— Хочешь, позвони ему? А то он скоро ляжет спать…
Лазарь подскочил от радости. Можно было подумать, что друзей разделили не сотни километров, а сотни лет. Лазарь отошел в сторонку и приложил к уху телефон. Спаситель в детстве так прикладывал к уху раковину и слушал море. Лазарь проявил умеренность — уже через две минуты он с сияющими глазами вернул отцу телефон.
— Ну что? Всё хорошо? — спросил Сент-Ив, подумав о Луизе.
— Да. Только, знаешь… — Лазарь снова вздохнул.
— Что?
— Габена мне тоже не хватает.
На этот раз Спаситель только присвистнул. Не стоит потакать всем капризам.
— Что ж, напиши ему открытку.
Они вернулись домой в семь, в золотисто-пурпурном свете короткого заката, а в начале восьмого ночь уже опустила свой черный занавес. Лазарь уселся на террасе, выбрал глянцевую открытку с волшебным островом Мартиника — золотой пляж, кокосовые пальмы, сияющее море, — взял ручку и под хриплое кваканье лягушек написал:
«доргой габен надеюсь спасен здоров у меня все хорошо тут здорово жарко и едят непоймичто. Без тебя скучаю. Ты ГЕРОЙ. Лазарь».
— Вау! Ничего не скажешь, грамотей! — воскликнул отец, заглянув через плечо в письмо сына.
— А ты очень грубо разговариваешь.
— Можно мне кое-что прибавить?
Лазарь протянул отцу ручку, и тот вывел рисунок в уголке.
— Ты здорово рисуешь черпаки, папа!
В этот вечер Лазарь уснул как убитый, так же быстро, как настала ночь. Спаситель еще долго не спал, сидел и слушал сонное дыхание сына. Он готовился: завтра и его, и Лазаря ожидало тяжелое испытание.
Утром Спаситель объявил сыну по-креольски, что они едут в Фор-де-Франс.
— В детстве я только о нем и мечтал. Большой город. Шикарные магазины, кино, американские туристы. Но из-за работы в ресторане у родителей было мало свободного времени, и они редко меня туда возили. Ты увидишь, в Фор-де-Франсе народ на улицах очень красивый. И всех цветов кожи. В пятнадцать лет я влюблялся на каждом шагу.
Спаситель подхватил вилку и нож и принялся ритмично ими постукивать, напевая креольскую песенку. Он всеми силами старался справиться с волнением. Поездка в Фор-де-Франс, а он прекрасно понимал, что она совсем не интересна для восьмилетнего мальчугана, была только предлогом. Он собирался открыть сыну тайну, которую до сих пор тщательно от него скрывал.
Им понадобилось два часа, чтобы доехать до города. На улице Гальени Спаситель остановил машину перед бежево-розовым особнячком под № 12 и голосом туристического гида сообщил:
— Здесь жила мадам Леонсия Турвиль.
— Турвиль? Как мама?
— Мадам Леонсия была двоюродной бабушкой твоей мамы. А теперь послушай, как все было. Мои родители, видя, как хорошо мне дается ученье, решили отправить меня в лицей. В Фор-де-Франсе, в пятидесяти километрах от Сент-Анна — представляешь? — находился самый лучший лицей Шельшер. Меня в него и определили, и родители нашли женщину, которая согласилась взять меня на пансион. Ее звали мадам Леонсия Турвиль. В этом вот доме я и познакомился с Изабель, она как-то пришла пообедать к бабушке.
— И ты в нее влюбился?
— Не сразу. Она тогда была маленькой девочкой, а я — как я тебе уже говорил — влюблялся на каждом шагу. По-настоящему я познакомился с твоей мамой, когда закончил учебу в метрополии.
Сидя за столиком в кафе за кокосовым мороженым, Спаситель объяснял сыну, кто такие «белые креолы», или, как говорили на Мартинике, «беке». Так называли потомков первых белых поселенцев. Некоторые, в том числе предки Турвилей, прибыли сюда еще в XVII веке. Беке на протяжении веков заключали браки только между собой. Пришлось затронуть и трудную тему — об их отношении к черным.
— У мамы были рабы? — в ужасе спросил Лазарь. Он был еще в том возрасте, когда кажется, что родной дед мог знать Наполеона.
— Что ты, сынок! Рабство отменили в тысяча восемьсот сорок восьмом году.
— Вот и хорошо!
Такому маленькому мальчику не понять, что привычное деление на рабов и хозяев не исчезнет за одно поколение. Даже за два. Даже за три.
— Помнишь, что я тебе говорил о твоем хомячке Баунти? Я сказал, что он никогда не жил в пустыне, но помнит о ней.
Лазарь нахмурился. Ему показалось, он знает, что скажет ему отец.
— Я не родился рабом, но унаследовал память о рабстве от моих предков. Их оторвали от родной земли, от Африки, разлучили с близкими, которых они любили, и продали беке. Беке нуждались в рабочих руках, чтобы собирать сахарный тростник у себя на плантациях. Меня это ранит всякий раз, когда я об этом думаю. Я прапрапраправнук раба.
— А мама была беке?
Прапрапраправнучка рабовладельца.
— Да. Поехали дальше, я покажу тебе дом ее родителей.
Дом стоял на улице Дидье, почти на выезде из Фор-де-Франса. Здесь обособленно жили самые богатые беке острова. Жили в красивых белых домах под розовой черепицей, с галереями на резных колонках. Тут бы впору снимать «Унесенные ветром».
— Здесь, да? А где? — взволнованно спрашивал Лазарь, когда Спаситель припарковал машину.
Сент-Ив на секунду задумался: стоит ли ему вылезать из машины? Стоит ли подходить к двери? А почему, собственно, нет? Он знал, что вот уже два года, как дом продается, но из-за кризиса, который настиг Антилы точно так же, как метрополию, на него никак не находится покупателя. Ему стало грустно, даже больно, когда он увидел заброшенный сад, где еще красовались две королевские пальмы, и белый, но облупившийся фасад дома.
— Замок Спящей красавицы, — шепнул Лазарь.
— Вот и я так подумал, когда увидел Изабель, вернувшись с материка. Настоящая принцесса! Меня приняли в этом доме, потому что у меня были белые родители. Месье Турвиль презрительно называл черных «неграми». Он считал это слово оскорблением, но не стеснялся произносить его при мне — как бы давая понять, что ко мне оно не относится, я не «негр». Я мог бы возмутиться, но молчал. Я был влюблен. И хотел, чтобы семья Изабель приняла меня, пусть даже как белого.
— Но видно же, что ты черный, — рассудительно сказал Лазарь.
Спаситель засмеялся:
— Конечно, видно. Особенно ясно на свадебной фотографии. Просто бросается в глаза. На ней бросалось в глаза и другое, но я ничего не замечал.
На доступном ребенку языке Спаситель объяснил Лазарю, что беке на протяжении нескольких веков заключали браки только друг с другом, чтобы не смешивать свою кровь с кровью чернокожих, и это дурно повлияло на наследственность. В семье Турвилей двоюродная бабушка Леонсия закончила свои дни в психиатрической больнице Кольсон, мать Изабель без конца ходила по колдунам, считая, что на нее навели порчу, ее отец, горький пьяница, разорил семью. А Гюг, брат Изабель, был, как известно, совсем недавно арестован в Орлеане за покушение на ребенка.
— Почему он на меня напал? Я так и не понял, — пробормотал Лазарь, с ужасом вспомнив пережитое.
— Потому что он решил, что это я навлек беду на его семью.
Спасителя внезапно оледенил ужас, как в тот вечер, когда Габен и Лазарь описали ему преступника.
— Пошли, сынок. Впереди у нас долгий путь, хорошо бы вернуться до темноты.
Они сели в машину и двинулись на север. Сент-Мари, Мариго, Лорен — этой дорогой ехала Изабель в последний день своей жизни.
Молча, сосредоточившись на дороге, Спаситель свернул на асфальтовую полосу, ведущую через тропический лес. Бас-Пуэнт, Макуба. По обеим сторонам дороги гигантский бамбук размахивал в вышине длинными космами. Машина вползала вверх по крутизне, потом спускалась по склонам вниз, одолела один железный мост, потом второй. Всякий раз с вершины холма виднелись новые горы, упирающиеся в облака, всякий раз внизу виднелись пляжи с черным песком и море, бьющее в скалы.
Спаситель остановил машину в Гранд-Ривьере, у канала Доминик — для любого антильца это край света. Отец с сыном вышли из машины.
Вдалеке, на опасной границе, где Атлантический океан встречается с Антильским морем, темнела рыбацкая лодка.
— В день своей смерти твоя мама здесь останавливалась, — сказал Спаситель. — Люди ее видели.
— Я был с ней?
Спаситель набрал в грудь побольше воздуха.
— Тебя никто не видел.
Время сказать сыну всю правду еще не пришло. Они постояли несколько минут в горестном молчании, а потом, все так же молча, пустились в обратный путь, из Гранд-Ривьера в Макубу.
Съехав со второго моста, Спаситель указал рукой на ущелье:
— Ее машину нашли внизу. Вот здесь.
Может быть, лучше, чтобы Лазарь считал смерть матери несчастным случаем? Это не значило бы солгать, он просто не сказал бы всей правды.
— Папа! — окликнул его детский голосок.
— Да… Я подумал и решил… Ты уже большой, Лазарь. И тебе надо знать. Мама попала в аварию, потому что она… Она проглотила слишком много таблеток. Она потеряла сознание за рулем, или у нее случился сердечный приступ.
Все Турвили обожали лекарства. У них в домашней аптечке накопилось большое количество таблеток, которые отпускают только по рецептам: антидепрессантов, транквилизаторов, снотворных. В машине после катастрофы было найдено много пустых коробочек.
— Почему мама так сделала?
Ни Лазарь, ни его отец не произнесли слова «самоубийство».
— Мама болела такой болезнью, при которой людей мучит невыносимая тоска. И иногда им не хочется жить.
— Но ты же лечишь людей с депрессией, — сказал Лазарь и вопросительно посмотрел на отца.
Спаситель судорожно вцепился в руль, замечание сына прозвучало для него совершенной неожиданностью. Бессмысленно скрывать от Лазаря правду. Он понимает так много, что поймет и это.
— Когда я увидел Изабель, принцессу в замке, она уже была очень грустной. Я подумал, что она несчастлива в своей семье, а я сделаю ее счастливой, если мы поженимся. Я очень верил в свои силы — ведь я только что получил диплом психолога, я был влюблен, и меня звали Спасителем. Я думал, что спасу ее.
— У тебя не получилось? — спросил Лазарь сочувственно.