— Нужно было перевернуть страницу, так сказал нам тогда врач в больнице. И посоветовал как можно скорее завести нового ребенка!
Месье Кюипенс взглянул на Спасителя, ища у него поддержки. Как-никак тоже из врачебной братии, скажет что-нибудь вразумляющее.
— Свое горе ваша жена хотела разделить с вами, — попытался втолковать ему психолог.
— Когда я заметила, что ребенок у меня в животе не шевелится, он отвез меня в больницу, а сам сразу же уехал! — снова заговорила мадам Кюипенс. — У него было совещание. С бухгалтером. Я все время была одна — и после УЗИ, когда сказали, что ребенок умер, и после кесарева, когда его из меня достали. И я одна должна была решать все! «Как поступить с телом вашего ребенка? Вы хотите внести его в семейную книгу?» Я все время была одна. А потом так и получилось, как сказал мой муж: что умерло, то похоронено, и наш брак тоже.
Элла зажала уши руками. Сент-Ив смотрел и не мог поверить: неужели за пять минут могут быть разбиты три жизни? И это называется психотерапией?
Месье Кюипенс поднялся, собираясь уходить.
— Спасибо вам! Браво! Браво! — обратился он к Спасителю, словно тот один отвечал за их семейные беды.
— Не могли бы вы остаться до конца консультации? — предложил ему психотерапевт.
— Мы уже обо всем поговорили. Разве нет?
— Сядьте, пожалуйста. Не спешите, найдите сегодня для нас время. Элла, ты хотела спросить, почему тебя так назвали?
Девочка, чувствуя себя виноватой во всем, что произошло, помотала головой.
— Ты говорила, что имя Элла похоже на Эллиот, — напомнил ей Спаситель.
— Когда мы думали об имени, муж предложил назвать ее Элла, — вновь заговорила мадам Кюипенс, наконец отдышавшись после своей длинной речи.
— Я? Предложил? Не было такого! — запротестовал муж.
— Конечно, ты! Ты еще сказал: как Элла Фицджеральд.
— Тебе приснилось!
— Пожалуйста, не ссорьтесь, — умоляюще попросила Элла. — Это не имеет никакого значения.
— Почему? Это же интересно, — обернулся к ней Спаситель. — Скажешь Элла, сразу вспоминается Эллиот. Папа не случайно выбрал тебе такое имя.
— Бросьте ваши психологические штучки, — насмешливо отозвался папа. — Все проще простого: Элла — женское имя, Эллиот — мужское. Не то что у меня.
— А как вас зовут?
Куперозные скулы месье Кюипенса вспыхнули.
— Меня зовут Камиль, имя и мужское, и женское.
— Скажи доктору, что точно так же звали твою родную сестру, — прибавила жена.
— К Элле это не имеет никакого отношения, — пробурчал супруг.
— У вас была сестра, которую звали точно так же, как вас? — осведомился Спаситель бархатным баритоном.
— Да, но она тут ни при чем.
— Она старше вас?
— Говорю вам, она ни при чем! — сердито огрызнулся Камиль. — Она умерла в годик от менингита.
— И вы унаследовали ее имя, — уточнил психолог.
— И что из этого?
Спасительная мысль пришла в голову Сент-Иву: он понял, что, возможно, сможет как-то помочь.
— Месье Кюипенс, в детстве вы интуитивно чувствовали, что имя, которое вам дали, служит утешением вашей маме, которая потеряла маленькую дочку. Когда ваша жена перенесла такую же трагедию, вы предложили ей назвать дочку именем, похожим на имя ее маленького брата. Вам хотелось ее утешить.
Спаситель был не слишком уверен, что это правильное объяснение, но, по крайней мере, он протянул месье Кюипенсу руку помощи.
— Не сказал бы, что все так и было, — неуверенно протянул Камиль Кюипенс. — Но что я горевал об Эллиоте, и сильно, — это верно. К тому же это был мальчик. Когда у тебя есть собственное дело, кому его хочешь передать? Сыну.
Сент-Ив с трудом подавил вздох. Если Элла до сих пор только подозревала, что ее отец хотел видеть вместо нее мальчика, то сейчас она получила точный ответ.
— Лучше бы мне не родиться, — убежденно сказала она.
Мать, только что признавшаяся, что дочь была зачата без любви, отец, признавшийся, что хотел наследника-сына, не ожидали такого вывода. Он их задел. Что бы там ни было, они всё делали для своей дочери! Они было возмутились, но вскоре смущенно замолчали.
— В школе дела пошли лучше, так ведь? — спросила мадам Кюипенс, обращаясь то ли к дочери, то ли к психологу.
— В целом — безусловно, — ответил психолог.
У него не хватило духу сказать, что трудности, исчезнув в одном месте, могут возникнуть в другом.
— Значит, ходить ей сюда больше нечего, — пробурчал Камиль Кюипенс.
— А тебе как кажется, Элла? — спросил Спаситель.
— Только у вас я чувствую себя собой, больше нигде, — ответила Элла.
Новость, что Элла ощутила себя самоценной личностью, была встречена молчанием.
— Значит, ты хочешь продолжать терапию? — наконец спросила ее мать.
— Да.
Мадам Кюипенс взяла дочку за руку и крепко ее сжала.
Лазарь не остался у двери до конца консультации. Его взволновала история младенца, погибшего в животе. Он вспомнил, что Осеанна не захотела поверить, что у его мамы была белая кожа. Почему он не помнит своей мамы? На улице Льон, у Поля в комнате есть фоторамка, и в ней куча фотографий: Поль младенец, маленький Поль за руку с мамой, он с дедушкой-бабушкой и с папой тоже. А почему у него нет таких фотографий? До сегодняшнего дня Лазарю вполне хватало того, что маму звали Изабель, что у нее были светлые волосы, а у него самого — ее глаза. Он представлял себе маму принцессой из мультфильмов Диснея, и она ему очень нравилась. «Это все фантазии», — мрачно подумал Лазарь. Он сидел на кухне, подперев рукой щеку и глядя на клетку с Гюставией. Настоящие мамы — как Луиза Рошто: у них морщинки у глаз и кончик носа краснеет, если холодно.
В жизни Луизы бывали моменты, правда недолгие, когда все становилось возможным. Например, в эту среду с шести часов десяти минут до шести часов пятнадцати. Почему, в самом деле, не купить Алисе серебристую сумку «Ванесса Бруно»? Почему не порадовать Поля золотистым хомячком? Почему бы им со Спасителем Сент-Ивом не родить малыша? Она уже подбирала малышу имя, но тут прозвонил будильник. Луиза приоткрыла один глаз, обиделась, что всего-то еще шесть двадцать, и собралась досмотреть сладкий сон. Но черный гонец с недоброй вестью прогнал его: «Луиза! В полдень к тебе приедет мама со сливовым пирогом».
Луиза вскочила как ошпаренная. Так. У нее пять часов, чтобы навести блеск в доме, кончить глажку, подмести крошки в столовой, разобрать завалы у Алисы и Поля, сбегать в магазин и приготовить обед. И конечно, она забудет какую-нибудь мелочь и услышит огорченный голос мамочки:
— Луиза! Как ты можешь жить с такими щетками для волос?!
Моя щетки в теплой мыльной воде, Луиза точно поняла, что вообще-то ей наплевать. Да. Наплевать на все, что ей скажет мамочка.
— Мам! В «Лафайет» сейчас скидки, — сообщила Алиса за завтраком.
— Хорошо, посмотрим.
— Что посмотрим? Когда?
— В субботу. Сходим тебе за сумкой в «Лафайет».
От изумления Алиса застыла с открытым ртом.
— Закрой рот, влетит бегемот, сказала бы тебе бабушка, — подколола дочь Луиза.
— Ей всё, а мне ничего-о-о, — заныл вдруг Поль совершенно несвойственным ему голосом.
— Мы попросим папу Лазаря оставить тебе одного хомячка. Но мне кажется, что Чудик — не самое лучшее имя.
Луиза подумала, что младенец из утреннего сна, конечно, хомячок, и невольно улыбнулась.
— Что такого смешного? — мгновенно насторожилась Алиса.
— Ничего.
Луиза сделала неожиданное открытие: оказывается, она влюбилась в Сент-Ива. И думает о нем теперь постоянно. Каждый день.
А мамочка, разумеется, приехала ровно в полдень и со сливовым пирогом.
— И сливочными солеными карамельками для детей, — объявила она с порога.
Алиса считала, что давно выросла из леденцов, а Поль никогда не любил соленых конфет. Любящая бабушка сказала, что Поля неплохо было бы сводить к ортодонту, а Алиса, к сожалению, очень плохо выглядит. На деле все обстояло наоборот: Алисе нужно было поставить брекеты, а Поль осунулся.
— Что-то ты, мне кажется, раздалась в бедрах? — сказала она дочери.
— Да ты всегда говорила, что у меня невозможно толстая попа, — невозмутимо ответила Луиза.
Мать похвалила Луизин чудесный дом и выразила недоумение, зачем ей понадобилось переезжать.
— Слишком большой. Теперь для меня это дорого.
— Значит, нужна квартира. Но квартиру лучше купить. Снимать — значит пускать деньги на ветер.
— Конечно, мама, ты, как всегда, права, — согласилась Луиза, не собираясь объяснять, что у нее задолженность на банковском счете.
— Жаль, что ты так непрактична, Луиза, — вздохнула мама. — Вот если бы ты пошла в меня…
В шесть часов вечера Луиза проводила мамочку на вокзал и в качестве благодарности получила еще капельку житейской мудрости.
— Не везет нам с тобой, дочка, с мужчинами. А с двумя детьми тебе и надеяться не на что.
Луиза вспомнила про хомячка, которого попросит у Спасителя, и улыбнулась.
— Я сказала что-то смешное? — удивилась мать.
— Что ты! Совсем нет. Смотри, не упусти поезд.
— А ты не упусти жизнь! — тут же отозвалась мать, показывая всем своим видом, что, по ее мнению, дочь свою жизнь уже упустила.
Но Луиза возвращалась домой с легким сердцем. Она была влюблена и чувствовала себя Алисой, влюбившейся в кинозвезду или мальчика из старшего класса. И конечно, никто никогда не узнает о том, что она влюблена.
Гюставия заняла место Баунти в кабинете Сент-Ива — трогательный комочек золотистой шерсти, куда более деятельный в дневное время, чем его предшественник. Следуя советам сайта про хомячков, Спаситель предоставил в распоряжение будущей мамаши сено, листья и даже бумажный платок. Гюставии предстояло сделать гнездо для будущих малышей.
— Надеюсь, ты их не убьешь? — спросил отца Лазарь, ложась спать.
Спаситель повесил у себя в приемной объявление: «Кто хочет получить хорошенького хомячка через месяц или полтора, обращаться к месье Сент-Иву». Он надеялся, что Гюставия будет лучшей рекламой для маленьких пациентов.