– Который час?
– Половина одиннадцатого. Как ты?
Луиза грустно усмехнулась:
– Жово задает мне этот вопрос каждые пятнадцать минут. Он уже принес мне чай, ромашку и суп.
Она указала на три чашки, к которым даже не притронулась.
– Бедняга… он был потрясен, – растроганно сказал Спаситель и сел на край кровати.
– А как дети?
– Ничего. Габен с утра взял над ними шефство.
– Хороший парень, – на этот раз растрогалась Луиза.
– Да. Хотя и бездельник.
Они помолчали. Спаситель боялся показаться слишком навязчивым или недостаточно внимательным, разбередить рану или обидеть равнодушием.
– Ты расстроен? – спросила она.
Он чуть не ответил: «А ты?» – но вспомнил, что Луиза ненавидит, когда он разговаривает с ней, как психолог с пациентом.
– Я не успел свыкнуться с мыслью, что у нас будет ребенок. Понял только теперь.
– Потому что его не будет.
Луиза снова закрыла глаза, по щеке медленно поползла слеза. Спаситель искал, что бы сказать ей в утешение. Но она заговорила первой:
– Не буду пытаться снова. Слишком тяжело. И слишком больно.
– М-м-м-м…
Луиза так и вскинулась – решила, что Спаситель опять прячется в кокон профессионального психолога. Но… нет! Он просто ничего не мог выговорить – он плакал. Однако время не стояло на месте, следующая консультация должна была начаться уже пятнадцать минут назад.
– Мне надо идти, – пробормотал он.
Опять у него будут красные глаза.
– Ты не мог бы заглянуть в свою машину? – сказала Луиза ему в спину. – У меня, кажется, ночью телефон завалился под сидение. – Потом откинулась на подушки и прибавила: – Хотя… это не срочно.
Все стало ей безразлично: работа, семья и Мелоди Жежер, к счастью, тоже.
«Нет в мире одного – и мир весь опустел!»[43]
Только Ламартин мог передать тоску, которая томила Алису во вторник утром. В тот день у нее не было урока Козловского, но она невольно искала его глазами в школьном дворе. Там он бывал чаще, чем в учительской. Ну да, вот же он! Ему, видно, холодно: пальто оставил в классе, сам весь съежился, руки сунул в карманы брюк, переминается с ноги на ногу, но смеется тому, что говорит ему кретинка-англичанка. Не может же быть, чтобы она ему нравилась! Кто вообще может понравиться Николя Козловскому? Не важно, что он влепил ей шесть баллов, главное – какого он о ней мнения. Ну написал, что она не дала себе труда подумать, – ничего страшного! Тут и обижаться-то не на что. Зато, когда он раздавал работы, они встретились взглядом, и в его глазах промелькнула веселая искорка. Как будто они заодно. Истолковав все в свою пользу, Алиса теперь снова могла мечтать сколько угодно и даже на время забыть, какое горе случилось в доме на улице Мюрлен.
– Алиса, иди сюда! – позвала Марина, которой не хотелось терять над ней власть. – Мы тут голосуем.
– За что? – спросила Алиса, заранее презирая эту новую затею.
– Выбираем самого сексуального учителя. Ты за кого?
Ханна, Мелани и даже Сельма ждали, что она скажет.
– Не надоело вам? Пора уж повзрослеть.
«Если будут выбирать самую непопулярную девчонку в школе, у меня есть все шансы на победу», – подумала Алиса, заходя в класс.
– С тобой кто-нибудь сидит? – спросил ее Полен.
– Нет, место пустое. Но если сядешь ты, ничего не изменится.
Марго тоже держала лидерство по непопулярности. Но если Алисе было плевать на то, какого мнения о ней другие, то Марго было плевать на других, но не на их мнение. Тонкий нюанс. Марго хотела, чтобы ею восхищались и ей завидовали.
– Можете думать, что я сама не знаю, чего хочу, но я прекращаю терапию.
– Понятно.
– Вам понятно? – опешила Марго.
– Я тебя слушаю, – пояснил Спаситель.
– А я не собираюсь оправдываться, – сказала гордячка, скрутила волосы в жгут и снова распустила. – Я была в тупике. Возвращаться к матери не хочу, жить с отцом не могу и в интернат тоже не хочу. Теперь я нашла выход.
Она с вызовом посмотрела на Спасителя: дескать, не угадаешь! А потом продекламировала:
– «На свободу моей мысли никаких запоров, никаких запретов, никаких замков вам не наложить»[44]. Я перечитала Вирджинию Вулф.
– «Своя комната», – предположил Спаситель, только эту книгу Вирджинии Вулф он и знал.
– Точно. Этого я и добилась от отца – у меня есть своя комната. Крохотная комнатенка с душем, куда даже половина моей одежды не помещается. Но это не беда. Я ни от кого не завишу. Моих карманных денег, шестисот евро, как раз хватает на еду и плату за жилье. Платить сорок пять евро в неделю вам я теперь не смогу. Поэтому больше приходить не буду.
За этими немногими словами скрывалось очень многое. Я могу обходиться без вас, будто говорила Спасителю Марго, но не стала бы, если бы вы не брали с меня денег. Вы (и еще половина гардероба) – это цена моей независимости.
– Ты уже переехала?
– Только начала обустраиваться. Комната на улице Бёф-Сен-Патерн. Недалеко отсюда.
За отведенные на консультацию сорок пять минут они успели поговорить обо всем понемногу: о Бландине, которую Марго собиралась позвать на новоселье, об учебе, о музыке, о новой татушке (опустевшая клетка), о Самюэле.
– Мне его не хватает… С ним интересно говорить… он умный… внимательный… – Признания трудно давались Марго, после каждого слова слышался смущенный смешок. – Другого такого найти нелегко… Но мы встретились слишком рано… Будь нам по тридцать лет, мы, быть может, сейчас переехали бы вместе…
Распрощались они торжественно: пожали друг другу руки, глядя в глаза.
– Когда-то ты меня спросила, сколько стоит консультация.
– Да?
– Если тебе понадобится с кем-то поговорить… – Спасителю было неловко сказать «это будет бесплатно», по-английски оказалось легче. – It’s for free.
Марго кивнула. Ей хотелось ответить: «Спасибо, месье Сент-Ив, я многим вам обязана, даже этим решением расстаться с родителями». Но что-то мешало.
Она уже направилась к двери, но Спаситель ее окликнул:
– Постой-ка, Марго!
Она едва успела обернуться и поймать черепаховую заколку.
– Как-никак Гуччи!
Так что расстались они со смехом. Может быть, навсегда.
«Десять минут», – подумал Спаситель, взглянув на стенные часы, по которым отмерял время консультаций. У него было десять минут, чтобы найти телефон Луизы. Он действительно закатился под заднее сидение. Спаситель сунул телефон в карман и тут же о нем забыл. Но вечером, когда он закрывал кабинет, в кармане задребезжало, и он машинально поднес телефон к уху.
– Это номер Луизы Рошто? – удивленно спросил женский голос.
– О, простите, – спохватился Спаситель, – я взял телефон моей… подруги.
Он споткнулся на слове, которого обычно не употреблял, говоря о Луизе, он называл ее просто по имени.
– Она забыла свой телефон… я ей скажу… кто ее спрашивает?
– Это Лесли, ее издательница. С ней всё хорошо? Я за нее беспокоилась – эта дурацкая петиция…
Спаситель насторожился. Что за петиция?
– Ей не стоит изводить себя. Пусть подумает о ребенке, это важнее.
– К несчастью, у нее случился выкидыш.
– Ужасно! – воскликнула Лесли. – Я знаю, каково ей, со мной такое было. Но не может же быть, чтобы это из-за стресса, из-за той петиции…
Спасителя подмывало спросить: какая петиция, почему из-за нее стресс? О чем, о чем вы говорите?! Но тогда пришлось бы признаться этой незнакомой женщине, что «подруга» не делится с ним своими бедами. И он просто сказал:
– Эмбрион не прижился.
– Поцелуйте Луизу от меня, – сказала на прощанье Лесли. – И главное, пусть думает о следующей книге!
Спаситель снова сунул айфон в карман. Он мучительно пытался разобраться: что же произошло? Видимо, книга Луизы вызвала бурю возмущения в социальных сетях, но почему? Что в ней такого страшного? И почему Луиза ничего не сказала ему? Вот что огорчало его больше всего. Что это, неуверенность в себе? Или в нем? Хорош психолог, нечего сказать! Видит насквозь своих пациентов, даже их подсознательные импульсы улавливает, а что творится с любимой женщиной прямо рядом с ним, проморгал! На нее не хватило ни сил, ни времени! А Лазарь? С ним тоже что-то не так, он совсем ничего не ест. «В семье неладно, а мне и дела нет», – думал он, идя по коридору на домашнюю половину.
На кухне его встретил Поль:
– Я приготовил маме поесть.
Он показал на поднос: яичница с беконом, тертая морковка, хлеб, сыр и чищеное, порезанное ломтиками яблоко.
– Ты сам все это приготовил?
– Да. Можно ей отнести?
Спаситель достал из кармана и положил рядом с тарелкой телефон:
– Конечно. Давай!
Если кто-то и мог в этот вечер утешить Луизу, то только ее сын. Но Поль очень скоро вернулся с полным подносом в руках.
– Мама хочет поужинать с нами.
Он переставил на стол тарелку, заботливо разложил хлеб, сыр и яблоко. На кухню тут же спустилась сама Луиза. Спаситель заметил, что она слегка подкрасилась, чтобы лучше выглядеть. Все, даже Жово, поняли, что опекать ее больше не надо, и вернулась обычная непринужденная обстановка. Впрочем, не совсем. Спаситель краем глаза следил за Лазарем – сын выщипывал из яичницы кусочки бекона и складывал на край тарелки.
– Невкусно?
Лазарь затравленно посмотрел на Поля, а тот беззвучно прошептал:
– Скажи!
– Я больше не ем мясного, – тихо выговорил Лазарь.
– Что?
Спаситель прекрасно расслышал, но хотел, чтобы Лазарь объяснился более внятно.
– Я вегетарианец. – Лазарь не любил привлекать к себе всеобщее внимание. Ему казалось, что на него все накинутся. – Я больше не хочу есть мясо мертвых животных, потому что…
– Ну? – подбодрил его отец.
– Одна девочка у нас в классе сделала доклад о бойнях, это просто кошмар…
С того дня он постоянно думал о несчастных телятах, свинках и об этой девочке, которая ему, похоже, нравилась.