Спасителю позвонила из зоомагазина Луана, и он отправился разговаривать с ней к себе в кабинет.
Луиза приложила руку к груди: сердце бухало. Потом схватилась за горло: поднималась тошнота, во рту пересохло.
– Дайте мне ключи от вашей машины, мадам Луиза, вы сейчас не транспортабельны.
– Вы хотите сесть за руль? Но…
Луиза замерла в нерешительности. Безусловно, Жово прекрасно восстановился после инсульта, но она понятия не имела, что он умеет водить машину…
Тут тошнота поднялась уже к самому горлу, и она ринулась к туалету, сунув на ходу ключи Жово.
– В машину, неслухи!
Алиса с Полем встревоженно переглянулись, но не послушаться приказа сержанта Иностранного легиона не посмели и выбежали из дома – Алиса без зарядки, Поль без «Одиссеи». Садясь в старенький материнский «пежо», Алиса вежливо уступила переднее – смертельно опасное – место Полю, а сама села на заднее и поспешно застегнула ремень.
– Ты умеешь водить? – поинтересовался Поль.
– Танки.
Алиса и Поль и вправду почувствовали себя в танковой атаке – так резко и непредсказуемо двигался автомобиль, видимо желая обмануть врага.
– В-вот… тут… остановись! – еле выговорил Поль, прижимая к себе рюкзак в качестве подушки безопасности.
– И где он, этот шпак? – осведомился Жово, оглядывая тротуар.
– Возле почтовых ящиков. Мы тут, папа! – закричала Алиса, на этот раз всерьез обрадованная тем, что видит отца. Она была счастлива, что выжила.
Жером с сердитым видом подошел к детям, которых уже успел высадить Жово.
– Я жду вас уже четверть часа! Это настоящее безобразие! Где мама?!
– Здрас-сте! – Жово возник прямой, как правда. – Можно вас на пару слов?
И он кивком отозвал Жерома в сторонку. До этого они виделись один-единственный раз на Рождество несколько лет тому назад, старик тогда изрядно накачался. В разговорах с детьми Жером называл Жово не иначе, как «старый пень». Однако «старый пень» оставался метр восемьдесят ростом, а выражение его лица, изборожденного временем, становилось иногда устрашающим.
– Смотри на меня, – распорядился Жово. – Смотри внимательно.
– Чего?! – подскочил Жером, оскорбленный неподобающим обращением.
– Хмырей вроде тебя я мигом привожу в чувство, а кое-кого, причем поприличней тебя, приходилось и кокнуть. Одним словом, кончай выносить мозг детям.
– О чем это он? – заскрежетал Жером, оглядываясь в поисках помощи.
– Молчать! Смотреть на меня!
Жерому сделалось страшно. Приказ, как дуло, уперся ему в грудь, он замолчал и повиновался. Его сверлил стальной взгляд темно-синих глаз.
– Еще раз услышу от ребятни, что ты охаивал их мать, – урою! Ты труп! Понял?
Жово иной раз грешил рассеянностью. Забыв о машине, которую он поставил возле почты, он повернулся к ней спиной и пошел к площади Старого рынка выкурить сигарету на любимой скамейке. Благообразный седовласый дедушка.
– Чего он от тебя хотел? – спросила Алиса, усевшись в машину Жерома.
– Ничего. Но твоя мать…
Жером замолчал. У него в ушах еще звучало обещание: «Услышу, что ты охаивал их мать, – урою!»
– Да ладно, ерунда! Поехали в «Макдоналдс», хотите?
Струхнул он изрядно.
– Ездили в парк Астерикс![21] Гениально! – делился впечатлениями довольный Поль в воскресенье вечером.
– Вау! На этот раз папа был вполне, – поддержала брата Алиса.
Неделя с 19 по 25 марта 2018 года
– Знаете, что мне сказал продавец в «Жардиленде» о черепахах? Я имею в виду, с точки зрения эмоциональной поддержки. «Черепаха – не лучший вариант». Поэтому я вам и позвонила. Не хотелось бы ошибиться. Может, все-таки купить попугайчика?
– А никого другого, кто мог бы поддержать, у вас нет?
– Кого это?
– Какого-нибудь человека?
– Да… нет.
– А друзья? Друзья у вас есть?
Луана удивилась вопросу.
– Я много лет прожила в Америке, – напомнила она Спасителю.
– Ну да, и все они остались там.
– Кто все?
Там остался один несчастный Катыш в унитазе.
– А чем вы занимались в Остине?
– Сидела на бобах.
Брови Спасителя изумленно взлетели вверх, и он не нашел даже, что сказать.
– У меня там было маленькое бистро, и я готовила все из бобов: паста из бобов, икра из бобов, салат из бобов, паштет из бобов, рагу из бобов.
– А в Орлеане? Вы тоже на бобах?
– Нет, в Орлеане у меня блины. Сначала и здесь все пошло комом, а потом наладилась. Блины разные, с припеком – с тапенадой[22], сыром, с ветчиной. Круглые, румяные, особенно те, что с сыром.
Сказав «круглые», Луана нарисовала пухлым пальчиком круг, а по «румяному» прошлась ребром ладони, разравнивая сыр. Спаситель, успевший за завтраком только выпить чашку кофе, почувствовал, что рот у него наполнился слюной.
– Сами печете?
– Нет, кое-кого научила.
– Значит, у вас есть помощник?
– Помощница. Пожилая женщина, она искала работу. Молодежь теперь ненадежная, один день придут с утра, а другой – к обеду. На них нельзя положиться. То ли дело старики.
– Вот, значит, как!
Спаситель пребывал в недоумении. Блины, пожилая помощница, попугайчики… и вечно этот сладкий голосок женщины-ребенка… Все прекрасно. Только он так и не мог понять главного: зачем она сидит здесь? Что ей от него нужно?
– Может, взять одного неразлучника? – спросила она.
– Что-что, простите?
– Я про маленьких попугайчиков. Понимаете, мне не очень понравилось, что их нужно покупать парами, как сказал мне продавец в «Жардиленде». Значит, они будут жить-поживать, а ты побоку.
У Спасителя когда-то был маленький пациент, который говорил только о покемонах, и недавно – другой, уже подросток, одержимый «Игрой престолов». Луана тоже из их компании, у нее навязчивая идея.
– Неразлучники живут лет пятнадцать. Мне сейчас сорок, так что ближе к пятидесяти пяти…
– Так, так, так. А ваши родители?
Вопрос возник у Спасителя по ассоциации: неразлучная пара – родители.
– Родители? – переспросила Луана, и на лице у нее появилось недоуменно-отстраненное выражение, какое появлялось всякий раз, как только речь заходила о людях.
– Они по-прежнему с вами или…
– А вы что, никогда не слышали о деле Лушар?
Лушар была фамилия Луаны.
– Хотя да, с тех пор прошло довольно много времени, – сказала она задумчиво. – Двадцать семь лет уже. У моей матери в морозилке нашли пять замороженных младенцев. В полицию сообщил ее тогдашний сожитель. Незамороженной оказалась только я.
Сказать, что Спаситель растерялся, значило ничего не сказать: он был смятен, раздавлен…
– И… сколько же вам было лет?
Он и сам заморозился. Вычесть из сорока двадцать семь оказалось ему не под силу.
– Мне тогда было тринадцать.
В практике Спасителя встречались мифоманы. Но сейчас у него сомнений не было: Луана сказала правду, она не мифоманка. Потрясение, пережитое девочкой-подростком, было так велико, что в ее психике произошли необратимые изменения. Все происходящее среди человеческих существ больше ее не касалось.
– Так одного мне купить или пару? – спросила Луана, витая в стратосфере.
– Но вы прекрасно ладили с хомячком! Почему вы решили, что вам нужно другое животное для эмоциональной поддержки?
– Я хомячка убила.
Тем временем на чердаке Габена Шазам на картинке пищал в «пузыре»:
– Гром и молния! Преследователь украл нашу машину! Быстро садимся на свиномотоциклы!
Две морские свинки скатились вниз на санках и уселись в телеуправляемые мотоциклы. Шазам в автомобильных очках, с налаченным гребнем шерстки вдоль головы, Пигги в каске, сделанной из половинки шарика для пинг-понга.
Габен успел пересмотреть все ролики, так что вынужден был довольствоваться теперь комиксами.
– Стартовал, как я вижу!
Габен досадливо скривился. Спаситель – ну! – вечно он появляется в самый неподходящий момент. Не всегда же Габен смотрит всякую ерундистику. Или всегда?..
– Что не так? Говори быстро, – сразу напрямую спросил Спаситель, чего никогда не сделал бы на сеансе психотерапии.
Но у него не было ни минуты лишней. В приемной уже дожидался Самюэль Каэн.
– Не интересует меня биология. И учиться я больше не хочу. С самого рождения только и делаю, что кого-то слушаю и скребу пером по бумажке. Ничему меня это не учит. Я там просто помираю. – Габен говорил спокойно, с полной убежденностью. – Я работать хочу, жить настоящей жизнью, иметь дело с настоящими людьми. Как ты. Ты же работаешь.
– Но я учился, Габен, и мне не всегда это нравилось.
– Да, но ты знал, что создан для… Скажи, а как ты понял, что твое призвание – психология?
Спасителю показалось, что у него дежавю. Его уже об этом спрашивали, задавали точно такой вопрос.
– Не знаю, не могу сказать. И вообще, может, я ошибся. Может, из меня вышел бы гениальный саксофонист.
– Ты играл на саксофоне?
Спаситель утвердительно кивнул, но он вовсе не это хотел сказать. А что же?
– Выбираешь, еще не зная, Габен. Что я мог знать о психологии до того, как начал учиться? Ровным счетом ничего! А что я знал о профессиональной жизни психолога? Да я близко не представлял себе, что это такое. О женщине, на которой женился, тоже ничего не знал. И что можно знать о женитьбе до тех пор, пока не женился? Тоже ничего. На самом деле сначала поднимаешься на борт корабля, а там уж учишься справляться с волнами и ветром. Добираешься до порта и только тогда понимаешь, что путешествие сделало тебя самим собой, и это неплохо. Давай, Габен, поднимайся на борт!
Спаситель заторопился вниз, а Габен еще несколько минут сидел с озадаченным видом. Потом, словно в порыве вдохновения, набрал на компьютере: «Завербоваться во флот».
Спаситель пригласил в кабинет Самюэля и почувствовал, что тот напряжен до крайности.
– Извини, что заставил тебя ждать.