– Садись. Так какое у тебя дело?
Жово успел напрочь позабыть и об отравленном молочке, и о погибшем младенце, и о матери, которую подозревали в убийстве.
– Так вот, мать оказалась ни при чем, – начал месье Жерар. – Да вы, наверное, уже читали в газетах. Не читали? Да, во флаконе был ботокс, смешанный с косметическим молочком, но он не мог быть смертельным для младенца.
Какое-то время под подозрением находилась мадам Кантен, мать ребенка, потому что она принесла с работы крем против морщин с ботоксом, чтобы попробовать его на себе. Но вскрытие показало, что ребенок умер от цианида.
– Именно так, как вы сказали, – с восхищением произнес месье Жерар.
Если вскрытие не произведено немедленно, обнаружить цианид практически невозможно, но он был найден в печени ребенка. Теперь следствие двинулось в другом направлении, так как месье Кантен возглавлял небольшое предприятие, где для обработки металлических поверхностей использовался цианид натрия. В ту самую субботу отец находился дома, и он вполне мог дать ребенку выпить немного сока или ароматизированного молока, капнув туда яд. А что касается флакона с молочком «Персиковая кожа», то он специально сохранил его, чтобы подозрение пало на супругу. До сих пор месье Кантен отрицал свою причастность к преступлению, но его положение осложнилось после того, как выяснилось, что ребенок был не его. Мадам Кантен призналась следователю, что находится в близких отношениях с химиком Аленом Корнефом и это был их ребенок, о чем ее муж недавно узнал.
– Выяснится ли вся правда когда-нибудь? Сознается ли муж в преступлении? – продолжал размышлять месье Жерар. – В детективных романах всегда все становится ясно, а вот в жизни…
Он замолчал. Ему хотелось рассказать историю с Патрисией. Комната, где в полутьме дремали пожилой человек и кошка, располагала к воспоминаниям, и Дидье Жерар словно бы видел сон наяву.
– Здесь была столовая, да, была столовая. По вечерам мы садились за ужин впятером – мои родители, дедушка, мамин папа, я и моя сестра Патрисия. Она была на восемь лет старше меня. Когда Патрисия входила, комната будто освещалась светом, такая она была красивая… а может, входя, она зажигала люстру?
Патрисия стала наваждением Дидье, потому что после ее смерти по всему дому развесили ее портреты. Черно-белые фотографии, гладкие и блестящие, похожие на фотографии звезд студии «Аркур»[43]. Для отца и деда Патрисия в расцвете юности и красоты стала лицом косметической фирмы «Роже Жерар».
– Она умерла двадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Сорок два года тому назад. Да, уже сорок два года. Мне тогда было восемь, а ей шестнадцать. Ее убили.
Дидье вспоминал прошлое отрывками.
– Ваше персиковое молоко ее отравило? – осведомился Жово в приступе ясновидения.
– О нет. Нет, нет. В то время у дедушки был один маленький цех, это отец развернул большое дело.
– И как же она умерла?
– Никто не знает… в том-то и дело.
Вот уже лет двадцать Дидье Жерар ни с кем не говорил о трагической гибели сестры, которая повлияла и на его судьбу.
– Мы с Патрисией спали на втором этаже в смежных комнатах. Комната Патрисии была больше и светлее моей, но было одно неудобство: чтобы выйти на лестницу, ей надо было пройти через меня.
До сих пор все так и оставалось. Комната Патрисии стала теперь комнатой Поля и Лазаря, и она выходила в другую, которую Спаситель сделал своим домашним кабинетом.
– В ту ночь, – продолжал Дидье, – сестра прошла через мою комнату. Не знаю, что меня разбудило – звук ее шагов или свет фонарика. Я увидел, что она в пальто. Патрисия пообещала, что подарит мне свой маленький радиоприемник, если я никому ничего не скажу. Я спросил, что она собирается делать. Она ответила: «Иду в сад покурить. Только ты никому не говори. Это секрет». Я пообещал… Мне очень хотелось получить приемник. Это понятно – мне было всего восемь лет. Мне и в голову не могло прийти, что сестра может подвергаться опасности. Я поверил, что она просто хочет покурить тайком от родителей.
Дидье будто оправдывался, обращаясь к невидимому судье, который обрек его на чувство вины до конца его дней.
– Патрисия ушла. Уже потом все решили, что она прошла через сад, вышла в аллею и там ее кто-то ждал. Через два дня дети, игравшие в мяч на пустыре, нашли ее тело.
Горло Дидье сдавило рыдание. Это его вина, его вина… Он должен был побежать к родителям в спальню, разбудить их. Они бы спасли Патрисию, и его собственная жизнь не превратилась бы в ад. После ее смерти и после расследования, которое так ни к чему и не привело, Пьерик Жерар, их отец, не мог видеть сына, жалкого мальчишку, который преступно молчал из-за какого-то радиоприемника. Да, этому сыну он оставил коммерческую империю, но сказал при этом: «Ты ее не заслуживаешь, я старался для Патрисии».
– Хочешь увидеть сад? – спросил замогильный голос.
– Сад?
– Да. И аллею?
Для Жово прошлое и настоящее слились воедино, он считал, что необходимо продолжить расследование. Как ни странно, Дидье Жерар вдруг ощутил то же самое. Он как будто оказался в 1976 году. Стояла ночь, был месяц ноябрь. Светя себе смартфоном, он собрался проделать тот же путь, что проделала сестра.
Жово вышел из кабинета Спасителя, заперев в нем кота. Вместе с месье Жераром, который светил ему, они прошли сначала по коридору, потом через дверь-границу. Дидье боязливо взглянул на темную лестницу, по которой убегала Патрисия, насторожился и шарахнулся в сторону, услышав странную возню в стороне кухни.
– Свинки. Морские. Хомяки, – буркнул Жово.
Дидье узнавал расположение комнат, но, конечно, выглядело все иначе. Однако веранда, за исключением большого телевизионного экрана, осталась такой же, как в его воспоминаниях. Большие застекленные окна, диван и зеленые растения. Несколько ступенек вниз, и они в саду. Снег падал большими хлопьями и таял, едва коснувшись земли. «О-о!..» Дидье с каким-то горестным удивлением взглянул на старую заржавевшую раму для качелей. Сколько раз он маленьким мальчиком сушил слезы на ветру, качаясь здесь! И снова он подумал о Патрисии. Сорок два года назад она спешила по этой самой дорожке, и гравий поскрипывал у нее под ногами.
– Тш! – скомандовал Жово, резко обернувшись к своему спутнику. – А ну, шагай по траве, сучья кровь!
– Конечно, конечно, – прошептал Дидье, поспешив исполнить приказ.
Наверное, там, в доме, есть еще кто-то. Наверное, они могут кого-то разбудить. Скорее всего, этот странный старик живет не один.
И вот они уже стоят перед садовой калиткой.
– Сейчас я тебе открою, – сказал Жово. – Но смотри, берегись.
– А что такое? – встревожился генеральный директор.
Жово не сомневался, что в аллее притаился незнакомец, поджидая Патрисию.
– Погоди минутку, – сказал он, удерживая Дидье. – У меня для тебя кое-что найдется. Стой, не шевелись.
Старый легионер направился к сарайчику, где хранились инструменты, велосипеды, самокаты и всякая хозяйственная дребедень. Дидье с недоумением посмотрел ему вслед.
В сарайчике Жово заглянул в старый ларь для дров, отложил в сторону несколько поленьев и вытащил подозрительного вида металлический предмет. Поднял с полу старую спортивную сумку и запихнул его туда.
– Все-таки вернулся! – облегченно вздохнул Дидье, увидев Жово.
Жово не стал ничего объяснять, отпер калитку и подтолкнул Дидье к аллее, повесив ему на плечо спортивную сумку.
– Берегись, – повторил он на прощанье.
Потом снова запер калитку на ключ и вернулся в дом. Свой долг он выполнил, дальнейшее его не интересовало.
Дидье сделал несколько неуверенных шагов по аллее вдоль садовых заборов. Он не чувствовал тяжести сумки, хотя в ней было килограмма три и она била его по бедру, – он чувствовал только страх. Нелепый. Потому что прошлого не вернуть. И Патрисию тоже. В то время один свидетель, человек, страдавший бессонницей, сказал, что заметил «Пежо-504», который остановился на улице Мюрлен. Сверху, из своего окна, он вроде бы заметил два силуэта, они сели в машину. Но описать этих людей не смог. Тусклое городское освещение. Сонная голова. «Пежо» уехал.
Дидье с невероятным облегчением уселся в свой директорский «мерседес». На сумку, соскользнувшую у него с плеча на сиденье, он не обратил внимания. Километров тридцать он вел машину автоматически и потихоньку приходил в себя. А обнаружив рядом с собой на пассажирском сиденье пыльную, грязную старую сумку, брезгливо скривился:
– Это еще что такое?
И вспомнил слова старика: «У меня для тебя кое-что найдется». Он остановился на первой стоянке, которая ему попалась. Молния долго не хотела открываться, потом открылась. Дидье посветил смартфоном в сумку. И ему опять показалось, что он не в реальности, а во сне и он это не он, а герой какого-то фильма. У него не нашлось слов, чтобы назвать то, что видели его глаза. И он смог только повторить:
– Это еще что такое?
А Жово с удовольствием вытянулся на диване на веранде. Он окончательно разоружился: револьвер отдал Кими, пистолет-пулемет – Дидье Жерару и наконец-то мог заснуть сном праведника.
Лазарь иной раз с любопытством вслушивался в кухонные шумы ранним утром, когда за окнами было еще совсем темно. Вот хлопает дверца шкафа, звякают чашки, скребутся и попискивают хомячки и морские свинки в клетках на полу, а вот вдруг тишина, тихий ангел пролетел, а потом у них с Полем начинается перепалка: «Куда полез? Отстань! Мог бы спасибо сказать!..» Появляется Спаситель, хмурый и молчаливый. Следом Луиза, уже в полной боевой готовности, торопится на очередной репортаж. А потом открывается дверь веранды, впуская ветер, запах табака и бродягу Жово.
Но в этот понедельник Лазарь вспомнил другие времена, те, когда к ним в дом еще не переехала Луиза с детьми. Он, словно моряк, посмотрел в подзорную трубу и различил вдалеке маленького мальчика, который в одиночестве варит себе на кухне какао. Ему тогда было восемь. И ему пришла в голову мысль, которую он записал к себе в тетрадь: «Я как будто составлен из многих Лазарей. И, если хочу быть целым, долже