— И что дальше будет, у меня тоже полно идей.
Элла протянула тетрадь Спасителю, и он прочитал на обложке: «Незнам. Роман Эллиота Кюипенса».
— Можно посмотреть?
— Я вам его оставлю, специально для вас принесла. Не обращайте внимания на ошибки. Конечно, чувствуется влияние «Франсуа-найденыша», но я ничего не списывала.
Спаситель всеми силами сохранял бесстрастное выражение лица, а сам таял от умиления: как же девчушка старалась! Писала красиво, разборчиво, главу за главой. На тридцати страницах их получилось целых двенадцать.
— Я не могу оставить у себя твой роман, — сказал Спаситель, возвращая Элле тетрадь.
— Личная жизнь, — обреченно поставила диагноз девочка.
— Нет. Тебе нужно дописать историю до конца. Тогда и поймешь, что с ней делать дальше. Стивен Кинг сказал: «Пишите, заперев дверь. Когда будете перечитывать, откройте». Сейчас ты пишешь, это твоя тайна. Когда закончишь, тебе понадобятся читатели. И я могу стать одним из них.
Психолог не должен общаться с пациентом за пределами кабинета, но Сент-Ив вышел за профессиональные рамки. Элла начинала писать всерьез и нуждалась в поддержке.
— Эллиот Кюипенс — твой псевдоним?
— Это мое имя. Так я зову себя в душе, в своих мыслях, — с горячностью сказала Элла.
— Так-так-так.
— И здесь, когда я у вас, мне бы тоже хотелось быть Эллиотом. Если можно.
Спаситель сделал вид, что не понял, и переспросил:
— Как это?
Краска залила щеки Эллы, глаза увлажнились. Сент-Иву было больно смотреть, как она волнуется, но он запретил себе спешить ей на помощь.
— Здесь, — заговорила она, с трудом выдавливая из себя слова. — Здесь… если можно… вы могли бы… называть меня Эллиот?
Сказать «нет» было бы слишком жестоко. Сказать «да» значило бы потакать ее фантазии о смене пола.
— Я подумаю, хорошо? Увидимся в следующий понедельник в шесть?
Элла подняла голову и с шумом выдохнула воздух, словно вынырнула из глубокой воды.
— Да!
Сент-Ив проводил девочку по коридору до парадной двери, что делал не часто — обычно пациенты уходили самостоятельно. Взявшись за ручку, он сказал самым непринужденным тоном:
— До понедельника, Эллиот!
И в благодарность получил счастливую улыбку. Элла-Эллиот проскользнула в открытую дверь. Сент-Ив медленным шагом вернулся к себе в кабинет.
Небезгрешный психолог. Да. Именно таким он и был.
Сент-Ив сдвинул рукав рубашки и взглянул на ручные часы. Десять свободных минут до следующей консультации. Раз так, он открыл запертую на два поворота ключа дверь, которая отделяла профессиональную жизнь от личной.
По другую сторону двери в просторной кухне, освещенной лучами заходящего солнца, сидел мальчик и набирал сообщение на стареньком мобильнике.
— Лазарь! Я же просил тебя оставить в покое мою «нокию», — упрекнул его отец.
— Тогда купи мне мобильник, — отозвался сын, нажимая не по одному разу на залипающие кнопки.
— Во втором классе можно обойтись без мобильника!
— Это точно! Вот я и обхожусь!
Спаситель довольно резко отобрал у сына телефон. Его задевала неизвестно откуда взявшаяся у Лазаря дерзость.
— Ну па-па-а-а, — чуть ли не заревел Лазарь. — Я же Габену! Он совсем один!
Спаситель напомнил, что Габену вот-вот исполнится семнадцать и он вполне способен сварить себе вермишель, пока не вернулась мама.
— Маму увезли по скорой в больницу Флёри, — возразил Лазарь. — Она стала видеть каких-то людей у себя в столовой.
— Видеть людей у себя в столовой? — переспросил Спаситель по профессиональной привычке психолога уточнять сказанное.
— Да, людей, которых на самом деле не было. Она с ними разговаривала. С каким-то человеком с обезьянкой на плече.
— У нее что, были галлюцинации?
Мадам Пупар, мать Габена, уже не раз лежала в психиатрическом отделении больницы Флёри. Лекарства улучшали ее состояние, но, как большинство больных, она переставала их пить, как только считала, что окончательно поправилась.
— У меня еще одна консультация, — сказал Сент-Ив, возвращая сыну телефон. — Пригласи Габена на ужин.
— Ну то-то, — одобрил Лазарь тоном, подразумевающим: «Наконец-то я слышу разумные слова».
Спаситель не нашелся что ответить. Временами Лазарь его просто пугал. Они жили вдвоем, и сын чувствовал себя не по годам взрослым. «Ничего, — успокоил себя Спаситель, — скоро у нас будет полная семья, и он снова станет ребенком».
Очередная пациентка поступила так, как призывала надпись на двери: «Стучите и входите». Она трижды постучала в дверь молотком в виде кулачка, вошла и уселась ждать в приемной, надеясь, что месье Сент-Ив не промаринует ее тут слишком долго.
— Мадемуазель Мотен?
По телефону Пенелопа Мотен сказала, что у нее «проблема, которую ей позарез надо разрулить». По лексикону и торопливой речи Спаситель решил, что имеет дело с молоденькой девушкой лет двадцати. Однако девушка пожелала выглядеть лет на десять старше, надев костюм working girl[5] с приталенным пиджаком и светлой блузкой и накрасив губы дорогой помадой. Она сидела на краешке стула, сдвинув колени и слегка повернув ноги вправо, как учили сидеть девушек, когда они еще не носили брюки.
— Итак, чем могу помочь?
Сент-Ив, задавая вопрос, невольно вздохнул. В конце рабочего дня ему так хотелось иногда услышать: «Да ничем! У меня все прекрасно!»
— А вы разве не спросите у меня адрес, номер мобильного?
Спаситель едва заметно улыбнулся:
— Я знаю, как вас зовут. Вам хочется, чтобы я получил от вас как можно больше официальных сведений?
— Да нет, мне-то что! Я думала, вам нужно…
Что это — дотошность? Обидчивость? Готовый к самым непредсказуемым реакциям, Сент-Ив поспешил перейти к сути дела:
— По телефону вы сказали о проблеме, которую позарез нужно разрулить. Может быть, мы сразу ее и обсудим?
— Да? Ну, если угодно… — отозвалась мадемуазель Мотен недовольным тоном.
— Угодно.
— Угодно что?
— Здесь обсуждают что угодно. У нас же не допрос в полицейском участке. И уж тем более не разговор со строгой мамой.
Сент-Ив сам удивился, что вспомнил древнюю, поросшую мхом шутку. Но Пенелопа рассмеялась. К счастью.
— Хорошо, я скажу вам то, чего не говорю маме. — Голос зазвучал естественно, она даже откинулась на спинку стула. — Я влюбилась в сорокалетнего мужчину. А мне двадцать шесть. Вас это не интересует, но я все-таки скажу. Разница в возрасте меня не смущает. До тридцати лет все мужчины идиоты. Но он женат, у него дети. Будем называть его… Серж. Для удобства.
— Пенелопа Мотен — тоже имя для удобства? — осведомился Сент-Ив, послушавшись подсказки интуиции.
— Как это? — спросила она, привставая с места.
— Всему интернету известна художница Пенелопа Бажьё, рисующая комиксы, и не менее известна Марго Мотен, художница-иллюстраторша. Для удобства вы с таким же успехом могли бы назваться Марго Бажьё.
Девушка слушала Спасителя с круглыми глазами и открытым ртом, будто позировала для статуи «Изумление» (назовем ее так. Для удобства).
— Как вы догадались? — пролепетала она.
— После тридцати мужчины умнеют, — напомнил ей Спаситель.
Все в этой девушке было подделкой. Она присвоила чужое имя, костюм и, возможно, даже историю про женатого возлюбленного. Неподдельным было ее присутствие в кабинете психолога, и на это была, безусловно, такая же неподдельная причина.
— Можете сохранять инкогнито, мне не важно, как вас зовут. Мне важно, почему вы пришли.
— Я беременна.
— Понятно.
— Что вам понятно?
— Это к слову пришлось. Я дал вам понять, что я вас слушаю. Прошу меня извинить.
— Извинить за что?
Спаситель тяжело вздохнул и сказал уже без всякой деликатности:
— Мы не продвинемся ни на шаг, если вы будете цепляться к каждому моему слову. Итак, вы ждете ребенка от Сержа. Он женат и не собирается бросать жену?
— Вы уверены?
— Нет. Я задаю вам вопрос.
— А у меня вопрос: оставить ребенка или нет?
— Какой у вас срок беременности?
У Пенелопы была задержка, она сделала тест, он оказался положительным. Но пока еще она не ходила ни к своему врачу, ни к гинекологу.
— Я не хочу, чтобы меня трогали.
— Так-так-так…
— Что «так-так-так»?
Спаситель пристально посмотрел на нее.
— А-а, это снова к слову пришлось?! А мне что делать? Оставить или не оставить? Что бы вы сделали на моем месте?
— Я смогу вам помочь, мадемуазель Мотен, только оставаясь на своем месте. Скажите, о чем вы подумали, узнав о своей беременности?
— О чем подумала? — переспросила она с недоумением. — Ну-у, что появятся растяжки. Что мама, пока меня носила, набрала лишних двадцать килограммов и, родив, сбросила далеко не все. Что придется сказать «прости» узким джинсам даже фирмы «Левайс». А она лучшая, шьет из спандекса.
Спаситель слушал Пенелопу и не верил собственным ушам.
— Вы совершеннолетняя?
— Я?! Нашел о чем спрашивать! Я же тебе сказала, мне двадцать шесть!
Мимические морщинки в уголках глаз подтверждали, что на этот раз она говорит правду.
— В любом случае, я решила не оставлять. За себя решаю я сама. Ни мой парень, ни моя мама.
— Вы так решили?
— Да.
— Будете прерывать беременность?
— Да.
— Но тогда — раз вы уже приняли решение — зачем вы пришли ко мне?
— Зачем пришла… Ну… — Пенелопа замолчала, глядя в пустоту. — Чтобы поставить точку.
Она была так довольна своим ответом, что еще раз повторила его.
— Что ж, поставим точку, — эхом отозвался Спаситель.
Он ждал. Минуту. Две. Пенелопа положила нога на ногу, потом снова поставила их ровно, наклонилась, выпрямилась, вздохнула, покусала палец, вытащила мобильник, покрутила его, положила обратно в сумку.
— Ну и в чем она состоит, ваша чертова терапия? Все мне говорили, что вы просто супер!
— Я польщен добрым отзывом. И кто же эти «все»?