— Твоя няня — расистка.
— Ты ее знаешь?
— С ней разговаривала моя мама. Твоя няня сказала про черных «черномазые негритосы». Мама в шоке.
Прозвонил звонок, и они вошли в класс вместе с мадам Дюмейе.
— Какую еще она нам задаст поговорку? — тяжело вздохнул Поль. Он не ценил народной мудрости.
Усевшись за парту и списывая с доски «Лучше поздно, чем никогда», Поль и Лазарь дружески пинались под партой. Им было просто необходимо чувствовать, что они рядом, что они вместе, они друзья. Между тем Лазарю даже в голову не пришло, что он может поделиться утренним событием со своим единственным другом Полем. И дохлая черная курица, и черная обувная коробка в виде гроба принадлежали миру, запретному для детей. Вести из него просачивались через щелку приоткрытой двери.
Утром в пятницу первой пациенткой доктора Сент-Ива была молодая мать с орущим младенцем. Малыш совсем не спал по ночам, и на прошлой неделе матери захотелось выкинуть его в окно. Теперь хотелось выпрыгнуть самой.
Спаситель задумался: считать это прогрессом или не стоит?
После молодой мамочки пришли дедушка с бабушкой, которым невестка не разрешала видеться с внуками. Причина? Старики ели мясо и ходили в церковь. Невестка была вегетарианка и атеистка.
— Но мы ради нее на голову не встанем, — заявили обиженные старики.
Каждые сорок пять минут перед доктором Сент-Ивом разворачивалась новая драма, а его коробка с бумажными платками постепенно пустела. В 16:15 пациентка, которая часто отменяла сеансы, словно в самую последнюю минуту бросала монетку, решая, идти ей лечиться или нет, позвонила и сообщила, что не придет. Спасителю выпала свободная минутка, и неожиданно для самого себя он решил зайти за Лазарем в школу.
Луиза пришла встречать Поля, как всегда, с шоколадной булочкой. Глаза у нее были красные. Дома она долго плакала, вспоминая — нет, не бывшего мужа, она его уже не любила, — а свою прошлую жизнь, когда они жили семьей. «Мы не были счастливы, мы делали вид», — подумала она по дороге себе в утешение. У булочной Луиза заметила чернокожего мужчину: он стоял, опираясь на стену, и тоже, как видно, ждал. «Наверное, месье Сент-Ив, — предположила Луиза, — они с Лазарем похожи». Очень высокий, не по сезону легко одетый: в темном, хорошо сшитом, но слегка помятом костюме и белой рубашке, — очень красивый мужчина, «если кто любит черных», как сказала бы Николь. Луиза прогнала эту мысль, как навязчивую муху. Сама она не расистка, ясно?
Дверь лицея Луи-Гийу распахнулась, и первыми выбежали Поль и Лазарь. Они кинулись к Луизе, крича:
— Можно мы поиграем в субботу?
Спаситель направился к ним, руки в карманах, пиджак нараспашку. Когда Лазарь его заметил, то чуть не подпрыгнул от изумления.
— Папа?
И тут же пришел в неописуемый восторг:
— Папа! Это же папа!
Сент-Ив представился Луизе, и она слегка покраснела. Лазарь дергал отца за руку и кричал на весь двор:
— Пап! Ну пап! Мы хотим с Полем увидеться! Хотим поиграть в субботу!
Взрослые исполнили небольшой балет, обмениваясь любезностями: будет ли для вас удобно — разумеется, с большим удовольствием — не хотелось бы вас беспокоить — что вы, что вы, нисколько, нисколько. Под неумолчное трещание мальчишек Луиза и Спаситель договорились, что Луиза приведет завтра Поля к Сент-Ивам.
— В два часа, — предложил Спаситель.
— Йес! — завопили Поль и Лазарь, хлопая в ладоши.
Вечером Спаситель пребывал в мечтательной задумчивости, несмотря на все усилия сына его рассмешить. А когда уложил Лазаря спать, то открыл ящик тумбочки у кровати и вытащил из него крафтовый конверт. Конверт показался ему очень легким. В нем — все его прошлое. Спаситель сунул в конверт руку и наугад вытащил фотографию: муж и жена, оба белые, пожилые, горделиво застыли навсегда на пороге отеля-ресторана. Мишель и Мари-Франс Сент-Ивы, владельцы «Бакуа». Спаситель вглядывался в фотографию, пока туман не застлал ему глаза. Он вслепую вернул ее обратно в конверт, а конверт спрятал под подушку, потому что услышал шаги Лазаря.
— Почему ты не спишь?
— Папа, а почему Николь сказала, что черные — черномазые негритосы? — спросил Лазарь.
Спаситель не ожидал вопроса.
— Прости, не понял!
— Почему Николь сказала, что черные — черномазые негритосы?
— Она тебе так сказала?
— Нет. Она так сказала маме Поля. Меня она называет африканцем и еще говорит, что меня зовут как вокзал.
— Ах, вот оно что. Понятно.
Спаситель всегда чувствовал неискренность приторной вежливости няни Лазаря.
— Что ж, Николь права. Мы дуа бедных ниггера. Едуа слезли с деева.
Спаситель заговорил с креольским акцентом и услышал в ответ нервный смешок Лазаря.
— Ты так говоришь, потому что смеешься над Николь?
— Если человек сказал глупость, ему нужно ответить ЕЩЕ БОЛЬШЕЙ глупостью, и тогда он, возможно, поймет, чтó сморозил. И еще: из уст белого слово «негр»[13] звучит как оскорбление, но на Антилах чернокожие между собой называют себя неграми. Если бы тебя укладывала спать моя няня, то приговаривала бы: «Суадко спи, мой негитеночек!»
— Ты меня научишь говорить по-креольски, папа?
— Я знаю всего с десяток слов, не больше, — покачал головой Спаситель. — Мои родители не хотели, чтобы я говорил по-креольски.
— Почему?
— Потому что тогда бы они меня не понимали, — ответил Спаситель и прижал коленом подушку, словно хотел ею что-то раздавить.
— Твои белые родители были ненастоящими родителями. А кто были настоящие?
— Я тебе уже рассказывал, — ответил Спаситель, которому было неприятно от того, что ему было неприятно.
— Рассказывал, — согласился Лазарь, — но я не запомнил.
— Мою маму звали Никез. Никез Бельроз, но я совсем не знал ее. Она умерла вскоре после моего рождения. А отца у меня не было.
— Был, — напомнил ему Лазарь, — отец есть всегда, пусть только биологический.
— Биологический был, — согласился Спаситель. — А теперь марш спать, а то как вы завтра будете играть с Полем?
«Меня это мучает, поэтому я не хочу об этом говорить», — внутренне огорчился Спаситель, глядя, как Лазарь, сгорбившись, идет к двери, всей своей фигуркой выражая неодобрение. На пороге он обернулся и спросил:
— А у Габена?
— Что у Габена? Лазарь, не суй нос не в свои дела!
Лазарь обиделся.
— Ты злой, — сказал он тихо — и сам испугался того, что у него вырвалось.
Спаситель протянул к нему руки, очень-очень огорченный.
— Да нет же, не обижайся! Я не хотел тебя обидеть. Габеном занимаюсь я. Вполне достаточно одного Спасителя в семье.
«Почему мне так грустно?» — подумала Луиза в субботу утром, усевшись завтракать на кухне. И сама себе ответила: «Потому что сегодня суббота, а завтра уже воскресенье». В воскресенье вечером бывший муж заберет детей. Все вокруг воспринимали поочередное проживание как дело разумное и естественное, а для Луизы оно было ужасной бедой и мукой. Не для того она рожала Алису и Поля, чтобы каждую вторую неделю их у нее отбирали. Никакой человеческий закон не должен такого позволять! Две ее лучшие подруги, Валентина и Тани, одна — мать-одиночка, другая вообще бездетная, твердили: мол, пользуйся своей свободой. Но Луиза хотела «пользоваться» своими детьми, слышать, как они смеются, играют, ссорятся, пусть даже иногда Алиса становилась просто невыносимой!
— День! Настал чудесный день! — громко пропел Поль у Луизы за спиной, и от неожиданности она чуть не выронила чашку с чаем.
— Что в нем такого чудесного? — спросила она.
— Как? Ты забыла? Я иду сегодня к Лазарю.
— Понятно, — равнодушно уронила Луиза. — Во что будете играть? У Лазаря есть игровая приставка?
— Лазарь сказал, что игры на компе не творческие.
— Повторяет слова отца, — пробурчала себе под нос Луиза. Ее раздражал этот образцовый сыночек.
А ведь в начале года, когда, встречая Поля, мадам Рошто поняла, что ее сын выбрал в лучшие друзья мальчика-метиса, она почувствовала гордость. Значит, она правильно его воспитывает. У Поля нет расистских предрассудков. Будь Луиза более внимательна к тому, что рассказывал ей сын о своем друге, она бы заметила, что он ни разу не упомянул о цвете кожи. Вопрос пигментации занимает взрослых гораздо больше, чем детей. Детей интересует другое: например, Лазарь в субботу после обеда пойдет покупать хомячка!
Перед дверью дома номер 12 на улице Мюрлен Поль попробовал попытать счастья.
— А можно мне тоже хомячка? — спросил он.
— И когда тебя нет, я целую неделю буду за ним ухаживать? Нет, спасибо!
«Я сказала ребенку страшную глупость!» — корила себя Луиза, стуча в дверь.
Гостей встретил Лазарь. Он повел их по коридору, объясняя по дороге:
— Тут пока папина работа, а там, за дверью, уже наш дом.
Луиза с некоторым удивлением оглядела большую кухню, за которой виднелась веранда. Лазарь чувствовал себя в доме хозяином.
— А что, папы нет? — осведомилась Луиза.
— Он наверху. Говорит по телефону с Габеном.
— Твоим старшим братом?
— Нет, — улыбнулся Лазарь. — Габен — это мальчик, который не спит. У него мама в больнице — кажется, проглотила что-то острое.
За завтраком Спаситель говорил по телефону с дежурной сестрой больницы Флёри, узнавал новости о мадам Пупар и упомянул об остром психозе. А Лазарь, вытаскивая косточки из рыбы, истолковал его слова по-своему.
Луизе сделалось не по себе. Что-то в этом доме не то раздражало, не то тревожило ее. В любом случае, она не могла оставить тут сына без надзора взрослых. Почему она должна ждать, когда этот месье Сент-Ив изволит показаться?
С тех пор как от Луизы ушел муж, она вспыхивала от гнева всякий раз, когда мужчина — будь то даже разносчик на улице — не оказывал ей должного уважения.
— Добрый день. Извините, пожалуйста, — послышался бархатный голос со стороны лестницы.