— Эту книгу подарили мне, когда я была еще девочкой.
— Вау! — выдохнул класс. — Такая древняя!
Мадам Дюмейе пожалела, что она не тот самый глухой, что не хочет слышать.
«Меня зовут Алина Дюпен, — начала она чтение. — Шестнадцатого августа мне исполнилось одиннадцать лет. Эстель двенадцать лет. Рике шесть с половиной. Мы живем на улице Жакемон. В доме номер тринадцать, как раз напротив двора угольщика».
Прочитав несколько страниц «Дома маленьких радостей»[51], мадам Дюмейе подняла глаза от книги, наслаждаясь тишиной. Кое-кто из учеников рисовал, двое задремали, Жанно украдкой сосал большой палец.
— Продолжение следует.
Класс ожил в ту же секунду, как только учительница с сожалением закрыла книгу.
— Поль, скажи, пожалуйста, что такого важного ты сообщаешь каждую секунду?
Тут мадам Дюмейе вспомнила, что нельзя постоянно угнетать мальчиков замечаниями, и подошла к парте, где сидели два приятеля. Поль поспешно перевернул раскраску.
— Рисуй на здоровье, — сказала ему учительница, желая поощрить в мальчике творческую жилку.
Поль, уже не прячась, показал учительнице объявление с нарисованным Чудиком, воистину шедевром анималистики.
— Значит, у тебя есть хомячки? Ты собираешься их продавать?
Луиза дожидалась сына после уроков, чтобы вместе пойти домой, на улицу Гренье-а-Сель, 9. Она никак не могла успокоиться после телефонного разговора с Жеромом. Он снова изменил детское расписание, сделал ей выговор за слишком дорогие ботинки для Поля и сказал, что не будет участвовать в покупке, отказался вести Алису к ортодонту, потому что Луиза не имела права записывать ее на его неделю, и т. д. и т. п. Луиза боялась ссор как огня и ничего ему не возразила. Но она никак не могла понять, с чего вдруг он так на нее взъелся. Ей и в голову не пришло, что Жером не находит себе места после того, как случайно столкнулся со Спасителем у дверей ее дома.
В школе прозвонил звонок. Ученики мадам Дюмейе всегда выбегали первыми.
— Мам! Мы на выходные у Лазаря? — еще не успев поцеловать маму, спросил Поль, чтобы на всякий случай удостовериться.
Теперь стало само собой разумеющимся, что мамины выходные Поль и Алиса проводят на улице Мюрлен.
— Да… То есть… нет, — промямлила Луиза. — Звонил папа, он хочет забрать вас в воскресенье утром.
— Нет! Не надо! — сразу расстроился Поль. — Это же все испортит!
Сама Луиза еще даже не успела сообразить, насколько все и вправду будет испорчено. У них просто не будет выходных. Нужно было не соглашаться, а напомнить Жерому, что они обсудили все пункты договора при участии адвоката. Она вздохнула, заранее чувствуя безнадежную усталость. И еще она чувствовала, что Жером настроился на скандалы. По поводу и без повода.
— Слушай! Со мной случилась очень странная вещь, — сказала Луиза, желая переменить тему. — Вы помните о старом месье Жовановике?
— Соседе, которого нет? — вмешался в разговор Лазарь.
Они с Габеном каких только объяснений не придумали, разумеется, не исключив и параллельный мир.
— Я только что его видела, — объявила Луиза.
Она обходила свой новый квартал, изучая, какие есть магазины поблизости, и на площади Старого рынка ее ждал сюрприз: на скамейке сидел и дремал месье Жовановик. Не узнать его было невозможно: седая грива, орлиный нос, лицо, изборожденное глубокими морщинами.
— Я не стала его будить и пошла за покупками, а когда вернулась, на скамейке никого не было. Но под скамейкой… — Луиза достала из кармана плаща черный кожаный бумажник, ветхий, потертый, совсем плоский, — …лежало вот это.
Мальчишки, толкаясь, просили:
— Покажи! Покажи!
— Осторожнее, — одернула их Луиза. — Это чужая вещь.
Но сама она уже заглянула в бумажник. И нашла совсем немногое: черно-белую фотографию молодого человека с девочкой, которую он держит за руку, медальон с изображением Святой Девы, карточку с расписанием бассейнов в Орлеане и листок бумаги, на котором красивым старомодным почерком было написано:
«Меня зовут Боско Жовановик, Жово для друзей. Если вы найдете меня мертвым, сожгите мое тело. Если умирающим, будьте добры, не задерживайте здесь надолго, меня ждет Господь Бог».
— Грустно, — сказал Поль задумчиво.
— А на фотографии — это он? — спросил Лазарь.
С фотографии смотрел высокий костистый парень с орлиным носом.
— Да, — ответила Луиза, тоже задумавшись. — Бумажник, наверное, выпал у него из кармана, когда он спал.
— А как его вернуть? — спросил Поль. — Мы же не знаем, где живет этот старик?
— На улице, — ответил Лазарь. — Я думаю, он бомж.
Лазарь часто изумлял Луизу. Пока другие ахали — как жаль! или какая гадость! — он анализировал факты и делал выводы.
Вот уже и день Самюэля настал. Что-то очень быстро бежит время! Или, может, Спаситель не слишком рвется встретиться с мадам Каэн? Он видел ее один-единственный раз, и она напомнила ему его собственную мать. На первый взгляд она только и делала, что пеклась о сыне, но за ее преданностью таилось неутолимое желание контролировать, управлять, владеть.
— Котик, ты уже встал? — крикнула мадам Каэн у двери комнаты сына. — Я сварила тебе какао.
И стала собираться на консультацию к «доктору Спасителю». Она упорно звала его так. Хотя он несколько раз ей напомнил, что он вовсе не врач и фамилия его Сент-Ив. После того как сын толкнул ее, она напустила на лоб челку, чтобы скрыть шишку и шрамик. Но, идя к доктору, она открыла лоб и не накрасилась.
Резким движением она распахнула дверь в комнату сына.
— Я ухожу. Не хочу из-за тебя опаздывать.
Самюэль только еще снимал пижаму, он вздрогнул от неожиданности, но ничего не сказал.
Мадам Каэн хотела успеть поговорить с психологом с глазу на глаз, рассказать без вмешательства сына, как ужасно он с ней обращается. Спаситель расстроил ее планы. Он дождался 9:45 и ровно в это время вышел в приемную. В ту же минуту Самюэль постучал в парадную дверь. Спаситель сразу отметил две вещи: от мальчика пахло мылом, на лбу у матери была шишка.
Войдя в кабинет, мадам Каэн села на стул, а Самюэль занял привычное место на кушетке, но сидел, опустив голову, как маленький мальчик, ожидающий наказания.
— На тебя сегодня приятно посмотреть, — обратился к нему Спаситель, зайдя с неожиданного конца.
Самюэль в недоумении поднял голову.
— Ничто так не бодрит, как утренний душ, — продолжал психолог. — Не так ли, мадам Каэн?
— Что-что? Ну… да, — промямлила она и пожалела, что не привела себя в порядок.
— Расскажите, как ваши отношения? — продолжал Спаситель все так же участливо.
Мадам Каэн рассчитывала, что психолог, увидев ее шишку, вскрикнет от ужаса, но этого не случилось. Теперь приходилось специально привлекать его внимание. А как это сделать? Сказать: «Не видишь, что ли, какая у меня на лбу гуля?» Примерно так она и поступила, жалобно простонав:
— Сами видите, как он меня толкнул.
Самюэль промычал что-то похожее на извинение.
— А в остальном все хорошо? — деловито осведомился Спаситель. — В школе Самюэль успевает, как он мне сказал. А у вас как на работе? Все в порядке?
Мадам Каэн работала в ресторане, что прибавляло ей сходства с его приемной матерью, Мари-Франс Сент-Ив. У нее был ресторан «Бакуа» на Мартинике, в городке Сент-Анн.
— Вы так говорите, как будто все у нас наладилось, а у нас ничего не наладилось, — заявила мадам Каэн.
— Ничего? А что вы имеете в виду?
В дело пошло все: и ботинки Самюэля, которые валяются в прихожей, и вода, которую он не спускает, даже когда «по-большому». Он же дома живет, как в гостинице, ни спасибо тебе, ни до свидания. Хотел даже задвижку завести, чтобы запираться — от мамы, в ее-то квартире! И постоянно на телефоне висит, треплется по ночам со всякими потаскушками и портит себе здоровье.
— Уж я-то знаю, я же его постель стелю, — прибавила она с чувством глубокой удовлетворенности.
«Тяжелый случай, — подумал Спаситель. — Она достает своего сыночка в самых дальних уголках его ЛЖ».
Бедный Самюэль, раздетый донага перед своим психологом, молчал, сгорая со стыда.
— Скажем коротко: Самюэлю шестнадцать лет, и ведет он себя соответственно возрасту, — подвел итог Спаситель. — Я вижу только одну проблему: Самюэль не умеет сдерживать свое раздражение, когда вы делаете ему замечания.
— Уж очень вы культурно выражаетесь: «не умеет сдерживать раздражение»! Я это называю иначе: «сын бьет свою мать». — Мадам Каэн показала на свой лоб. — Я все для него делаю, утром завтрак готовлю, и вот как он меня благодарит.
Самюэль дернулся и что-то пробормотал.
— Слушаю, Самюэль, что ты хотел сказать? — подбодрил его психолог.
— Не нужен мне этот завтрак.
— Ты сам можешь себе приготовить, так? — спросил Спаситель, наклонившись к подростку. — Или вообще без него обойтись…
Самюэль хотел ответить, но мать не дала ему и слова сказать. Нет-нет, мальчик должен питаться правильно: утром нельзя без горячего какао и бутербродов, «вы же доктор, сами должны понимать!». Они буксовали на месте. Одни и те же упреки, все та же агрессия. Спасителю хотелось рявкнуть этой тетке, которая выедала мозг и ему, и собственному сыну: «Оставь мальчика в покое! Заведи себе дружка!» Но как клинический психолог он обязан был помочь этой матери, наладить ее отношения с сыном, а вовсе не судить и не осуждать ее. После получаса разговоров Спасителю удалось предложить ей в качестве выхода интернат для Самюэля «в воспитательных целях». У Самюэля хватило ума не выказать по этому поводу ни малейшего энтузиазма. Спаситель излагал положительные стороны этого решения и сообщил, что в интернате Ги-Моке есть свободные места. Мадам Каэн не сказала ни слова, но взгляд у нее стал умоляющим, она искала выхода и помощи. Ей бы очень хотелось возразить доктору, потому что перспектива потерять власть над сыном приводила ее в ужас.