— Алиса! Что с тобой?!
Алиса была оранжевой, как апельсин. Она пробормотала что-то невразумительное и напустила на лицо еще больше волос.
Последовав совету Пэмпренель, она замазала прыщи тональным кремом. Луиза спешила, и ей не хотелось начинать утро с разборок. Разумеется, она знала, что у дочери прыщи, но в тринадцать лет это естественно. К тому же не имеет смысла «зацикливаться на внешности», так она написала в своей статье о помешательстве подростков на внешнем виде.
Вот уже несколько лет Луиза писала статьи для газеты «Репюблик дю Сантр» и сейчас обдумывала новый сюжет. Она решила написать об иракской семье, которая сбежала от джихадистов Исламского государства и с августа месяца жила в Орлеане.
Семья Хадад — отец, мать и трое детей — поселилась в трехкомнатной квартире в приходском доме церкви Сен-Патерн. Семнадцатилетний школьник Фелисьен Л. открыл для них страничку в Фейсбуке, желая собрать людей, готовых их поддержать. Нашлась мама, которая передала мадам Хадад ползунки для ее малыша. Учительница-пенсионерка предложила свои услуги для обучения семьи французскому языку. «Хороший пример для читателей газеты», — подумала Луиза, остановившись перед дверью дома.
— Come in, welcome![19]
Дина Хадад говорила по-английски. Луиза ожидала увидеть какую-то совсем другую женщину, а не эту, с медовыми волосами и подведенными глазами. Как ни странно, лицо показалось ей знакомым. Она точно где-то уже ее видела.
— You do have three children?[20] — восхитилась Луиза, такой молодой выглядела мадам Хадад.
Дина перечислила: Заиду пять месяцев, Иоханне четыре года и Райе — шесть.
— Я поняла! — воскликнула Луиза. — Райя, учится в классе моего сына.
Они видели друг друга у ворот школы. Женщины уселись на софу, и Луиза достала блокнот и ручку, приготовившись записывать все, что мадам Хадад согласится ей доверить.
Мадам Хадад сказала, что ей двадцать шесть лет, она замужем. Ее мужа зовут Юсеф, он преподаватель музыки по классу скрипки. Вскоре после прихода в Мосул джихадистов Юсеф потерял работу, они запретили музыку. Игиловцы[21] пометили дом Хададов буквой «н» — назареяне, то есть христиане. Новые хозяева города, разъезжая по христианским кварталам, кричали в рупор: «Принимайте ислам, станьте подданными халифата! Или уезжайте прочь! Брать с собой имущество запрещено!» Не желая подчиняться исламистам, Хадады решили уехать, нагрузили универсал самым необходимым и тронулись в путь. При выезде из города их остановили четверо мужчин.
— Они заставили нас выйти из машины, потом забрали все, что в ней находилось. Потом разрешили ехать.
Возможно, потому, что мадам Хадад рассказывала о пережитом не на родном языке, рассказ ее звучал совершенно бесстрастно. Луиза подумала, что статья станет эмоциональнее, если поместить на первый план школьника Фелисьена, показавшего, каким великодушным может быть его поколение, объединенное социальными сетями. Ну и так далее…
А в это время в школе Луи-Кайю маленькая Райя старательно раскрашивала букет цветов, рисуя на нем маленькие черные и коричневые квадратики. Мадам Дюмейе не сразу обратила на это внимание, занявшись старшими учениками. Накануне вечером она открыла для себя новую педагогическую проблему, пробежав в «Вестнике образования» статью «Школа не создана для мальчиков». Восемьдесят процентов наказаний в школе достается мальчикам, подсчитала одна женщина-социолог. Мадам Дюмейе положа руку на сердце признала, что у себя в классе отчитывает чаще всего мальчишек. Год только начался, а у Поля Рошто в дневнике уже два замечания красными чернилами. Мадам Дюмейе решила отныне применять к мальчикам позитивную педагогику, поощряя их усилия, а не наказывая за глупости. Поэтому в понедельник утром она щедро раздавала раскраски с веселыми машинками, и Поль с Лазарем оказались среди первых счастливчиков. Однако, заметив, что девочки недовольно поджимают губы, наблюдая, как класс захватывает моторизованная орда, учительница достала из картонной папки с раскрасками героев диснеевского «Холодного сердца»[22].
Оставалось только надеяться, что в этот вечер на глаза мадам Дюмейе не попадется статья о необходимости бороться в начальной школе со стереотипами «девочка и мальчик», иначе ей предстояла бы очередная бессонная ночь.
— Учительница! — послышался вдруг тоненький голосок Жанно. — Райя… Райя… Райя взяла мой черный фломастер.
Да, действительно, Райя забрала фломастер у соседа, потому что так старательно чернила раскраску, что ее собственный кончился. С девочкой было явно что-то не в порядке. Значит, учительнице нужно непременно поговорить с ее мамой. Однако разговор предстоял нелегкий: в языке Шекспира мадам Дюмейе продвинулась не дальше дней недели. В тот день, то есть в Мonday[23], мадам Дюмейе заметила мадам Хадад рядом с Луизой Рошто. Похоже, они были между собой знакомы. Поль бросился матери на шею, малышка Райя спряталась за юбку своей.
— Hello… How are you? — начала мадам Дюмейе.
— Орошо, спаси…бо, — ответила Дина — у нее уже было несколько уроков французского языка.
Учительница показала на Райю, крепко прижавшуюся к матери.
— Она очень… She is[24]… застенчивая.
— Shy, — подсказала Луиза.
Дина огорченно кивнула:
— Yes, shy.
Мадам Дюмейе поднесла руку к голове.
— Raja see a doctor[25] для… la cabeza[26]. Нет, как-то по-другому…
Мадам Дюмейе умоляюще взглянула на Луизу, а у Луизы не было сомнений, что и по-французски, и по-английски, и по-испански слово «психолог» звучит совершенно одинаково: Спаситель Сент-Ив. Она вырвала листок из записной книжки и, объясняя Дине, что знает «somebody[27]», кто поможет Райе выбраться из своего кокона, записала телефон и фамилию психолога. Мадам Дюмейе, взглянув на листок и прочитав имя, поняла, что они имеют в виду одного и того же somebody. Мадам Дюмейе ходила к Сент-Иву на консультации раз в две недели с марта по июнь и сначала уменьшила дозировку таблеток, потом и вовсе все лето их не пила. Однако, похоже, ей снова придется ходить на консультации: в картонной папке осталась последняя порция раскрасок «Звездные войны». Можно сказать, она достигла педагогических высот. И что? Теперь предстоял спуск? И снова ее класс будет кричать и шуметь?
С утра во вторник Спаситель зажег ароматическую палочку, ожидая прихода одного из юных пациентов.
— Здравствуй, Самюэль.
Спасителю показалось, что паренек стремится досадить ему. Раз от раза он приходил все грязнее и грязнее. На этот раз волосы у него просто слиплись. Нет, это был не дикарь из Аверона, «дикарь» принимал душ и мылся, пока в накопителе не кончалась теплая вода, это был Лохматый Петер![28]
Самюэль сел на стул, не снимая теплой куртки, и объявил:
— Психотерапия ваша помогает, зашибись. На этой неделе опять на грабли. Значит, уже в шестой раз. Нет, даже в седьмой.
— Я смотрю, учет у тебя поставлен всерьез.
— А у вас нет, что ли? Только вы небось свои победы считаете.
— Знаешь, я не понял, что у тебя с граблями. Я ими пользуюсь, когда сгребаю сухие листья, а ты — как-то совершенно по-другому.
Самюэль посмотрел на своего психолога с подчеркнутым недоумением:
— Вы что, не знаете, что значит наступить на те же грабли?
— Я хочу, чтобы ты мне объяснил.
— Ну-у, это значит опять нарваться. Значит, что еще одна девушка мне отказала.
— Отказала в чем?
Самюэль возвел глаза к небу и пробормотал:
— Ну просто черт знает что… Ладно, о’кей, сейчас объясню. — Подросток взял себя в руки. — Ты предлагаешь девушке с тобой встречаться или посылаешь ей эсэмэску: я от тебя тащусь, а она тебе отвечает: вали куда подальше. Вот.
— Смотрит на тебя и говорит: вали куда подальше.
— Ну, нет! Нет, конечно! — возмутился Самюэль. — Она говорит по-другому: «ты мой хороший друг». Или «я к тебе отношусь, как к брату». Или «я положила глаз на другого». Или «мне еще рано встречаться».
— Звучит очень мило.
— А означает «вали куда подальше».
— Нет. В словах, которые ты привел, нет ничего обидного.
— Можно услышать и похуже, например: «Ты на себя в зеркало смотрел?» Я не в их вкусе. Не из таких, какие им нравятся.
— А какие им нравятся?
— В пятнадцать-шестнадцать им нужен блондинчик-паинька, который любит свою мамочку.
— Любит мамочку?
— Ну да, в общем, хороший мальчик. Воспитанный.
— Если я не ошибаюсь, Самюэль, ты пришел сюда из-за сложных отношений со своей мамой.
— Будь она вашей, вы бы тоже с ней ссорились. Она постоянно приходит ко мне в комнату, застилает кровать, говорит, чтоб мылся, менял трусы, ну… В общем, все это ее не касается! И я ей говорю: вали куда подальше.
— Вали куда подальше, — эхом повторил Спаситель.
— Я не хороший мальчик, — сердито огрызнулся Самюэль.
— И поэтому коллекционируешь грабли.
— Потому что ругаюсь с матерью?
— Думаешь, поэтому?
Паренек снова проскрипел: «Ну, черт возьми!», ища взглядом, кто бы ему посочувствовал. В ответ на столе зазвонил телефон.
— Извини, пожалуйста, — сказал Спаситель, очень довольный, что отойдет от подростка подальше. — Да, алло! Что? Oh, you speak english? OK, no problem, I understand[29].
Звонила мадам Хадад. Она хотела проконсультироваться по поводу своей дочки Райи, «who is very, very shy[30]