– Да, скорее всего, зря Настя это делает. Они существуют в разных измерениях. Она к совести взывает, а там чугунные лбы и полное отсутствие эмоций.
Алиса положила телефон, вошла на форум, еще раз с ужасом прочитала тему Малыша. Наверное, есть объяснение тому, что столь жестокие ущербные нелюди прилипают к благотворительным фондам, сайтам. Беспомощные существа – люди и звери – могут быть не только средством наживы. У этой Маш-маш явно что-то с головой. При плохой игре такие больные маниакальные амбиции. Ей еще и аплодисменты нужны. Хотя это объяснимо и с точки зрения выгоды, конечно. Чем больше шума и восторгов, тем больше доверия спонсоров. Вот еще одна ее тема – о собаке Гере с онкологической опухолью. Сборы средств на четыре операции, время от времени радость по поводу хорошего самочувствия. О! Что это? Час назад она объявила, что Гера пристроена в замечательную семью, люди просто обожают ее и собираются сами лечить дальше. На этот раз никаких подробностей о «замечательной семье», поняла, что запалилась с Ижевском.
Алиса побродила по другим разделам, поудивлялась. Интересно, психиатры читают эти форумы? Здесь же для них море открытий. Можно диссертации писать, не отрываясь от монитора. Ну, хотя бы это. «Кошка-мышка» в разделе «Радуга». Какой-то нетрезвый тип раздавил кошку. Мерзавец. Господи, а это что за явление. Пользователь «крыска» пишет: «Пусть этого мужика по дороге схватят два грязных негра, изнасилуют, потом затащат на кран, привяжут к стреле рыболовную леску с двадцатью крючками, заставят его проглотить крючки и столкнут. А кишки останутся висеть».
Дурдом на выезде. Но с другой стороны, может, это хорошо, что люди с подобной внутренней агрессией имеют возможность выплеска на словах. Наверное, это даже лучше, чем цинизм с радостью по поводу «счастливого пристройства» Геры, на которую перестали поступать деньги. Пристройства – понятно куда. Хоть бы Настя этого не увидела.
У Кати Подберезкиной всегда бывал с перепою насморк. Она вышла к Сергею и Толе с красным носом, распухшими губами даже поверх силикона и маленькими мутными глазками, утонувшими в отеках.
– Я не поняла, какое следствие? Кого вы ищете? А кто такой Валентин Кочин? Вы вообще соображаете, к кому пришли? Я вам кто – девочка с… – Катя начала чихать, и было ощущение, что она никогда не перестанет.
Толя обошел ее сзади и громко хлопнул в ладоши рядом с ухом. Катя коротко чихнула в последний раз, постояла оторопело с открытым ртом, затем медленно к нему повернулась:
– Ты че, охренел? Ты че сделал?
– Бабушка научила, – невинно объяснил Толя. – Чтобы у кого-то прошла икота, надо его немного испугать. Я решил попробовать: вдруг ваше чихание возможно прекратить? Видите, вы практически здоровы.
– Не, я тащусь. Ты не боишься стать практически больным после таких шуточек?
– Мне очень интересен ваш диалог, но я должен его прервать, – решительно вмешался Сергей. – Екатерина Григорьевна, потрудитесь, пожалуйста, вспомнить, кто вас отвозил домой из ночного клуба «Логово» этой ночью, что было дальше, когда ушел от вас человек, с которым вы ушли из «Логова»? Точнее, был ли он здесь вообще? В общем, все по порядку.
– Интересно, что за вопросы. Я позвоню сейчас помощнику и спрошу, должна ли я отвечать.
– Должны. Расследуется убийство Ирины Менделеевой. Вы ночью уехали из клуба в сопровождении главного подозреваемого. Валентина Кочина.
– Да я не знаю никакого Ко… Че, это Мальчик, что ли?
– Да, так его называли знакомые женщины, – объяснил Сергей.
– И знакомые мужчины, – добавил Толя.
– Да вы что? Ирку убили? Типа, Мальчик? Да вы что? – У Кати от возбуждения даже разрез глаз увеличился.
– Вы можете нам помочь это выяснить, – терпеливо сказал Сергей. – Давайте с самого начала. Вы отдыхаете в «Логове», встречаетесь с Валентином Кочиным, он же Мальчик, дальше?
– Что дальше?
– Что происходило после того, как вы его увидели?
– Ну, пришел он с Иркой. Я была с… ну, с одним. Дальше… – Катя плюхнулась в кресло и пригорюнилась.
– Сережа, – терпеливо заметил Толя. – Ты видишь, у девушки проблема. Она не может восстановить последовательность событий. Если, конечно, она помнит сами события. В чем я уже сильно сомневаюсь.
– Да, – с надеждой посмотрела на него Катя. – Последовательность ни фига не помню. Ну, тусили, пили, вроде приставал… А точно он меня отвозил домой? А когда ж он ее грохнул тогда?
Потом Сергей задумчиво сидел в машине, а Толя ходил по соседним квартирам, спрашивая, не слышал ли кто, когда пришла домой Катя Подберезкина, с кем, выходил ли кто-то от нее ночью.
– В общем, картина туманная, – заключил он, сев рядом с Сергеем. – По следующей причине. Не любит наш народ власть вообще, а Катю Подберезкину в частности. В меру своей воспитанности соседи сдерживали или не сдерживали матерных выражений. Громкие возгласы и хлопанье дверью слышатся каждую ночь, так что никто не может вспомнить деталей именно этой ночи. Вот так. Но у нас есть еще консьержка, которая спала у себя, но проснулась, когда молодой человек, вроде бы не живущий в доме, открывал входную дверь. Было это то ли в три, то ли в четыре часа – она точно не помнит. Она не на часы посмотрела, а в окно. Говорит, светало. Вдохновенные люди живут в этом доме, вот что я тебе скажу. Вывод: он мог убить Менделееву, мог прийти туда утром, узнать, что она убита, и забрать оригинал завещания, мог взять его с вечера, до того, как они поехали в клуб. Утром узнать где-то, что она убита, и свалить. Пока ясно одно: ни один из этих вариантов не говорит о большом уме Мальчика. О маленьком уме – тоже. У тебя телефон, между прочим, звонит.
– Сергей Александрович, пистолет нашли на газоне под окном квартиры Менделеевой, – сказал сотрудник отдела. – Дворник нашел. Мы проверили. Он зарегистрирован на Геннадия Овсяницкого. Эксперт Маслов сказал, что убили из него. В общем, за Овсяницким поехали. Вас когда ждать?
Глава 25
Мария наложила на лицо толстый слой тонального крема, подвела черным карандашом глаза, подмазала губы первой попавшейся под руку помадой и мрачно осмотрела себя в зеркале. У нее просто не было другого взгляда, кроме мрачного. Но она давно уже очень нравилась себе. Мария считала статной свою мужеподобную фигуру – всегда в черных брюках и черном свитере, – она полюбила собственное лицо, и, самое главное, она чувствовала себя гармоничной. Мария так давно, успешно, не покладая рук, делала деньги на благотворительных сайтах и фондах, что поверила в собственное могущество. Не больше и не меньше. Она поверила в то, что не просто научилась хорошо зарабатывать, но и на самом деле приносит счастье на время больному ребенку, умирающей бедной актрисе, бездомной собаке. Ну, пусть ненадолго, она не подписывалась тянуть по всей своей жизни одних и тех же опекаемых. Спонсорам нужен свежий материал, стало быть, неизбежна текучка. Но кто еще, кроме нее, кто так, как она… Что-то подобное постоянно туманило ее темный, неразвитый мозг. И она, как в наркотике, нуждалась в признании своих заслуг. Бросалась к компьютеру с лихорадочным желанием – прочитать слова благодарности и восхваления. Она верила в то, что заслуживает их, какой бы циничной ни была ее ложь. Любое слово сомнения или, не дай бог, осуждения причиняло ей настоящие страдания. Как они могли, как посмели усомниться, ведь кто, кроме нее…
Мария надела кожаную куртку, высокие сапоги поверх брюк, закрыла квартиру и направилась к своему джипу.
Лена встретила подругу на ступеньке своего особняка. Она была в мягком длинном платье старо-розового цвета – вечерне-домашнем, – с красиво уложенными волосами, в меру подкрашенная, с неброскими и очень дорогими украшениями в ушах, на шее и на пальцах.
– Сегодня мы никого, кроме тебя, к ужину не ждем. – Она попыталась легко и нежно прикоснуться душистой щекой к щеке Марии, но та по обыкновению не сделала движения навстречу, прикосновение пришлось на область подбородка. Лена едва заметно поморщилась. Могла бы, конечно, получше помыться после конюшни, голову вымыть, надушиться, что ли. Ну, запах же. Лена ввела гостью в зал, позвала:
– Коля, Аня, смотрите, кто к нам приехал, – и подумала о том, что Мария могла бы хоть раз привезти ребенку игрушку. Но ей это в голову не придет.
Первая половина ужина прошла на редкость уныло. Лена придумывала темы, пыталась их развивать, муж время от времени хмыкал, не поднимая головы от тарелок, Мария изрекала что-то односложное и косноязычное. В Лене поднималось раздражение. Было полное ощущение загубленного семейного вечера, которыми она так дорожила. Но потом пришла няня, забрала ребенка – спать укладывать, – Лена распорядилась принести еще вина, коньяк и водку.
– А давайте расслабимся как следует, – задорно предложила она.
– Угу, – отреагировал муж, а в глазах Марии мелькнуло оживление.
Через полчаса трио слетело с искусно поддерживаемой планки великосветского приема. Завязался оживленный разговор сразу обо всем, они говорили все вместе, каждый смеялся собственным шуткам, словарный запас беднел, насколько это возможно, матерные связки становились все виртуознее.
– А чего мы тут квасим без музыки, – вскочила красная растрепанная Лена.
– Включи «Владимирский централ», – вдруг страстно попросила Мария.
– Чего? А! Да я не знаю, где-то был. А я хотела последнее «Евровидение». Мне Налич нравится.
– «Владимирский централ»! – с тем же выражением повторила Мария.
Вскоре им стало совсем хорошо. Коля развалился в кресле, расстегнул ремень на брюках и, полузакрыв глаза, подпевал. Правда, временами в пение врывался короткий храп. Лена в томлении прилегла на спинку его кресла и по-хозяйски гладила его волосатую грудь в расстегнутой рубашке. Мария посреди комнаты совершала какие-то движения под музыку. Меньше всего это было похоже на танец, разве что из разряда дикарского ритуала… Лена не сразу расслышала телефонный звонок.