— Папа! — позвал он, и его голосок через обе комнаты, из которых состоял этот дом, добрался до террасы, где сидел полуголый Спаситель, укрывшись в тени от успевшего раскалиться солнца.
— Иди сюда, — позвал Лазаря отец. Было видно, что он тут у себя дома. — Садись завтракать, у нас все готово: молоко, хлеб, банановый конфитюр. Миранда о нас позаботилась.
Лазарь уже понял, что отцу сейчас не хочется, чтобы ему докучали миллионом вопросов. «Не дави, у нас каникулы». И все же он не смог удержаться и спросил, кто такая Миранда.
— Твоя бывшая няня. Ты звал ее Да. Не помнишь?
Лазарь с сожалением покачал головой.
— У меня амнезия на Антилы, — мрачно поставил он себе диагноз.
И тут заметил, что стоит голышом, прикрыл рукой причинное место и прибавил:
— Пойду трусы надену.
Он снова прошел по комнатам, прямо скажем, совсем не обремененным мебелью. Холодильник. Приземистый буфет. Широкая кровать. Шкаф-чехол для одежды.
Воздух был влажным и теплым, Лазарю казалось, что он в нем плавает. Он порылся у себя в чемодане, нашел купальные трусы и натянул их.
— Вот! — радостно воскликнул он.
И тут же завопил от ужаса. Из-под отцовского чемодана выползало чудовище. Он бросился на террасу.
— Папа! У нас в комнате какая-то зверюга! — Лазарь приставил к голове два пальца и пошевелил ими, показывая, как шевелит усами зверюга.
— Это загадка? Наверно, бык. Или таракан.
— Та-ра-кан? Такой огромный?!
— Да-да. Антильский таракан. Но они не кусаются. А ты посиди спокойно, если можешь. От тебя жаром пышет.
Спаситель говорил с мягким креольским акцентом. Это был совсем другой, антильский папа. Лазарь принялся за тартинку с конфитюром, с любопытством оглядываясь вокруг. Они сидели в маленьком садике с живой изгородью из полыхающего красными цветами гибискуса; через весь двор тянулась веревка с бельем.
— Мы с тобой тут одни?
— Гм-м-м.
Именно. Ничего другого Спаситель и не хотел на первое время. Земля, небо и мерцающее вдалеке море.
— Когда будешь готов, поедем с тобой на кладбище.
Спаситель пообещал Лазарю, что сразу же по приезде они пойдут на могилу Изабель. И вот, держась за руки, они вошли через главный вход на морское кладбище городка Сент-Анн. Белоснежные надгробия ослепительно блестели под ярким солнцем. Спаситель с сыном подошли к одному из них.
Вазы не было, и они просто положили на камень букет тропических цветов: три арума с алыми языками и нежную розу. Сияющее антильское море рядом с кладбищем слепило глаза, Спаситель прикрыл их. Нет, слез у него не было. Плакать он не мог.
Лазарь тоже закрыл глаза. Он попробовал посчитать в уме.
— От двух тысяч десяти отнять тысячу девятьсот семьдесят девять получится двадцать один, да, папа?
— Тридцать один.
— Значит, она была уже старая или еще не очень?
— Совсем не старая.
— А тебе сколько лет?
— Ты же знаешь, мне тридцать девять.
«Тридцать девять, почти что сорок, но можно еще жить долго», — успокоил себя Лазарь.
— Я бы хотел помолиться, папа, но не знаю как.
— Думай, что мама рядом, и говори с ней.
— Ага… Ну-у… Я не очень помню тебя, мама, но я видел твою фотографию, ты красивая. Говорят, у меня твои глаза. Я помню, как ты бегала резиновым жирафиком по столу, а я смеялся.
Сент-Ив вздрогнул. Сын сам помнил то, о чем он ему никогда не рассказывал.
— Я не плакал, когда ты умерла, не потому что тебя не люблю, а потому что я тоже мужественный, как папа.
— Аминь, — произнес Спаситель и невольно вспомнил Эллу.
Он провел ладонью по глазам, ладонь стала влажной.
— Хочешь, навестим няню, которая тебя растила?
— Она здесь живет?
Миранда жила в Сент-Анне в домике с удобствами. Он был лучше рыбацкой хижины, которая досталась ей от отца по наследству и которую она время от времени сдавала непритязательным отдыхающим.
— Ток-ток-ток, — объявил о своем приходе Спаситель, стоя у застекленной двери.
— Доктор Спаситель! Приехал! — послышался воркующий смехом голос. — А вы еще выше, чем мне запомнилось. И малыш Лазарь! Господи! Как изменился. Да ты стал мужчиной, Лазарь! Поцеловать-то тебя можно? Когда-то я тебя нянчила, и ты меня называл Да. Помнишь?
— Помню, — соврал Лазарь.
Отец с сыном вошли в большую комнату. На полу на ковре из кокосового волокна три малыша в памперсах отнимали друг у друга машинки и пластмассовые грабельки.
— Как всегда, в нянях? — улыбнулся Сент-Ив.
— Конечно, но креольчик — мой, зовут Грегори.
Спаситель не стал спрашивать об отце ребенка. Как множество других мартиниканских женщин, Миранда, скорее всего, жила без мужа.
— Не испугался мытья холодной водой? — улыбнулась Миранда, словно сама в шутку устроила Лазарю холодный душ.
— Душ нормальный. Мне зверюги не понравились.
— Зверюги? — удивилась Миранда.
— Наши тараканы, — пояснил Спаситель.
Миранда расхохоталась и захлопала в ладоши, слегка напугав малышню на ковре. За веселый нрав Сент-Ив и выбрал ее своему сыну в няни.
Миранда собиралась кормить малышей, и гости распрощались, пообещав еще навестить ее. Лазарь в доме Миранды почти все время молчал, но, насколько ему позволяло хорошее воспитание, все осмотрел и потрогал.
Когда они уселись в машину, Лазарь сказал:
— Папа, я плохо себя повел.
— Что-что?
От удивления Сент-Ив, включавший зажигание, замер. Лазарь что-то достал из-под майки.
— Я его узнал, он мой.
И показал отцу игрушку для самых маленьких малышей — резинового жирафика Софи.
— Ты… взял без спроса?
— Он же мой! — со слезами на глазах настаивал Лазарь. — Мне его мама подарила.
Вряд ли это было так, но уж кто-кто, а дипломированный психолог знал: каждый сочиняет свои воспоминания.
— Напиши Миранде открытку с извинениями.
Открытку Лазарь выбрал сам. А дома сел за стол на террасе и, болтая ногами, написал:
«Дорогая Миранда, я взял у тебя жирафу Софи, извени меня, пожалста. Ее подарила мне мама, это не воровство, а просто на памить. Спасибо, что ты миня нянчила, когда я был маленьким.
Четыре дня, всего-навсего четыре свободных дня смог выкроить для себя Сент-Ив и за это время хотел показать сыну Мартинику, да так, чтобы тот полюбил остров. Со вторника задул пассат, умеряя жару свежим душистым дыханием.
— Что сегодня будем делать? — спросил Лазарь Спасителя, вскочив с первым лучом солнца.
В этот день Спаситель проехался с сыном по рыбацким деревушкам — они, словно бусинки, белели в бухтах побережья: в бухте Кафар, в бухте Арле. Потом они полюбовались скалой — еще одной бусинкой, убежавшей подальше от берега в море, которая носила название Алмазный пик. А потом Сент-Ив повел сына на рынок. Как остро там пахло перцем и душистым ажгоном! Какие лежали горы сладкого батата и мексиканских огурцов! Одна торговка, повесив себе на шею плетеный лоток, звонила в колокольчик и кричала: «Фисташки! Жареные фисташки». Другая предлагала покупателям кровяные колбаски, доставая их из котелка. «Рыба! Рыба!» — кричала третья. Сквозь ограду закрытого рынка на улицу проникал запах пряностей: пахло карри, корицей, мускатным орехом, гвоздикой, пиментой.
Спаситель и сын сели обедать под пальмой, любуясь лазоревым морем, белыми бабочками, прозрачными стрекозами. На обед они ели креветки с помидорами. Спаситель сказал, что совершенно счастлив, и сравнил себя с Робинзоном Крузо.
— Это твой знакомый, да? — поинтересовался Лазарь.
Палило жаркое солнце, и Спаситель в поисках тени поехал по дороге, уводящей от побережья. Дорога шла то вверх, то вниз, огибала холмы. Куда ни посмотришь — зеленые волны, небольшие горки, как в японском саду. В зеленых зарослях виднеются деревянные хижины, пасутся привязанные к колышку светло-коричневые коровы, похожие на зебу. Свинки, очень смешные, розовые с черными пятнами, то и дело перебегают дорогу перед машиной.
— Сейчас, Лазарь, ты увидишь то, чего скоро уже никто никогда не увидит, — сказал Спаситель, когда они подъезжали к городку Ривьер-Пилот.
Он показал рукой в сторону поля, где жнецы большими ножами срезали последние стебли сахарного тростника, связывали в пучки и грузили на мулов.
— Одни старики еще соглашаются на этот рабский труд, — прибавил Спаситель.
— Значит, у нас скоро не будет сахара? — забеспокоился Лазарь.
Отцу не всегда нравился ход мыслей сына.
— Сахар будет, просто тростник уже давно убирают комбайнами, — ответил он.
Он остановил машину у обочины, вылез и сделал то, что любил делать в детстве: подобрал с земли упавший с повозки стебель тростника. Почистил его перочинным ножом, а потом показал сыну, как нужно его жевать, чтобы добыть сладкий сок.
Рискуя утомить малыша донельзя, Спаситель в следующие два дня торопился показать ему все, что только можно: птичек-колибри, которые засовывали длинный клюв в цветки гибискуса, застывшую лаву на склонах вулкана Пеле, холмы, похожие на спины скачущих горных коз, пляжи с черным песком в Карбе и с золотым — в Тартане. Когда они как-то раз присели отдохнуть у рыбацкой лодки под названием «Святой Дух», Спаситель вдруг вдохновился и прочитал стихотворение, которое учил в первом классе и, как оказалось, не забыл:
Это остров Мартиника, любящий ветер.
Он плывет в океане и пахнет ванилью.
Солнце ярко и жарко над островом светит.
Я родился на нем, я антилец.
— Здорово, конечно, но все-таки… — вздохнул Лазарь.
— Всё-таки что?
— Да ничего.
— Говори, Лазарь, я не обижусь.
— Мне Поля не хватает.
Неловкая фраза ощутимо царапнула Спасителя. Он хотел поделиться с сыном любовью к родине. Неужели не получилось?