– Ты бы поменьше курил, Жово.
– Все мы, приятель, когда-нибудь умрем. Но я привел в порядок все дела. Написал завещание, и кое-что, увидишь, припас для мальчишек. Двадцать две тысячи евро. Небось не ожидал?
Дело о краденом бриллианте было закрыто.
– Папа? – удивился Лазарь. Отец встречал его у выхода из школы, второй раз за последнее время. – Подождем Поля?
Поль вот уже несколько дней задерживался с одноклассниками. Но Спаситель жестом подозвал сына, и они пошли вдвоем. Как ни глупо, у Лазаря мелькнула мысль: вдруг папа сейчас ему скажет, что Луиза опять ждет ребенка!
– Скажи-ка, у тебя все хорошо?
Такого вопроса Лазарь не ждал.
– А почему ты спрашиваешь? Потому что я вегетарианец?
– Ты довольно тощий, это правда, – сказал Спаситель. – Но я не об этом. Мне кажется, ты стал какой-то смурной.
– Что это значит?
– Ну, грустный, унылый, – пояснил Спаситель.
Лазарь кивнул.
– Да, иногда мне грустно. Сам не знаю почему.
Спаситель вздрогнул. Этого в глубине души он и боялся. Беспричинная грусть. Изабель Турвиль депрессия довела до смерти. Лазарь – наполовину Турвиль, а у Турвилей душевные болезни в роду.
– Хотя вообще-то причины есть, – подумав, сказал Лазарь.
И перечислил: «неродившийся ребенок», «Поль меня сторонится», «животные страдают», «глобальное потепление»…
– Ладно, ладно, – перебил сына Спаситель. – Но я спрашиваю, почему ты грустишь вот сейчас.
– Потому что ни одна девочка из класса не обращает на меня внимания.
– Ну, это надо изменить! – воскликнул Спаситель. Его антильская честь была слегка задета. – Но, знаешь, в твоем возрасте я тоже был олухом, длинным и тощим, еще почище тебя, и боялся девчонок. Так что ничего не потеряно.
Спаситель заговорил с сыном о Мартинике, но тот почти ничего о ней помнил.
– Ну, Эвелину-то помнишь? А кто такой дядя Ти-Жо, не забыл?
После такого вступления он рассказал Лазарю о смерти Ти-Жо и приглашении Эвелины.
– На Пасху? Это же совсем скоро! – обрадовался Лазарь. – Мы все поедем?
– Нет. У меня не хватит денег на билеты для всех. Только мы с тобой.
Спаситель и сын.
– Только Сент-Ивы. – Похоже, Лазарь не слишком расстроился.
Так, еще одно дело сделано. Теперь – следующий пункт.
Дождавшись, когда кончится день и они с Луизой останутся наедине в спальне, Спаситель спросил:
– Ну как, унялась эта тетка, которая тебя изводила?
Луиза подняла голову от «Репюблик дю сантр»:
– Мелоди Жежер? Она придумала другую тактику: агитирует всех оказывать давление на книготорговцев, чтобы они сняли мою книгу с полок.
– А в «Инстаграме» на тебя все еще нападают?
– Разумеется. Отличный и безопасный способ выместить на ком-то свои обиды.
– Не такой уж безопасный, – сказал Спаситель. – Я порылся сегодня в интернете: оскорбления в социальных сетях караются законом.
– Они же анонимные, – с сомнением возразила Луиза.
– Можно обязать операторов раскрыть анонимность, а наказания предусмотрены – будь здоров! Штраф до сорока пяти тысяч евро. И даже тюремный срок, если оскорбления имеют гомофобный или расистский характер.
У него есть знакомый (или знакомая?) адвокат, мэтр Орели Табар.
Продолжение следует.
В пятницу, через двое суток после панической атаки, Спаситель снова принимал пациентов как ни в чем не бывало.
– Здравствуйте, Фредерика! Вам очень идет новая стрижка.
– Спасибо.
Она села, аккуратно расправила юбку, свернула и положила на колени пальто, как прилежная маленькая девочка.
– Ну, как прошла неделя?
– Ничего особенного, – сказала она, разглаживая ладонью подкладку пальто.
Спасителя кольнула досада. Фредерика, должно быть, прочитала записку, пожала плечами и выкинула его колдовской заговор в мусорную корзину.
– Что нового посоветовал доктор Бутонне?
– Я к нему больше не хожу, слишком дорого. Вы и он – разоришься! – Фредерика всё поглаживала пальто, ей явно хотелось что-то сказать, но она колебалась. – Да что там, если я попрошу вашего совета, вы все равно, как обычно, ответите: «А сами вы что думаете, Фредерика?»
Она очень похоже изобразила вкрадчивую манеру психолога. Спаситель рассмеялся.
– По крайней мере, у вас хороший характер, этого не отнимешь! – сказала Фредерика.
– А по какому поводу вы хотели со мной посоветоваться? – проворковал Спаситель, передразнивая сам себя.
– Я познакомилась в нашем магазине с одним человеком, – взволнованно начала Фредерика, явно приступая к долгому рассказу.
– Так, так, так.
– И нечего многозначительно так-такать. Это просто один клиент. Он хотел укоротить цепочку-гурметку, она великовата для его руки, а он ею очень дорожит, это память об отце.
Этот клиент пригласил ее выпить кофе. Постепенно, как будто не очень охотно, Фредерика набросала его портрет: лет сорока, голубоглазый, красиво говорит.
– У него хороший вкус. Люблю мужчин, которые хорошо одеваются. Кстати, если позволите замечание, месье Сент-Ив, вам стоило бы носить галстук.
Спаситель неизменно носил белую рубашку с расстегнутым воротником.
– Я подумаю, – сказал он. – Но я все еще не понимаю, какого совета вы от меня ждете.
– Сейчас скажу, не спешите, – ответила она таким тоном, будто отчитывала нетерпеливого ребенка. – Мы поговорили о его отце, о наших отцах, вообще об отцовстве, и он признался, что не может стать отцом. Он от этого очень страдает, потому что он очень любит детей.
– То есть он бесплоден.
– Вовсе нет! Он гей. Вот по этому поводу я и хотела с вами посоветоваться.
– По этому?
– Да, потому что мы могли бы с помощью искусственной инсеминации завести ребенка, и он бы жил с обоими родителями поочередно.
У Спасителя глаза на лоб полезли, он воззрился на Фредерику с довольно-таки глупым видом. Но быстро овладел собой.
– Это он сделал вам такое предложение?
– Да нет же, это я, – ответила она, будто это само собой разумелось. – Он сказал, что подумает.
Плотина, которую выстроили три поколения женщин: бабушка, мать и дочь, чтобы отгородиться от обманщиков-мужчин, не устояла против неистового желания любить.
– Я совершила обряд, как вы велели, – призналась наконец Фредерика. – Сожгла листок и зарыла пепел в песок на берегу Луары в полнолуние. Это было так красиво! И я сняла, сняла заклятье! Я это физически почувствовала.
Спаситель не знал, что сказать. Призывать к благоразумию бесполезно. Фредерика загорелась идеей родить ребенка от гея.
Полюбопытствуй Спаситель, как зовут господина с гурметкой, он был бы сильно удивлен.
В эту пятницу Соло не постучался в дверь дома № 12 по улице Мюрлен, как делал до этого много недель подряд, потому что они с психологом решили, что теперь он будет приходить, когда возникнет необходимость, время от времени. Консультации у него теперь будут не регулярные, а эпизодические. Таким образом, он уступил свое место…
…кому?
– Эллиот!
После нападения на его друга прошло два дня.
– Как дела у Кими?
– Я видел его в больнице. Он был в сознании, но говорить не мог. Лучше бы… – Он прикрыл глаза ладонью, словно говоря: «Лучше бы этого не видеть». – Его били по лицу. Хотели изуродовать.
Он замолчал – говорить было трудно. Но кое-что смог выговорить сквозь зубы: сломан нос, выбиты зубы, разбиты губы.
– Он видел, кто это был? – спросил Спаситель. Его снова захлестнуло бешенство.
– Нет. Было темно. Они ждали его в конце улицы Бургонь, где уже нет кафе.
– Они ждали, – с нажимом повторил Спаситель.
Похоже на засаду, но надо ли делиться этой мыслью с Эллиотом?
– Это я виноват, – сокрушался юноша. – Я устал и ушел из кафе раньше, а он остался с друзьями. Как я не подумал, что ему придется возвращаться домой одному!
– Но ты же не мог знать…
– Нет, я знал! – вырвалось у Эллиота.
– Что ты знал?
– Нет, ничего…
Эллиот задыхался, будто ему сдавили горло. Спаситель принес ему воды. Эллиот напился, и к нему вернулись силы говорить.
– Я знал. Я знаю. Меня травили в школе. После этого я стал иначе видеть людей. Человек – злобное существо. В каждом человеке живет чудовище.
За обобщениями таилось что-то определенное. Спаситель вспомнил тетрадь с рисунками, которую отнял у него Кими. Там были двое молодчиков бандитского вида, и один из них говорил что-то вроде: «Не появляйся в городе, не то тебе морду набьют». Кими получал угрозы, но наплевал на них и пошел посидеть в кафе в центре города. Спаситель сразу подумал, что у этого хрупкого юноши железная воля, и не ошибся. Но узнать, кто хотел его запугать, скорее всего, не удастся.
Эллиот взял бумажный платок, смочил его водой и вытер глаза.
– Я вам кое-что принес, – сказал он, резко меняя тему и тон.
Из синей сумки он вытащил довольно старую книжку и протянул психологу. Книжка была детская.
– «Про девочку Жюли, которая смахивала на мальчика», – прочел Спаситель вслух.
Родители маленькой героини этой истории все время ее ругали: «Что за ребенок! Вечно откуда-нибудь падает, проказничает, сквернословит! Не девочка, а настоящий мальчишка!»
– Прочитайте надпись на первой странице, – сказал Эллиот.
Там было написано: «Тебе, на десять лет. От папы». Эллиот не сомневался: отец очень давно понял, что Элла похожа на мальчика. Камиль Кюипенс прожил жизнь безучастно: занимался нелюбимым делом; не поддержал жену, когда они потеряли сына; злился на Эллу, когда у нее была школьная фобия; он пил в одиночку и конце концов погряз в алкоголизме. Но в последние месяцы перед смертью он успел сказать Элле, что верит в нее, в ее литературный талант, признал Эллиота своим сыном… И потому Камиль Кюипенс навсегда стал для Эллиота любящим и горячо любимым отцом, который будто бы все время был с ним рядом и которого он безутешно оплакивал. Идеализированным отцом.
– Прекрасный подарок, – сказал Спаситель, возвращая книгу.