происходит реже, но многие врачи винят себя за всё. Если пациент умирает от тяжёлой болезни, часто врач полагает, что это — его вина, поскольку именно он не смог помочь больному.
— Такеда-сан, вы слышали о Григории Антоновиче Захарьине? — спросил я.
— Что-что? — не понял меня Такеда Дзюнпей.
— Русский врач-терапевт, — объяснил я. — По мнению наших российских коллег ему принадлежит одна пословица, которую часто используют в медицинском сообществе.
— Я не слышал об этом враче, Кацураги-сан, — признался Такеда.
— Каждый раз, когда Григорий Антонович проезжал мимо кладбища, он отворачивался и закрывал лицо руками. Его спрашивали, почему он так делает. И знаете, что он отвечал?
Такеда помотал головой.
— «Знакомых стыжусь. Неловко. Многие из них у меня лечились!» — процитировал Захарьина я. — Отсюда и вышла русская пословица, Такеда-сан. У каждого врача есть своё кладбище.
— К чему вы это, Кацураги-сан? — оторопел Такеда Дзюнпей.
— К тому, что вы такой не один. Абсолютно любой врач может допустить ошибку. Если мы хотим раз и навсегда избавиться от ятрогении, то нужно просто запретить профессию врача и позволить пациентам умирать без нашего участия. Понимаете, о чём я, Такеда-сан?
— Хотите сказать, что это вынужденная жертва? — скривился он.
— Так я сказать не могу, но… Скорее, это проблема, от которой никто не застрахован. Все мы — люди. А людям свойственно ошибаться. Даже врачам.
Я решил больше не мучить Такеда Дзюнпея разговорами. Всё что мог, я ему уже сказал.
— Не мучайте себя, Такеда-сан, — посоветовал я и встал со стула. — Лучше подумайте, как помочь тем людям, которым вы можете помочь. А тех, кому помочь не смогли, не забывайте. Но пусть они не тянут вас вниз. На мой взгляд, это самое правильное решение.
Я двинулся к выходу из конференц-зала.
Такеда Дзюнпей прикрыл лицо руками. Я услышал, как он бросил мне вслед:
— Спасибо, Кацураги-сан.
Я отправился домой и вновь вернулся к привычному ритму жизни «дом — работа». Неделя пролетела быстро. Руководство и подчинённые привыкали к новым должностям, реабилитационное отделение набирало пациентов, а за окном крепчал холод. Приближался ноябрь.
Наступила суббота, и я решил, что уже очень давно не искал способов расширить свой запас жизненной энергии. Раз уж я достиг уровня «гистологического анализа», значит, дальше набирать мощь будет значительно труднее. До «молекулярного» многие лекари за целую жизнь не доходят. Поэтому у меня всего два варианта. Либо копить силы годами, либо искать новые места силы для укрепления своих магических каналов.
Я решил, что кататься по храмам в поисках новых источников жизненной энергии — слишком долгое и энергозатратное занятие. Поэтому субботним утром вышел из дома, чтобы доехать до «Токио Скайтри». Эту громадную телевизионную башню видно со многих районов города.
Я подумал, что на неё можно подняться и оттуда будет очень хорошо видно, все окрестности. Возможно, мне удастся почувствовать другие места силы и распланировать план их посещений.
— Кацураги-сан? — услышал я знакомый женский голос за своей спиной.
Обернувшись, я обнаружил, что около метро стоит Мацушико Ризе — моя соседка с первого этажа, которой я совсем недавно помог с лечением матери.
— Доброе утро, Мацушико-сан, — кивнул я. — Куда это вы собрались в такую рань?
— Вас я могу спросить о том же, — улыбнулась она. — Не знаю никого из своих коллег, кто выбирается в свет тёмным осенним утром, да ещё и в выходной день.
— Я решил прогуляться. А вы?
— Вот так совпадение! — воскликнула она. — Я тоже! Не думала, что и вы любите подышать свежим воздухом с утра пораньше.
— Я еду к «Токио Скайтри», — объяснил я. — Живу здесь почти полгода, но так ни разу и не побывал на смотровой площадке телебашни. Если хотите, можете составить мне компанию.
Судя по выражению лица Мацушико Ризе, она этого предложения и ждала.
— Я тоже никогда не была на этой башне, хотя живу в Токио уже три года, — Кацураги-сан.
— «Тендо-сан», — поправил её я. — Можно по имени. Всё-таки мы с вами не первый день знакомы. Кстати, как ваша нога? Ожог прошёл?
Приходилось кричать, чтобы преодолеть шум несущегося поезда метро.
— На следующий же день прошёл, Тендо-сан! — ответила она. — Будто ничего и не было.
— Видимо, ожог был совсем незначительным, — улыбнулся я.
— Либо у меня был хороший врач!
Вскоре мы добрались до района Сумида. Башню было видно даже около станции метро. Её высота составляла шестьсот тридцать четыре метра. Почти в два раза выше второй более старой, но не менее знаменитой Токийской телевизионной башни.
Когда мы подобрались к «Токио Скайтри», я почувствовал волну необъяснимой ностальгии. Видимо, где-то на подкорке всплыли воспоминания о том, как я посещал Останкинскую телебашню. Московская вышка ниже японской примерно на сто метров, но это не помешало мне испытать чувство ностальгии.