— Суть вы уловили, доктор Кацураги. Может быть, пройдём в лабораторию? — предложила она. — Я покажу вам сам процесс его изготовления. Так вам будет проще понять механизм действия.
Профессор Ритика Банзаль провела меня через несколько коридоров до самой лаборатории. Я отметил, что этот отдел достаточно хорошо защищён. Несколько уровней охраны, отличная вентиляция, герметичные двери. Индийский филиал «Ямамото-Фарм» не даёт в себе разочароваться.
Однако, когда я прошёл мимо стеклянных стен, за которыми химики работали непосредственно с реагентами, кое-что привлекло моё внимание куда больше, чем сам антибиотик.
— Итак, доктор Кацураги, в основе препарата лежит… — профессор осеклась. — Доктор Кацураги, вы меня слушаете?
— С вашим сотрудником что-то не так, — сказал я, указав на мужчину за стеклом.
— Что вы имеете в виду? — не поняла профессор.
— Мне не нравится цвет его кожи.
А ещё мне не нравится, что впервые за несколько дней «анализ» вновь дал о себе знать.
Глава 10
— Цвет кожи? — переспросила Ритика Банзаль. — А что вас смущает?
— Посмотрите внимательно, — я указал на одного из химиков. — Не подумайте, что я с непривычки неправильно расценил смуглость индийской кожи. Ощущение, что она окрашивается в сероватый цвет, вам не кажется?
Профессор, нахмурившись, посмотрела через стекло на коллегу. Он заметил, что мы наблюдаем за ним, удивлённо взглянул на нас с Ритикой, а затем исполнил немое «намасте», решив, что мы просто хотим поздороваться.
— Взгляд болезненный. Я точно могу сказать, что он плохо себя чувствует, но продолжает работать, — сказал я.
— Вижу, доктор Кацураги, — кивнула профессор. — Вы правы. Действительно, кожа сероватая. Ох уж этот Бахадур Шахал! Он ведь постоянно отпрашивается на перерывы. Я думала, что он просто отлынивает.
— Нет, похоже, ему действительно плохо, но он сам пока этого не понял, — объяснил я. — Прошу, позовите его сюда. А ещё лучше — вывести его из лаборатории. Мне нужно его осмотреть.
Ритика Банзаль нажала на кнопку вызова, чтобы её голос было слышно за стеклом лаборатории. Женщина произнесла что-то на хинди, но я чётко услышал имя «Бахадур Шахал».
Мужчина тут же оставил работу и вышел к нам. Профессор жестом попросила Шахала выйти из лабораторного отдела вслед за нами. Когда мы оказались в чистой, хорошо освещённой комнате, я начал разговор с химиком.
— Господин Шахал, вы говорите на английском? — спросил я.
Было бы крайне неудобно, если бы пришлось переводить всю речь туда-обратно через профессора Банзаль.
— Да, — коротко кивнул он.
— Все мои сотрудники знают английский, — подметила Ритика. — В противном случае они бы здесь не работали. Мы постоянно связываемся с иностранными учёными, поэтому без знания английского языка в этой лаборатории делать нечего.
— Господин Шахал, меня зовут Кацураги Тендо, я — врач-терапевт. Во время экскурсии по лаборатории я заметил, что с вашей кожей что-то не так. Вы сами на это не обратили внимание?
— Да я, если честно, в зеркало-то себя видел в последний раз дня два назад. Я здесь уже третьи сутки безвылазно работаю, — заявил он.
— Что⁈ — удивилась профессор Банзаль. — Шахал, как это понимать? Почему я об этом до сих пор ничего не знаю? Я такого распоряжения не давала!
— Конечно, не давали, профессор Банзаль, — согласился он. — Я добровольно остаюсь, потому что не успеваю выполнить весь объём работы.
Ритика даже покраснела от злости.
— Нужно было сообщить об этом! — воскликнула она. — Мы бы перераспределили нагрузку.
Повезло, что Шахал и Банзаль разговаривали на английском. На чужом языке всегда сложнее ругаться и спорить, а если бы они сейчас перешли на хинди, боюсь, профессор бы удушила своего подчинённого.
— Доктор Кацураги, продолжайте, — кивнула Ритика. — Простите, что перебила вас. Вырвалось.
— Всё в порядке, — ответил я. — Так, насчёт кожи…
— Да я заметил, что руки немного побледнели, но это нормально, — пожал плечами Шахал. — У меня часто пережимает шейный и грудной отделы позвоночника. Наверное, кровь плохо проходит. Из-за этого и слабость.
— Слабость? — нашёл зацепку я. — Так всё-таки самочувствие оставляет желать лучшего? Профессор Банзаль сказала, что вы часто уходите на перерыв.
— Думаю, это связано с недосыпом, — ответил он. — Голова немного кружится, и слабость какая-то навалилась. Иногда дышать тяжело. Но в целом ничего особенного, доктор Кацураги. Думаю, вы зря подняли панику. Мне просто нужно отдохнуть пару дней дома. Завтра у меня начинаются выходные, побуду с семьёй, отосплюсь, схожу в город на окончание праздника Дивали. И всё будет хорошо!
— Ваша теория звучит, может, и звучит правдоподобно, но она не объясняет, почему изменился цвет и всей остальной кожи. Дело ведь не только в руках, — сказал я. — Вот, посмотрите сами.
Я протянул Бахадуру Шахалу свой телефон с включённой фронтальной камерой. А пока он осматривал своё лицо, я активировал «анализ» и принялся изучать его тело.
— И вправду… — удивился он. — А что это со мной такое творится? Кожа какая-то… То ли серая, то ли бурая. Что это, доктор Кацураги?
Его сердце бьётся достаточно быстро, но я бы не сказал, что это признак аритмии. Лишь небольшая тахикардия. И она возникла из-за упавшего давления. Слабость можно объяснить изменением тонуса сосудов, но появление другой окраски кожи с этим связано быть не может…
— А больше никаких симптомов за последние несколько дней не было? — поинтересовался я.
Бахадур Шахал зажался и со стеснением взглянул на профессора Банзаль.
— Нечего от меня скрывать, Шахал, — бросила она. — Говори, как есть.
— Ну… — вздохнул он. — Позавчера был понос. Но это, скорее всего, связано с тем, что я ел фастфуд из нашего дурацкого автомата, который стоит в фойе! У нас все сотрудники травятся этой гадостью.
— Я попрошу заведующего хозяйством, чтобы он этим занялся, — кивнула Ритика Банзаль. — Какой вы, однако, разговорчивый становитесь в присутствии врача. Не могли раньше об этом сказать?
— Погодите, профессор Банзаль, — попросил я. — Это не пищевое отравление.
Пациент нас уводит не туда. Случайно или намеренно, но дополнительные детали его анамнеза ещё больше запутывают мой поиск. А я должен поставить верный диагноз.
Я вновь принялся осматривать его тело, подключил «гистологический анализ», проверил все слои его кожи. И ничего. Никаких отложений. Так откуда же взялся этот серый цвет?
И лишь когда я взглянул на его кровь ещё раз, до меня, наконец, дошло, в чём проблема. Это не кожа изменила цвет, а кровь. Просто нам кажется, что именно его кожа посерела, а на самом деле кровь стала бурой, и теперь вся сетка сосудов преобразила окраску всей поверхности тела.
Печень тоже бурая и полнокровная. Кажется, я начинаю понимать, что случилось на самом деле.
— Господин Шахал, а с чем конкретно вы работаете в лаборатории в последние несколько дней? — поинтересовался я.
Мне показалось, что химик побледнел ещё сильнее. Сердцебиение участилось. Ну точно — он специально пытался увести нас в другом направлении.
— Ну, э-э-э… — замялся он. — С разными химикатами, доктор Кацураги. Вы вряд ли поймёте.
— Если не хотите отвечать вы, тогда доктору Кацураги расскажу я, — нахмурилась профессор Банзаль. — Бахадур Шахал работает с нитратами.
— Так я и думал, — вздохнул я. — Господин Шахал, вам нужно госпитализироваться хотя бы на несколько дней.
— Вы уже поняли, что с ним, доктор Кацураги? — поинтересовалась Ритика Банзаль.
— Разумеется. Ещё раз взгляните на его кожу и вспомните, от чего зависит её окраска, если вычесть пигмент, — произнёс я.
— Сосуды… — догадалась она. — Цвет крови, верно?
— Да. А кровь насыщается красным цветом за счёт эритроцитов, внутри которых находится гемоглобин — главный переносчик кислорода, — сказал я. — Именно из-за поражения гемоглобина и возникла вся эта клиническая картина. Диагно — метгемоглобинемия.
— Ч-что это? — напрягся Бахадур Шахал.
Странно, что он этого не знает. Уж химик, который работает с нитросоединениями, должен знать об этом состоянии. Но теперь он его точно надолго запомнит.
— Когда в нашу кровь тем или иным путём попадают определённые химические вещества, в частности, нитраты, происходит образование патологических комплексов с гемоглобином. Нитраты связывают его, превращая в метгемоглобин. Он теряет возможность нормально транспортировать кислород. Отсюда слабость, сердцебиение и падение артериального давления.
— Но я же… — попытался оправдаться он.
— Вы нарушили технику безопасности? — спросила Ритика Банзаль. — Опять без перчаток работали⁈
— Нет! — воскликнул он. — Я случайно… Я кое-что сделал случайно. Не могу сказать, что именно.
А я уже догадался, где допустил катастрофическую ошибку химик. Диарея на днях возникла у него не просто так. Теперь мы точно знаем, каким путём химикаты попали в организм.
— Вы каким-то образом проглотили свой реагент, верно? — спросил я.
Бахадур Шахал понял, что его раскрыли. Назад уже дороги нет. Он бы уже давно признался, если бы не боялся профессора Банзаль. И, думаю, он прекрасно знал об этом заболевании. Просто понял, что у него лёгкая форма, которую он сможет вылечить самостоятельно дома с помощью активированного угля и тиосульфата натрия.
Только это очень большой риск. Состояние может усугубиться, и тогда от комы или смерти его спасёт только диализ и искусственная вентиляция лёгких.
— Хорошо, я сдаюсь, — вздохнул Бахадур Шахал. — Когда я остался в лаборатории на ночь, мне захотелось выпить кофе. И я… Ну…
— Да говорите уже, Бахадур, обещаю, я вас не съем, — смягчилась Ритика Банзаль.
— Я пронёс кофе прямо в лабораторию, на рабочее место, — признался он.
Лицо профессора Банзаль так быстро изменилось, что я уж было подумал, что она не сдержит своего обещания и, как минимум, укусит Шахала.