Эллиот посмеивался над матерью, но без всякой злобы. Он ей почти сочувствовал.
– И это вас с Жад сблизило?
– Да. Она мне рассказала всю свою жизнь. Я был для нее как бы психологом. Может случиться, что я женюсь раньше нее. Буду отцом семейства. Что вы на это скажете?
Консультация закончилась, и тут вдруг Спаситель обратил внимание, что «дочь короля» осталась безымянной. Почему? Потому что сама по себе эта девочка Эллиота не интересовала? Но она задала ему бессловесный вопрос: кого же будет любить он сам? Девочку или мальчика?
В пятницу, последний рабочий день недели, ученики шестого класса, перевозбужденные последним сериалом, с красными или подведенными синевой глазами от недосыпа, пытались уследить за тем, что говорит им мадам Плантье. Лазарь, счастливчик, проспавший девять часов благодаря отцовскому запрету на телефон, находился среди тех немногих, кто был способен понимать учительницу французского языка и литературы. Для него преподавательница была кладезем образованности. На вопрос, который он задавал себе: «Могут ли все быть счастливыми?» – она с уверенностью отвечала: «Конечно, нет!» Нет в природе счастливых поэтов. Писателя, который наслаждается жизнью, тоже никто не видел. Работа писателя – сплошное мучение, творчество – всегда драма, и роман со счастливым концом казался многознающей мадам Плантье оскорблением. По программе шестому классу предстояло изучать сказки, и ученики приготовились расслабиться, потому что все сказки обязательно заканчивались так: «И жили они долго и счастливо, и было у них много детей». Но мадам Плантье была женщиной с большим литературным багажом, и она раздала детям листочки с коротенькой сказкой братьев Гримм под названием «Смертная рубашка».
«Жила-была одна женщина, и был у нее сынок семи лет, да такой славный, что все любили его и голубили, а мать в нем души не чаяла. Но однажды заболел ее милый сыночек, и взял его Господь Бог к себе. Мать о нем плакала день и ночь, и ничего не могло ее утешить. Через короткое время после похорон стал мальчик по ночам домой возвращаться, сидит где привык и в игрушки играет. Мать заплачет, и он вместе с ней. А утром он исчезал».
– А где добрая фея? – возмутился Поль.
– Сказки разные. Это же не Уолт Дисней, – ответила мадам Плантье. – У братьев Гримм крестная мать не добрая фея. Крестная у них – это Смерть.
И учительница рассказала сказку «Смерть-крестная» (она очень любила ее рассказывать) и еще сказку «Безручка», про девушку, у которой родной отец, послушавшись дьявола, отрубил обе руки. После этого урока все ученики шестого класса при одном только слове «сказка» представляли себе самые жуткие истории. А Лазарь записал в свою тетрадь еще одно размышление о человеческом уделе:
«Люди любят рассказывать грустные истории, чтобы своя жизнь не казалась им очень грустной».
Пятница, вторая половина дня. Еще две консультации – и рабочая неделя позади. Спаситель временами изнывал не меньше, чем шестиклассники.
– Так что же, ты думаешь… что недостаточно умна?
– Да.
– Говори громче, – хором просят месье и мадам Гонсалес.
– Да! Я идиотка! – орет во весь голос Амбра.
Месье и мадам Гонсалес никогда бы не подумали, что им придется вернуться в кабинет месье Сент-Ива. Впервые они пришли к нему в ноябре 2015-го, когда Амбре было тринадцать и она перестала спать. Понадобилось всего несколько консультаций, чтобы девочке, по словам ее родителей, стало лучше. И вот Спаситель снова видит перед собой Амбру. Едва на нее взглянув, он заподозрил, что у нее началась анорексия. Долговязая девочка-подросток с длинной шеей и длинным носом, какой Спаситель ее запомнил, теперь не только вытянулась, но и сильно исхудала.
– И кто же называет тебя идиоткой? – осведомился психолог.
– Никто. Я сама, потому что получила семь баллов за последнее задание по французскому.
– И этого достаточно, чтобы ты записала себя в идиотки?
Амбра молчала, и мадам Гонсалес решила помочь дочери, рассказав, что Амбра всегда была гордостью класса и со своими оценками рассчитывала поступить в Институт политических исследований в Париже.
– Теперь нет, – простонала Амбра. – Я самозванка.
– Самозванка? – переспросил Спаситель, учуяв в этом определении влияние учителя-словесника.
– Да. Все считали меня умной, а у меня только память хорошая. Учительница написала на сочинении: «В лицее ждут собственных мыслей». А у меня их нет. Я могу только повторять, что было на уроке.
– Наша Амбра устала, приуныла, – вмешался в разговор отец. – Доктор прописал ей тонизирующее. Но хочется, чтобы она сама встряхнулась.
– Мы готовы взять репетитора, – прибавила мадам Гонсалес. – Пусть позанимается французским. Конечно, семь – это плохо, но уж точно не конец света.
– Если за следующее получит тринадцать, ей выведут среднее, – сказал месье Гонсалес.
Опасный дуэт вновь и вновь давил на старшую дочь, требуя от нее успехов.
– У нее по-прежнему со сном непорядок, – заговорила мать. – Сидит за уроками до десяти, до половины одиннадцатого. А потом любимый сериал смотрит. Вы же знаете нынешнюю молодежь?!
Похоже, ей хотелось услышать из уст Спасителя одобрение, она не была уверена, что правильно разрешать Амбре смотреть сериалы на планшете.
– Я завариваю ей липовый чай около полуночи, – продолжала мадам Гонсалес. – Но она слишком рано просыпается. В пять часов. Маловато времени для сна, правда? Я ей говорю: «Спи до семи, я тебя разбужу». Нет. Она просыпается в пять.
Похоже, мадам Гонсалес искренне думала, что Амбра просыпается в пять ей назло.
– Понятно, когда спишь по пять часов в сутки, то и в школе плохо учишься, – заключила она, по-прежнему ожидая поддержки от Спасителя.
– Мало этого, она и не ест ничего, – прибавил отец.
– Ничего не любит. Ест только куриную грудку и пюре «Вико». Никаких фруктов, никаких овощей.
– Так питаться совсем не дело.
Родители описывали жизнь Амбры, а она молчала и терла себе запястье. Спаситель вспомнил, что когда-то у девочки была экзема, аллергическая реакция на шерстяные фенечки. Теперь она их больше не носила, но кожа на запястье была красной и явно чесалась.
– Не чеши, – шепнула дочери мадам Гонсалес, похоже, стыдясь за ее манеры.
Спаситель счел, что родителей он выслушал достаточно.
– Месье Гонсалес, мадам Гонсалес, благодарю вас за то, что вы прояснили ситуацию, а теперь я попросил бы вас вернуться в приемную, чтобы я поговорил с Амброй.
Родители обменялись подозрительным взглядом.
– Дадим ей немного времени, чтобы она… хм… имела возможность подумать сама, – нашел он нужную формулировку.
– Спать ей нужно – вот это точно, – пробурчала мадам Гонсалес, нехотя поднимаясь. – Доктор не прописал ей снотворное, а надо бы…
Лечащим врачом у них был доктор Дюбуа-Герен, хороший знакомый Спасителя. Если терапевт считал, что проблему не решишь одними лекарствами, он отправлял пациентов к психологу.
Дверь за родителями Амбры закрылась, и Спаситель несколько секунд посидел молча, ожидая, чтобы ослабло напряжение, которое от них исходило и, казалось, висело в воздухе.
– Ну, Амбра, что пошло не так?
– Все.
– У тебя есть проблемы кроме школьных?
– А школьных мало?
– Ты же слышала, что сказала мама? Семь по французскому не конец света.
Родители Амбры мало радовали Спасителя, но он решил, что разумнее все-таки на них опереться, а не критиковать.
– Мама только так говорит, она так не думает, – пробурчала Амбра. – У моих родителей нет образования, и меня из-за хороших оценок они принимают… за Эйнштейна! – Глаза Амбры наполнились слезами. – Я не хотела бы их разочаровать.
Спаситель вспомнил, что во время своей недолгой терапии Амбра сказала ему, что больше всего не хочет расстраивать родителей.
– Как ты думаешь, чего хотели твои родители, когда пришли с тобой ко мне?
– Ничего не хотели. Это я захотела к вам прийти.
К доктору Дюбуа-Герену они с мамой пошли из-за ее плохого сна, Амбра ему рассказала, что ей кажется, будто она падает в бездонный колодец, особенно ночью, когда засыпает. И тут вдруг она подумала: Спаситель!
– Вообще-то я мало что о вас помню, – призналась Амбра, – но помню, что вы симпатичный и что я вам сплела фенечку.
– Ты хотела бы возобновить психотерапию?
– Я бы хотела, но вот мама с папой…
Спаситель понимающе кивнул. Гонсалесы были сторонниками медикаментов. Снотворное, витамины – хоп! – и ты опять в седле! Поговорив с Амброй еще минут десять, он снова пригласил родителей к себе в кабинет.
– Амбра на грани нервного истощения, – объяснил им Спаситель. – Бессонница только симптом. Ваш терапевт совершенно прав, снотворные мало чем помогут. Несколько сеансов психотерапии могут улучшить ее состояние.
– Понятно, – согласилась мадам Гонсалес. – Жаль только, что я не взяла с собой ежедневник. Я позвоню вам, и мы выберем подходящее время.
Забытый ежедневник – дежурный предлог, когда после консультации люди не хотят приходить на следующую. Спаситель промолчал. Он встретился взглядом с Амброй, и ему показалось, что внутренне она на что-то решилась. На что?
– Посмотрим, – пробормотал Спаситель.
Мюриэль Робертсон была последней из шестидесяти трех пациентов, которых психолог выслушал на протяжении недели в четырех стенах своего рабочего кабинета. Когда он открыл дверь приемной, мадам Робертсон стояла в пальто, как будто собралась уходить.
– У меня поезд, – сказала она вместо «здравствуйте».
– Поезда опаздывают чаще меня, – отозвался Спаситель, у которого не возникло ни малейшего желания извиниться. – Прошу, проходите, мадам Робертсон, если у вас осталось еще немного времени.
Люди, приходящие на консультацию в первый раз, редко чувствуют себя непринужденно. Кто-то перевозбужден, кто-то рассеян. Есть скептики, которые не верят в «такие фокусы». Есть оскорбленные, они не понимают, с чего вдруг их лечащий врач посоветовал им отправиться «сюда». Агрессивные, спрашивающие с порога: «Вам что, денег мало?» Замороженные, они сидят опустив глаза. Кто-то делает вид, что прекрасно себя чувствует, и добродушно интересуется: «Ну, и в чем она состоит, ваша терапия?» Каждый раз Спаситель спрашивал себя: что сегодня появится из шляпы волшебника?