— Думаю, ты хочешь удостовериться, что твоего маленького братца кремировали.
— Мне бы хотелось, чтобы у него была могилка, было написано его имя, я бы принесла ему цветы. Папа всего этого боится. Кладбище… Бог… Что будет после смерти? У меня есть подруга, она проходит катехизацию. Над ней все смеются, а я бы тоже хотела ее пройти.
Крошечная лампочка с розовым абажуром снова вспыхнула, и глаза у Эллы восторженно засветились.
— Я бы хотела помолиться за Эллиота, но не знаю как.
— Ты просто поговори с ним, говори то, что приходит тебе в голову.
Элла закрыла глаза и сложила на груди руки.
— Мой маленький братик, я о тебе думаю, мне очень жаль тебя, тебе очень не повезло. Жить не всегда легко, но я бы тебе помогала. А ты умер, ты теперь рядом с Богом, и, может быть, ты будешь помогать мне.
— Аминь, — произнес Спаситель.
У Лазаря текли слезы, и вдруг он испугался: что, если за дверью слышно, как он всхлипывает? Он встал с пола и задумался: а правда, что же происходит после смерти? А Бог? Они с папой никогда обо этом не разговаривали.
В коридоре послышался какой-то шорох. Лазарь повернул голову к входной двери. Кто-то подсунул под дверь листок. Реклама? Не похоже. Просто сложенный вчетверо белый лист бумаги. Лазарь сразу подумал: не колдовство ли? И двинулся к белому квадратику. Но другой звук напугал его еще больше: заскрипел стул, Элла встала и отодвинула его. Консультация закончилась. Сейчас папа откроет дверь кабинета. Лазарь сунул листок в карман курточки и убежал на кухню. Очень скоро на кухне появился папа, держа в руках клетку с Баунти.
— Привет, малыш! Получи своего дружка, — весело поздоровался отец с сыном.
Спаситель заметил красные глаза Лазаря и спросил уже с беспокойством:
— Ты плакал?
— Нет, — соврал сын, понурившись.
— С Полем поссорился? — не отставал отец.
— Нет.
Лазарь сообразил: нужно что-то придумать, чтобы объяснить, почему у него красные от слез глаза.
— Я думал о маме.
— Вот оно что. Ты… Мы с тобой обязательно поговорим. А пока…
Спаситель показал рукой на дверь, давая понять, что ему пора опять на работу.
— Скоро придет Габен, — пообещал он, думая порадовать сына.
— Опять?
Судя по тону, Лазарь не слишком обрадовался. «Он что, ревнует?» — задумался Сент-Ив.
— Тебе не нравится, что мы ему помогаем? — спросил он немного сердито.
На самом деле Лазарь, не слишком полагаясь на ум и память Габена, опасался, как бы тот не забыл, что колдовство вуду — их секрет, и не ляпнул что-нибудь про черную курицу.
— Большой сэндвич с ветчиной и салатом, — объявил Спаситель за ужином голосом официанта в кафе.
— Класс, — одобрил Габен. — Теоретически, я съел бы не меньше трех штук.
— А знаешь, что сказал Депрож?[15] Что хочет жить теоретически, потому что в теории все всегда бывает хорошо, — не удержался и ввернул Спаситель.
Лазарь напомнил отцу, что нужно купить колесо для Баунти.
— К сожалению, завтра во второй половине дня я занят.
— Но ты же обещал, — обиженно протянул Лазарь.
— Теоретически, — съязвил Габен.
— Вы сходите в «Жардиленд» с Николь, — предложил Спаситель и внимательно посмотрел на сына, будто ожидая, что он на это скажет.
Но Лазарь только пробурчал, что сэндвич не удался — слишком, видите ли, поджаристый.
Спаситель уложил сына в постель и погасил свет. Лазарь, зная, что его больше не потревожат, встал и достал белый квадратик из кармана куртки. Бумажка изрядно помялась, но никуда не делась. Лазарь развернул ее и при свете фонарика прочитал:
ТЫ ХОТЕЛ ПОБЕЛИТЬ СВОЮ КОЖУ
ЭТО ТЫ ЕЕ УБИЛ
Мадам Дюмейе сказала бы, что нужно ставить запятые и точки.
Утро среды началось для Сент-Ива звонком мадам Куртуа, матери маленького Сирила.
— Хочу вас предупредить, — сказала она, тяжело дыша, словно долго бежала, — что завтра мы не придем. Не имеет никакого смысла.
— Что именно не имеет смысла?
— Да ваши зонтики и солнышки. Никогда еще он так часто не писался.
— Хорошо бы понять причину.
— Зачем мне какие-то причины? Мне надо, чтобы ребенок не мочил постель.
— Послушайте, мадам Куртуа, — начал Спаситель, и тон у него был чуть ли не умоляющий. — Постарайтесь прийти ко мне в последний раз хотя бы на десять минут. Я не возьму с вас платы за эту консультацию, но я очень хочу узнать, какие у вас планы относительно Сирила.
— Если вы так настаиваете, — нехотя согласилась мадам Куртуа. — Но Сирил со мной не придет. Он не хочет.
— Он вам так сказал?
— Да.
Она сказала неправду. Сент-Ив был уверен, что она сказала неправду.
— Хорошо, я жду вас завтра в восемь тридцать.
На другой половине дома Габен, уже проспавший первый урок, решил все-таки встать и навестить учительницу английского. Эту учительницу он любил. Как Элла, но по другой причине, Габен устроил себе свободное посещение и посещал в основном уроки иностранного языка. С сумкой на плече Габен шел, насвистывая, через сад и хотел было покачаться на качелях, но раздумал: слишком уж они ржавые, а когда вышел на аллею Пуансо, то чуть не наткнулся на какого-то человека в спущенном на глаза капюшоне и очень удивился. Человек тут же повернул в другую сторону и почти побежал. Совесть у него была явно нечиста. Габен вполне мог заподозрить незнакомца в колдовстве вуду, но для этого ему нужно было сосредоточиться и вспомнить о черной курице, висевшей на ручке двери неделю назад.
В полдень по той же самой аллее Пуансо вернулся домой Лазарь: в среду в школе короткий день. Он поставил клетку с Баунти на стол в кухне и сел рисовать. Услышав скрип садовой калитки, Лазарь сморщился, словно эта калитка прищемила ему палец. Да, это пришла Николь с обедом. И на обед, как всегда, принесла жареную рыбу и картофельные крокеты. Она так и говорила мужу: «За те деньги, которые мне платят, не стоит заморачиваться!»
— Ну-ка освободи стол, — распорядилась она вместо приветствия. — Это что за зверюга?
— Хомячок, — пробормотал Лазарь.
— Какой противный. Точь-в-точь мышь с длиннющим хвостом, муж недавно убил такую шваброй. И кому такие твари могут нравиться?
И тут на Лазаря нахлынуло — что, он и сам не знал, ведь ему еще никого не приходилось ненавидеть.
Неожиданно дверь на кухню распахнулась, и на пороге появился месье Сент-Ив, как всегда элегантный и улыбающийся.
— Добрый день, Николь.
— Ах, доктор Спаситель, не часто мы с вами встречаемся! Как у вас дела? Надеюсь, лучше некуда? — запела Николь сладким голосом.
— Спасибо, все хорошо. Я хочу вам сообщить, что мой сын и я больше не нуждаемся в ваших услугах.
— То есть… как это? — Николь от изумления попятилась.
— Очень просто. С сегодняшнего дня. Я заплачу вам до конца месяца. Вот ваш конверт. Возьмите.
Сент-Ив говорил с любезной непринужденностью, словно не происходило ничего необычного.
— Но так не делается! Просто так людей не выгоняют! — заверещала Николь, придя в себя. — Пять лет я вам помогаю, пять лет занимаюсь вашим сыном, может, даже в ущерб другим семьям.
— Я сожалею об этих пяти годах. Не надо было доверять вам сына, черномазого мальчика, названного в честь вокзала!
Сент-Ив не поднял голоса, он говорил с искренним сожалением и в самом деле сожалел, что так ошибся и не поберег своего мальчика.
Николь пошла к двери. Обернулась. И дала себе волю. Теперь чего стесняться-то?
— А что ж, и правда: негритосам среди нас не место! Только посмотреть, как вы со мной обошлись! Тоже мне, доктор называется! Все про вас говорят: доктор Спаситель — шарлатан. Небось, и дипломы у вас фальшивые.
С этими словами Николь навсегда исчезла из жизни отца и сына Сент-Ивов. Спаситель наклонился к Лазарю: у мальчика текли по щекам слезы.
— Ты любил Николь?
— Не-ет, — всхлипнул мальчуган.
— А почему ты никогда мне ничего не говорил?
— Не зна-аю.
— Послушай меня, Лазарь…
— Что?
— Если кто-то тебе не нравится, говори мне, ладно? Обещаешь? И не плачь, пожалуйста, give me five[16].
Отец и сын появились в «Жардиленде» перед самым закрытием. Спаситель чувствовал себя виноватым, поэтому купил для Баунти новую клетку. Огромную. А еще купил домик со спальней и кладовкой, колесо, туннель, горку и много чего еще.
— Однако! — сказал он, получив от кассирши чек.
Весь вечер Габен с Лазарем занимались Баунтилендом, а Сент-Ив наблюдал за ними. Они предвкушали, как приятно будет хомячку выглядывать из домика и тащить в кладовку запасы. Дети не просто радовались за Баунти — они сами стали счастливыми благодаря чудесному свойству человеческой души, которое именуется эмпатия.
— Я бы и сам с удовольствием поселился в Баунтиленде, — мечтательно сообщил Лазарь.
Спаситель осторожно загнал хомячка в трубку из картона и перенес его на новое место жительства. Баунти потрусил в уголок клетки и распластался на полу, опустив ушки. Прошел час; он все так же лежал в уголке.
— У него что, сердечный приступ от радости? — спросил Габен у Сент-Ива.
— Нет, это наглядный пример того, что из чужих рук счастья не получишь.
— Чтоб тебя… — пробурчал Габен и сжал руками голову, как будто она у него раскалывалась от этой манеры всему находить психологическое объяснение.
В девять часов Спаситель напомнил сыну, что пора гасить свет, а сам взялся за «Человека, который принял жену за шляпу». Час спустя книга выскользнула у него из рук, очки для чтения съехали на кончик носа, а сам он начал беседовать с мадам Куртуа и сказал, что охотно усыновил бы Сирила, но тут его разбудил его собственный, родной сын.
— Пап! Я заснуть не могу! Баунти на колесе катается.
Спаситель поднялся, как робот, натянул штаны и отправился смотреть, чем занят Баунти. Хомяк перебирал лапками в колесе, колесо стрекотало.