– Ты вор.
Поль застыл в недоумении: это что еще такое?
– И что это значит?
– Это значит, что ты крадешь мою работу, и мне это надоело.
Вот оно что! Но Поль не сдался:
– А кто писал красивые слова о дружбе в своей тетрадке?
– Писал, но теперь написал другие, получше: «Дружить не значит позволять собой помыкать».
– Все думают, что ты добрый, – огорченно заявил Поль, – но это неправда, совсем наоборот.
– Жово говорит: «добряк» – не значит «слабак», – ответил Лазарь. Он обиделся, но был непреклонен.
По дороге в школу они больше не обменялись ни единым словом. Поль про себя растравлял свои обиды. Ему плохо на улице Мюрлен. Новая семья – это отстой. Как его назвал Лазарь? Вор? Нет, это Поля обокрали. У него украли маму, его комнату. Даже хомячок и тот не по-настоящему его, он стал общим. И Спаситель тоже не по-настоящему его папа. И никогда не будет, это же ясно как шоколад. Поль расчесывал, расчесывал свои раны, и ему стало по-настоящему больно.
– Я возьму три тетрадки, – сказала мадам Плантье. – У Ясмины… Ноама… И… Поля.
«Пожалуйста, – надрывался про себя Поль, отправляясь с тетрадкой к столу учительницы, – радуйся, Лазарь!» Мадам Плантье была учительницей старой закалки, в тетрадках она писала замечания для родителей и требовала под ними подписи. На этот раз она написала: «Поль работает, когда пожелает, то есть крайне редко. Прошу вас следить, чтобы домашние задания были выполнены».
Мадам Плантье перешла к следующей теме: «Поэзия странствий и странствия в поэзии».
А Спаситель в это время ждал у себя в кабинете пациентку с душой-странницей.
– Шарли?
Молодая женщина вошла в кабинет решительным шагом, можно даже сказать, шагом завоевательницы. Она села, окинула ироническим взглядом кабинет и спросила:
– И вы собираетесь просидеть здесь всю жизнь?
– То есть?
– Франция, Орлеан, улица Мюрлен, дом двенадцать.
– А вы помните, что сказал Андре Жид? «То, что есть, – не просто хорошо, это лучше всего».
– Хотите сказать, что довольны своей судьбой? – спросила она недоверчиво и свысока. – И вас не вгоняет в тоску, что всю жизнь вы будете делать одно и то же?
– А еще Андре Жид говорил: «Следуйте своим наклонностям, и они приведут вас на вершину». Вы решили заняться моей психотерапией, Шарли?
Она засмеялась и сказала, что, пока сидела в приемной, действительно задала себе вопрос: как такой человек, как он, мог осесть в Орлеане?
– Или ваши предки прямые потомки Жанны д’Арк?
– Я что-то не слышал, чтобы у нее были дети. Я родился в Фор-де-Франс. Моих предков «вывезли» из Африки. А как у вас обстоят дела, Шарли?
Спаситель хотел перебраться на территорию пациентки.
– Я ниоткуда. И не по вине моих предков. Но мне хорошо только там, где я знаю, что не останусь. Помните, вы прочитали мне стихотворение: «Когда ты любишь, надо уехать». Я это понимаю, я сама так чувствую.
– Иногда у меня создается впечатление, будто вы думаете, что вы никому не нужны, – заметил Спаситель, – что вас все гонят.
– Оседлые не любят кочевников.
– А вы кочевница?
Шарли кивнула. В конце концов она изящно объяснила себе свои неудачи.
– Как ваша деловая встреча? Я имею в виду насчет работы модератора в «Фейсбуке»? – спросил Спаситель.
Шарли сердито усмехнулась:
– Заняла пять минут. Спросили: «Вам нравятся социальные сети? Не боитесь малоприятных картинок?» Впрочем, дали подписать бумагу, что я немедленно сообщу им, если буду слишком остро реагировать на неординарные зрелища.
– А на какие именно, вам уточнили?
– Самоубийства, порнография, самоповреждение, отрезание головы, the usual stuff[23]. Фотографии пенисов во всех видах. Я успела поговорить с одной модератрисой. Знаете, что странно: там работают в основном девушки. Самое страшное, что она видела, – ролик, где женщина на шпильках затаптывала котенка.
Спаситель скривился. Шарли снова сердито усмехнулась, потом морщины у нее на лбу разгладились.
– Приступаю на будущей неделе.
– Надеюсь, что вскоре вы найдете себе другую работу, – сказал Спаситель, которому стало немного не по себе.
Шарли от души расхохоталась:
– За меня не беспокойтесь, я твердокаменная. В подростковом возрасте смотрела взахлеб ужастики и никогда не отворачивалась на сценах с пытками. Скажу прямо, я не питаю иллюзий относительно человечества, оно отвратительно.
– Не боитесь стать мизантропом? – спросил Спаситель, смягчая вопрос улыбкой.
– Неужели у вас лучшее мнение о собратьях?
– Видите ли, мне повезло больше, я имею дело только с жертвами.
Он, как обычно, обошелся без прямого ответа.
– Можно мне выпить чашечку кофе?
– Будьте как дома.
– И вы правы, мой дом здесь.
– Что вы имеете в виду?
– Я бы не хотела, чтобы вы переезжали. В Берлине я часто вспоминала улицу Мюрлен, двенадцать. И говорила себе: если соскучусь по родным местам, поеду, повидаюсь со Спасителем. – Голос Шарли слегка дрогнул. – Мне не хватало немецких слов, чтобы выразить, что я думаю, что чувствую. Приходилось сразу идти к сути. И это приносило ощущение свободы. Но когда затянулось, стало мучительным. Мне нужны оттенки, тонкости, а это… – она вернулась, держа в руке чашку с кофе, – возможно только по-французски. Здесь.
Шарли допила кофе, надела пальто и направилась к двери.
– Шарли!
– Да?
– Вы забыли мне заплатить.
Это было уже второй раз. Шарли сделала вид, что шарит по карманам.
– Кредиткой можно?
– Вы прекрасно знаете, что нет.
– Тогда я заплачу в следующий раз.
Спаситель отрицательно покачал головой:
– Мне платят даже дети. Они оставляют мне рисунки. Таков закон. Психотерапия – это работа, которую вы осуществляете над собой. Но это также работа, которую делаю я, чтобы помочь вам, и она стоит сорок пять евро.
Шарли прекрасно это знала, но ей хотелось жить вне закона, закона оседлых. Она огляделась вокруг себя, увидела на столе Спасителя ножницы и взяла их.
Спаситель внимательно следил за каждым ее движением, готовый, если что, вмешаться. Шарли отрезала пуговицу на своем пальто, в самой середине, и протянула ее Спасителю. Обмен. Потому что она кочевница.
– В следующий раз я выменяю ее обратно на чек. Так вас устроит?
Спаситель отделался своим обычным «так, так, так», постаравшись убедить себя, что поведение Шарли имеет важный смысл и является частью психотерапии. Но далось ему это не так уж легко.
Примерно в то же самое время мадам Плантье мысленно искала стихотворение о путешествии, закончившемся неудачей, которое позволило бы ей вывести заключение: «Куда бы мы ни поехали, свою беду мы берем с собой». Но не нашла. И в конце концов прочитала:
Блажен, кто странствовал подобно Одиссею…[24]
– Поль, я не понимаю, что вас так насмешило в сонете Дю Белле. Мало того, что вы сами ничего не делаете, вы мешаете работать другим.
Бедный Поль – уж точно, это был не его день. И Лазаря его неприятности вовсе не радовали, как думал, растравляя себя Поль. Для Лазаря Поль был по-прежнему лучшим другом, он видел, что тот сбивается с пути, и страшно переживал. Когда же наконец родители заметят, что происходит с Полем? Он не идет домой после школы, курит в кустах в сквере Морис-Гардет, у него завелись деньги, и он говорит, что это «карманные от отца». Но он врет!
В половине седьмого Спаситель проводил до дверей мать с дочерью и взял айфон.
– Лазарь? Да, это я. Сегодня я немного задержусь. Накроете на стол вместе с Полем?
– Да, папа, накроем, – ответил мрачно Лазарь, поглядев на пустое место Поля за столом.
Спаситель прекрасно различал все оттенки в голосе сына. Он заметил мрачность Лазаря и знал, что у него бывают приступы меланхолии, особенно в сумерки.
– До скорого, – попрощался Спаситель, пообещав себе непременно поговорить с сыном, как только освободится минутка.
Но сейчас настало время для разговора с Бландиной Карре. Девочка занялась своим внешним видом и появилась в длинном, по самые щиколотки, пальто в стиле оверсайз[25].
– По новому заходу? – встретил ее Спаситель насмешливым приветствием.
– Я ненадолго, через полтора года конец света.
– Ах да, а я и забыл…
– Но ты хотя бы помнишь, что я говорила тебе по телефону? – обиделась Бландина. – Температура поднимется до пятидесяти градусов, наступят засуха и страшные наводнения.
– Засуха и наводнения?
– В разных местах и не одновременно. Есть разные варианты. Или, по тайному пророчеству в Библии, – в две тысячи двадцать первом году всемирный Армагеддон, но я в это не особо верю, потому что я атеистка. Или смертельный вирус тоже в две тысячи двадцать первом, который уничтожит только один континент…
– Охо-ох. – Спасителю оставалось только вздохнуть.
Бландина, похоже, говорила сама с собой, а не с психологом, хотя он сидел тут же, рядом с ней, в кабинете. Вскоре пошла речь об Исааке Ньютоне, «настоящем ученом, тут нет никаких сомнений, нам о нем даже в школе рассказывали», так вот Ньютон посчитал, что конец света наступит в две тысячи шестидесятом году.
Спаситель счел необходимым напомнить о своем присутствии и громко сказал:
– Бландина! Дату конца света уже не раз назначали свидетели Иеговы, ее находили в календаре майя и в пророчествах Нострадамуса, но он не наступал. Чем тебе дорога мысль о близком конце света? Она избавляет тебя от тревоги за собственное будущее?
Бландина всегда отвечала не задумываясь. Выстреливала мгновенно, словно ответ был уже предусмотрен в сценарии.
– Будущее заложили вы своим настоящим! Не сочти, что я обвиняю лично тебя, Спаситель, но вы, взрослые, оставили нам мир в ужасающем состоянии, повсюду горы пластика, а восемьдесят процентов животных исчезли!