– Берегите себя! – сказал ему на прощанье Лионель.
В тот вечер Спасителю было просто необходимо с кем-то поделиться, кому-то рассказать, что мадам Замани решила жить своей жизнью и оставила ему кота насовсем, что судьба поселила Марго и Самюэля на одной улице, что в Лионеле проснулся отец и, главное, что ему самому, Спасителю, удалось разбудить в сознании Луаны вытесненное воспоминание и что он, кажется, заделался колдуном-подмастерьем. На такой случай, когда его переполняли мысли о пациентах или он сомневался в себе, у него всегда имелось последнее прибежище, так сказать, последний патрон. Он обращался к Клотильде Дюбюи, психиатру-психоаналитику. Она выслушивала его излияния, вставляя время от времени весьма многозначительные «упф» и «пхы». Он дождался, пока все улягутся, и позвонил с веранды. В трубке заговорил автоответчик, что было неудивительно в такой поздний час, но вот что он произнес:
– В силу личных обстоятельств мадам Дюбюи вынуждена отменить все консультации. Будьте добры перезвонить через некоторое время.
– Не может быть, – пробормотал Спаситель.
Сговорились все, что ли?
Во вторник утром Бландина томилась в приемной и уже была на грани нервного срыва. Она стучала пяткой по ножке стула, вставала, ходила по кругу, опускалась на корточки в углу, вскакивала, надевала на шею шарф, будто собралась уходить, доставала из кармана айфон, но, посмотрев на него пустым взглядом, засовывала обратно, снова садилась, запихивала концы шарфа в рот, потом завязывала их бантиком на макушке, как на пасхальном яйце, потом наворачивала на руку и снова принималась колотить по ножке стула. Будь тут ее отец, он бы немедленно потребовал отправить ее в психбольницу. Когда Спаситель наконец позвал ее, она возмущенно воскликнула:
– Ничего себе!
– Знаю, – ответил он с усталой улыбкой.
В последнее время ему не удавалось вовремя выпроваживать пациентов. Сорок пять минут – это сорок пять минут, ни больше ни меньше. Но у самой двери они говорили:
– Пока я не забыл…
Или:
– Боюсь, не дотерплю до следующей недели…
И следовал монолог на добрую четверть часа.
– Я сейчас лопну, – объявила Бландина.
Спаситель молчал.
– Ты слышишь?
– Да.
– Мне снится по ночам, что я ем конфеты, обжираюсь, пакет за пакетом… потом просыпаюсь – такая тоска! Иногда до смерти хочется сладкого. Я рыскаю по дому. Мама все убрала, даже кусковой сахар. Забыла только мед. Я мед не люблю, но жрала его ложкой, столовой ложкой! Вкус отвратительный. Меня потом чуть не вырвало.
– Это пройдет. И неумеренный голод тоже. От сладкого хочется есть.
– Это точно. Как погляжу на Лу́ну… – Бландина надула щеки, как всегда, когда упоминала эту свою подругу. – Мы больше не дружим.
– Почему?
– Она на переменке сунула мне под нос пакет конфет и говорит: «М-м-м, вкуснятина!» Знает, что я больна и ничего тут нет смешного. Я взбесилась и сказала: «Зато у меня не отрастет такая толстая задница, как у тебя». Мы теперь не разговариваем. А раньше собирались пожениться. – Бландина чуть не плакала. – Зато Самир меня поддерживает: он больше не приносит мармеладки, которые получает от дяди килограммами. Это же всё лишние килограммы. – Она улыбнулась грустной шутке.
Марго позвала сестру на новоселье в свою еще необжитую квартирку.
– Она подумала обо мне, сама сделала торт с настоящим желтым сахаром и купила натуральные, не подслащенные соки.
Спаситель не стал говорить, что желтый сахар немногим лучше белого. Старшая сестра позаботилась о младшей: это куда важнее.
– Я думала, Марго пригласит кого-нибудь из своего класса и я буду лишняя, – говорила Бландина, – они все такие задаваки.
Марго училась в элитном выпускном классе, где часть предметов читалась на английском.
– Но она позвала только двух девочек, с которыми познакомилась в больнице, и парня, который был вожатым у них в летнем лагере. И все они какие-то чудные.
– Почему чудные?
– Парень, Шариф, уже взрослый, ему лет двадцать, и от него попахивает дурью. Он совсем не похож на Самюэля – Самюэль выглядит как мальчишка. А Шариф – тот уже травку курит, и улыбочка у него такая… как будто говорит: я – мужчина, ясно вам, цыпочки?
Бландина произнесла это басом, хвастливо выпятив грудь.
– Словом, ты от него не в восторге, – заключил Спаситель. А интуиции Бландины он верил.
– Совсем! И этот его хвостик из жирных волос, и этот вид – «я так устал, народ, прислонюсь-ка я к стенке». И Тинтине он тоже не понравился. Не знаю, как ее зовут по-настоящему, такая маленькая, с короткими волосами, и все приговаривает: «Мне пофиг!» А другая – Мелисса, настоящая модель, красотка с голубыми глазами, худая, одни кости. Небось анорексичка.
Мелисса резалась, как Марго, в активе у нее три попытки самоубийства, и она охотно делилась воспоминаниями о психушке.
– Например, когда она возвращалась в больницу, после того как ее отпускали домой, ее заставляли раздеться догола, потому что однажды она притащила в трусах канцелярский резак. А в другой раз пронесла бритвенные лезвия, приклеила их скотчем к подошвам кроссовок. Марго ее слушала и смеялась. А потом стала крутить свои волосы и все такое. Ей хотелось понравиться Шарифу. Но он, по-моему, запал на Мелиссу. – Бландина старалась разобраться в этих странных полувзрослых существах. – Все-таки понять людей очень трудно. Я и себя-то не всегда понимаю. Думала, что я добрая. А оказалось, могу быть очень злой. – Она жалела, что обидела Лу́ну. Жалела, что они поссорились. – Мы с самого детского сада дружили. Глупо же разругаться из-за каких-то конфет! Напишу ей – извинюсь, – заключила она.
Спаситель молча слушал, восхищаясь способностью Бландины признавать свои ошибки, а в конце консультации сказал:
– Помнишь, ты как-то спрашивала, когда кончается лечение, а я тебе не ответил?
– Нет-нет-нет! – Бландина зажала уши.
– Лечение не может продолжаться всю жизнь. Зато дружба может.
– Мы и потом останемся друзьями?
Спаситель улыбнулся. Пока он только заронил важное зернышко. Скоро их встречи станут реже. Ему это тоже тяжело. Но суметь отстраниться от лечения – это важная часть лечения.
– До следующего вторника, Бландина!
Следующие пациенты – необычная пара: бабушка с четырехлетним внуком, потерявшие любимую дочь и любящую мать в одном лице и тяжело переживающие этот удар. Спаситель уже собирался открыть дверь, за которой слышался детский лепет, как у него в кармане пиджака завибрировал мобильник. Это был его личный телефон, и на него звонили только в особых случаях.
– Спаситель? У тебя сейчас перерыв? Это Эвелина.
Эвелина Бельроз, его старшая сестра, звонила с Мартиники, там сейчас было раннее утро.
– Не совсем перерыв, – ответил Спаситель. – А что случилось?
Должно быть, что-то серьезное – обычно Эвелина звонила только на Новый год и в его день рождения.
– Умер Ти-Жо.
– Да что ты! – вырвалось у него.
То был невольный возглас удивления – да, удивления мальчишки, уверенного, что его горластый дядюшка Ти-Жо, знатный выпивоха, неутомимый ходок, отец восьми детей, умереть не может: он бессмертен!
– Как же это случилось? – растерянно пробормотал психолог.
– Он неудачно упал. Все думали, поправится, но…
Эвелина плакала. Когда умерла их мать, Спасителя усыновила чета Сент-Ив, а сестру вырастил дядя Ти-Жо. Ему было восемьдесят пять лет, он умер во сне, похороны в ближайшую пятницу.
– Я не смогу приехать, Эвелина, мне очень жаль.
Малыш услышал голос Спасителя и просунул голову в приоткрытую дверь:
– Ку-ку!
Спаситель свернул разговор:
– Перезвоню тебе, как только освобожусь.
– Только не забудь. Мне надо сказать тебе еще кое-что, – сказала сестра и положила трубку, оставив брата теряться в догадках.
– Телефон – это очень опасно, – наставительным тоном сказал малыш.
Из-за телефонного звонка умерла его мать. Она выезжала на перекресток, как вдруг задребезжал айфон, лежавший рядом, на переднем сидении. Она ждала звонка из больницы, куда попал ее сын – он упал на лестнице в школе, – и потому не раздумывая схватила телефон. С сыном ничего страшного не случилось, но этого она так и не узнала: ее машина врезалась в грузовик.
– Заходи, Грегуар, давай поговорим вдвоем. – Спаситель протянул мальчику руку. – Тебе все еще снятся плохие сны?
Горевать было некогда – консультации шли одна за другой.
– Мадам Карре?
Очень странно – на этот раз в обычное время Марго пришла вторая жена месье Карре. С ней был пятилетний мальчик, который даже не посмотрел на Спасителя, когда тот вышел в приемную.
– Максим! – позвал психолог.
Мальчик все так же увлеченно играл в телефон и не шелохнулся, услышав свое имя.
– Хватит играть, – сказала ему мама и, не рассчитывая, что он послушается, взяла его за плечо и повела в кабинет.
«Как собака ведет слепого», – подумал Спаситель.
Мать и сын сели рядом на диван.
– Убери свой айфон!
Однако и на этот раз мадам Карре явно не надеялась, что ее слова возымеют действие.
– Это его собственный телефон? – спросил Спаситель.
– Да. Пока ему не купили, он все время брал мой, – в оправдание себе сказала мадам Карре.
Какое-то время все молчали. Только щелкали клавиши. Спаситель разглядывал пациентов. Мальчик невысокого роста был похож на отца: те же непослушные волосы, тонкий профиль. Мадам Карре – красивая, но несколько располневшая женщина. «Пустая ракушка», – говорила о ней Марго.
– Я знаю, что к вам ходят мои падчерицы, – заговорила она. – На Марго это очень хорошо отразилось. Про Бландину не знаю. Она больше не бывает у отца.
Взгляд ее скользил с предмета на предмет, ни на чем не задерживаясь дольше двух-трех секунд. «Вид у нее затравленный», – подумал Спаситель.
– Ему поставили диагноз «аутизм», – сказала мадам Карре, указывая на сына.