Спаситель удивился, но кивнул.
– Я просто услышал вашу фамилию, – объяснил врач. – Я вас знаю, у вас репутация…
Спаситель сразу вспомнил Соло. У того тоже была репутация. От честняги Соло мысль перескочила на Камиля. И на его рак. Спаситель тяжело опустился на стул в приемной.
– Я посижу немного, – сказал он.
Он чувствовал себя раздавленным. Тяжесть жизни иной раз бывает не по силам.
Неделя с 18 по 24 января 2016 года
– Я на выходных виделась с папой, – сообщила Элла, усевшись напротив Спасителя. Она улыбалась, черные сияющие глаза освещали ее бледное деликатное личико. – Мы с ним вдвоем ходили в боулинг, и я разбила его в пух и прах!
– В пух и прах, – по привычке повторил Спаситель.
– Моей заслуги тут нет, – спохватилась Элла, перестав улыбаться. – Он был такой измученный. У него тяжелое лечение, правда?
– Правда, но твой отец хорошо с ним справляется.
Спаситель говорил правду, ведь Камиль перестал пить. Элла объяснила, почему она не пришла в прошлый понедельник. Мама наказала ее за то, что она опять прогуляла школу. Мадам Кюипенс пошла даже на шантаж, поставив условие: или Элла ходит в школу, или она больше не платит за консультации.
– Но папа не согласился. Он сказал маме, что я лечусь от своей фобии, так что не стоит ставить телегу впереди лошади. – Элла взглянула на Спасителя, желая узнать, как ему понравилась поговорка. – Я запоминаю разные выражения, – сказала она, – расширяю словарь. Для писателя это важно. Конечно, я еще не… – засмеялась она, – но когда-нибудь…
– Мне кажется, ты в хорошей форме, – заметил Спаситель, чуть замешкавшись.
На месте Эллы он словно увидел Камиля – землистое лицо, ввалившиеся щеки.
– Кое-что меня очень волнует, – начала Элла.
Спаситель насторожился.
– Конкурс.
Она говорила о конкурсе с отцом. Похоже, он тоже придает ему большое значение.
– Я боюсь его разочаровать. Он так хвалил мой рассказ. А там столько участников. Почти тысяча.
– Известно, когда объявят результаты?
Для Камиля каждый день был на счету.
– Они выберут пятерых и объявят их фамилии в журнале «Я читаю» в конце месяца.
«Номинанты» получат приглашение на коктейль, и, пока они со своими родителями будут угощаться, жюри, посовещавшись, вынесет решение.
– And the winner is…[33] – Спаситель сделал вид, что открывает конверт, как это делается на «Оскаре», и объявил: – Эллиот Кюипенс!
Элла заткнула уши, но щеки у нее порозовели.
– Я даже не для себя хотела бы выиграть, а для папы. Ему это будет очень, очень приятно.
– Ты мне не говорила, о чем твой рассказ.
Элла сочиняла фантастические истории, начала писать приключенческий роман, но ничего не могла закончить. На этот раз она написала рассказ о себе: историю девочки, которую травили в классе за то, что она выглядела как мальчик.
– Я вставила даже грубые слова вроде «транс» и «педик». Не знаю, хорошо это или нет? – На лице у Эллы отразилось сомнение. – Папа считает, что это честно, я имею право показать, что молодежь может оскорблять ровесника, если чувствует, что он другой. Он мне посоветовал всегда писать то, что я думаю. Правда всегда лучше, потому что с ней проще.
Спаситель узнал сказанную им фразу. Вопреки всем профессиональным тайнам, слова, произносимые в кабинете на улице Мюрлен, поступали в обращение, как монетки.
– Конечно, я буду сильно разочарована, если не выиграю, – снова заговорила Элла, – но вчера, лежа в кровати, я стала себе представлять, как мы с папой придем на коктейль. И папа будет пить сок, потому что ему теперь нельзя ни капли алкоголя, а меня просто колотит в ожидании решения, и вот председатель жюри… Я же говорила вам, что это Одри Малюри?
– Да.
– Она берет микрофон, начинает говорить и… В общем, не знаю, произносит небольшую речь и в конце называет «Эллиот Кюипенс», папа поднимается вместе со мной на эстраду, а люди у меня за спиной шушукаются – гадают, кто я, девочка или мальчик.
Рассказывая, Элла проживала будущую сцену. Она воодушевилась точно так же, как Камиль, когда заговорил о таланте своей дочери.
– Когда я была маленькой, я так отчетливо все себе представляла, что мечты превратились в воспоминания: я помню день, когда полетела, когда жила на дереве, дракона, с которым дружила. Мечты – самое лучшее, что есть у меня в жизни…
– Остановимся сегодня на этом, – подвел итог Спаситель после небольшого молчания.
– Ненавижу эту фразу! Как будто дверь ко мне в душу захлопывается!
Они стояли рядом, и вдруг Элла снова заговорила пророческим голосом пифии:
– Папа болен. Я знаю, что он болен. Он мне ничего не сказал, но я поняла. Мама и Жад не видят, а я вижу.
Спаситель молчал, эту правду должен был сказать не он.
– Как вы думаете, он поправится?
– Да, – солгал Спаситель.
– Я тоже так думаю, потому что у моего папы сильная воля.
С четкостью метронома – тик-так – настала неделя с детьми, и Луиза остановила машину перед школой Луи-Гийю. Поль быстренько забрался в старенький «рено-406».
– Как Чудик и Сержант?
– Отлично.
Луиза отказалась от шуток типа: «Спасибо, сынок, что поинтересовался, как у меня дела». Спаситель ей объяснил, что хомячки для Поля означают «настоящий» дом, в котором он живет вместе с мамой.
– Когда у тебя не восстановленная семья и не обычная, то как она называется? – спросил Поль.
Начиная со вторника после дебатов ребята всю неделю продолжали спорить в школьном дворе, и каждый старался доказать, что его семья самая лучшая.
– Ты о чем? О нас? – уточнила Луиза.
– Да. У нас что, неполная семья?
– Спроси у Алисы, – ответила Луиза с нервным смешком. – Она говорит, что у нас семья «не пойми какая».
Луиза собиралась сказать сыну о болезни Жово, но не знала, с чего начать. Может, в разговоре найдется зацепка?
– С папой ладили?
– Он гад.
– Нельзя так говорить.
– Но это же правда! Спроси у Алисы.
Луиза так и сделала. Как только Алиса вернулась из школы, она поинтересовалась, как прошла неделя. Супер. Не стоит жениться, если все время разводишься. А уж детей заводить, таких никчемных, как она с братом, тем более не стоит.
– Ответ исчерпывающий, – отметила Луиза.
– Я тоже так думаю, – буркнула Алиса.
Луизу иной раз охватывало чувство безнадежности: ее дети такие скептики! Поверят ли они в новую семью?
Во время полдника Поль, жуя бутерброд, сообщил Луизе, что Жово в субботу упал с лестницы.
– Я знаю, – ответила Луиза, – я была там, когда он упал.
По официальной версии, Жово стало плохо, и он сломал ребро. Это Лазарь и сообщил Полю в понедельник утром. А правдой было то, что Жово так и не вышел из комы.
– Ты что, всю банку хочешь съесть? – спросила Алиса и стала отбирать у брата нутеллу.
– Жово в больнице, – продолжала Луиза, не в силах отделаться от картины: беспомощный старик лежит возле лестницы. – Ты меня слышишь, Алиса?
– Слышу, – ответила она. – Он сломал ребро. Я ломала руку, это гораздо хуже.
– А как это «стало плохо»? – спросил Поль без тени огорчения.
– У него инсульт, нарушение мозгового… – начала объяснять Луиза.
– Передай мне хлеб, мама. Я сегодня ужас какая голодная. В столовой сплошная гадость.
– Но я вам говорю о Жово, он в коме! – закричала Луиза, потому что ей показалось, что у нее не дети, а монстры.
– А что такое кома?
– Хватит вопросов, Поль! Жово при смерти, ясно?
Луизе стало даже легче, когда Поль заплакал. Но слезы текли неостановимо, он никак не мог утешиться.
– Прекрати, Поль, – сказала ему сестра. – А то для похорон не останется.
Алиса сочла, что немного черного юмора всем на пользу. Но Луизе в эту минуту было не до юмора, и Алиса получила первую в своей жизни пощечину. Поль побежал утешаться к своим хомячкам, а Алиса с горящей щекой и пылающим сердцем заперлась у себя в комнате. Луиза осталась в кухне одна, убедившись, что в семье есть только один монстр, и это она сама.
Алиса рыдала у себя в комнате, уткнувшись в подушку. Она была в ужасе от самой себя. Как она могла так пошутить, когда несчастный старик умирает? Мама точно подумала, что дочь у нее ненормальная. А она нормальная. Но тогда почему она вдруг отреагировала таким «отвратительным», как сказала мама, образом? Немного успокоившись, Алиса постаралась разобраться сама с собой. Дело было в том… Дело было в том, что Жово со своими торчащими от худобы костями, похожий горбатым носом на хищную птицу, пугал Алису. Он рассказывал странные вещи, уж точно какие-то ненормальные. Конечно, больше выдумывал. Но Габен говорил, что в прошлом он был налетчиком и в мешке у него автомат. Если бы Жово исчез с улицы Мюрлен, Алисе стало бы гораздо спокойнее. Неужели из-за своих страхов она и стала «отвратительной»? У кого она могла это выяснить? У одного-единственного человека, кто выслушивал, не осуждая, и кому можно было сказать все, даже если ты злой, отвратительный эгоист!
– Спа…а-а-ситель, – всхлипнула Алиса в подушку.
«Состояние стабильное». Спаситель повесил трубку, поговорив с молодым врачом. Он задумался, был ли он прав, показав врачу записку с последней волей Жово. Может, они успокоились, может, не делают все возможное, чтобы спасти старика? И еще один вопрос мучил Спасителя. У Жово в Орлеане жили дочь и внучка. Старику хотелось, чтобы они верили в его славную кончину на поле сражения. Он не собирался им сообщать, что долгие годы провел в тюрьме. Пусть так. Но он попросил Спасителя об одной очень странной услуге. Было это в первый день нового года. Они сидели в машине вдвоем, и Жово, похоже, дремал, выпив немного лишнего. И вдруг он сказал: «Я кое-что зашил в подкладку своего походного мешка. Когда умру, передай это моей дочери, Елене Жовановик, на память об отце».
Сейчас Жово был на пороге смерти. Может, Спасителю пора предупредить Фредерику? Может, он действительно тот самый черный человек, который изменит ее жизнь? Какая-то частичка души антильца верила предсказаниям гадалок.