— Не хотелось бы говорить, неловко. Но раз ты, малыш, настаиваешь…
— Я же не из праздного любопытства, — ободрил женщину Синицын. Ему не очень нравилось обращение «малыш», но он решил не обращать на это внимания.
— Ну изволь. Обычно я прихожу раньше всех и первым делом иду в туалет.
После дороги мне необходимо привести себя в порядок. Я и сегодня пришла, поздоровалась с Гурьевичем, поднялась в свой кабинет и, оставив на столе сумочку и плитку шоколада, отправилась в туалет. Пробыла в нем минут десять, вернулась к себе, сумочка на месте, а шоколадки нет. Вот и вся история. Пустяк, но забавный. Может, тебе пригодится, виновато закончила свой рассказ мадам Керн.
— Вы охраннику об этом сказали?
Софья Леонардовна посмотрела на Синицына с изумлением.
— Малыш, как ты себе это представляешь?! Я докладываю Гурьевичу о том, что у меня сперли шоколадку, когда в помещении, кроме нас двоих, никого. Пропажа шоколадки — это же пустяк. В сумочке лежали деньги, золотой портсигар — я иногда покуриваю — все цело. Я грешным делом подумала, что охранник для внука шоколадку спер. У него внук симпатичный парень.
— Возможно, шоколадку спер убийца. Занятная подробность: киллер сладкоежка. Вы уверены, что у вас в кабинете больше ничего не пропало?
— Вроде нет, малыш… — Софья Леонардовна задумалась:
— Правда, инвентаризацию шкафов я не делала, но на первый взгляд ничего.
— Если заметите пропажу, обязательно сообщите. Вот мой телефон. — Синицын вручил мадам Керн визитку и, поблагодарив, помог ей подняться к себе в кабинет.
Опрос остальных сотрудников занял три часа. С главной редакторшей и охранником в момент убийства под крышей издательского особняка находилось девять человек, не считая самой Рачевской.
Светлана Михайловна вошла в свой кабинет в начале десятого. В девять двадцать Гурьевич выписал пропуск писателю Орлову. В десять ноль пять Орлов покинул здание, о чем у Гурьевича имелся документ. Пропуска на обратном пути посетители обязаны сдавать. В них отмечалось время их ухода.
После беседы с автором Рачевскую видели вне кабинета. Это подтвердили пятеро сотрудников. Труп директрисы обнаружила бухгалтерша Лида Смирнова, которая была вызвана Рачевской заранее на десять тридцать. Секретаршу Юлю, имеющую малолетнего сына, Рачевская по субботам не занимала. Смирнова миновала пустую приемную и постучала. Ответа не последовало. Она вошла в кабинет, увидела убитую и подняла крик. Гурьевич сразу запер помещение, проверил все комнаты. Посторонних при этом не обнаружил.
Когда следственная группа заканчивала работу, а тело убитой уже увезли, в приемную ворвался высокий молодой мужчина с гладким, немного оплывшим лицом пьющего человека. Синицын почему-то сразу догадался, что это Васик.
— Мама, что ты наделала?! — закричал он и, упав на ковер в приемной, забился в истерике.
Его пытались успокоить, усадили в кресло, но молодой человек был невменяем. Он только повторял: «Мама, на кого ты меня оставила?» — и трясся.
Вести с ним в таком состоянии беседу нечего было и думать. Лебедев вызвал врача, и Василия Николасвича Цыганкова — так полностью звучало имя Васика — увезли в клинику.
Вернувшись в отдел и доложив начальству о проделанной работе, Синицын с Лебедевым уселись в своей комнате, сварили крепкого кофе и, потягивая горьковатый напиток, потому что сахар закончился, а купить уже неделю забывали, стали подводить первые итоги дня.
— Как ты, Саша, думаешь, мужик может так классно притворяться? — спросил Синицын.
— Ты о чем? — не врубился капитан.
— О Васике, муже убитой. Толстуха, главный редактор, уверена, что именно он укокошил свою жену.
— Если притворялся, то в нем погиб гениальный артист. Кто он по профессии?
— Инженер-электрик. Но по специальности проработал всего три года, потом лет шесть пьянствовал. Рачевская вылечила его, и Василий Николасвич боялся расстаться с женой даже на день. — Синицын узнал об этом от бухгалтерши Лидии Смирновой. — Лида часто бывала по рабочим делам у Рачевской дома и была неплохо знакома с ее мужем.
— Так вот почему он называл ее мамой. Жалко парня. Похоже, смерть жены для него настоящая трагедия, посочувствовал Лебедев. —Не знаю, почему твоя толстуха так его невзлюбила.
— Люди часто субъективны, — мудро заметил Слава.
— Однако ты философ, — улыбнулся капитан и задал риторический вопрос:
— Так кто же убил Светлану Михайловну? — и с удивлением увидел, что Синицын бледнеет.
— Я, — прошептал Слава.
— Что — я? Тебе плохо, парень. Ты кофе перепил? — забеспокоился Саша.
— Я убил Рачевскую, — тихо, но твердо проговорил Синицын. Он внезапно вспомнил, как соврал радиодиве, чтобы от нее отвязаться, что рукопись романа Каребина в издательстве. И рассказал Лебедеву о странном визите яркой блондинки.
— Браво! Теперь у нас есть хоть какая-то зацепка, — оживился капитан.
— Ты не понял! Я виноват в ее смерти! — продолжал корить себя старший лейтенант.
— Утри сопли. Ничего страшного ты не сделал. Если убийство связано с романом, то они все равно вышли бы на это издательство. Ты не узнал, кто такая эта Лиза-Луиза?
— Лапин вчера поехал в Союз журналистов. А кстати, где стажер? — Обычно Тема оставлял на столе старшего лейтенанта записку, сообщая свое местонахождение. Сегодня на столе Синицына записки не было.
— Это твой сотрудник. Тебе и полагается знать, где он шляется, — усмехнулся капитан. Он был весьма доволен, что отвертелся от стажера и того прикрепили к Синицыну. Страстью к педагогике Лебедев не страдал.
— Саша, во-первых, давай пойдем к Грушину, попросим объединить дело Каребина и Раневской. Во-вторых, руководство следствием возьми на себя. И в-третьих, Конюхова пора отозвать из отпуска. Мы зашьемся, — предложил старший лейтенант.
— Я не против объединить дела, но рано — оснований маловато. Нельзя считать фактом, что убийство издательницы произошло по твоей наводке. Пока это лишь эмоции. Это раз. Конюхова отозвать можно — это два. А три — ты струсил?
— Почему струсил? — удивился Слава.
— Хочешь спихнуть ответственность на меня. Это не по-мужски. Взялся за гуж и так далее.
— Опыта маловато. Дело становится слишком сложным, — пожаловался Слава.
— Ты что, старый импотент или молодой, рвущийся в бой жеребец? Щенков учат плавать, кидая в воду. Вот и выплывай. А слишком сложных дел не бывает.
Нащупаем мотивы, найдем убийцу. Давай переночуем с этой проблемой. Евреи говорят: стоит переспать с бедой, и она уже не так страшна, — усмехнулся капитан и ткнул Синицына пальцем в живот:
— До завтра, старший лейтенант!
Только мне кажется, ты не с бедой сегодня намерен переспать. Это я поеду ночью дежурить к твоей Маше Барановой. Ваша очередь завтра, а ты опять проснешься в Сивцевом Вражке.
Слава промычал что-то невразумительное и, оставшись в одиночестве, позвонил маме.
— Ма, не волнуйся, я у Шмелевой.
— Странно, я с Леной пять минут назад говорила, — удивилась мама.
— Нет, сейчас я одной ногой на службе, но уже еду к Лене.
— Конечно, Пусик. Ваше дело молодое. Передавай Леночке привет. Родители у нее славные. А хорошая семья в наше время — большая редкость. Подумай об этом… — Вера Сергеевна бодрилась, но голос у нее звучал грустно.
— Мама, что-то случилось? — забеспокоился Слава.
— Нет, Пусик, все в порядке. Вот только звонит кто-то и трубку бросает.
Мне от этого почему-то тревожно.
— Может, попадает не туда? — попытался успокоить сын.
— Наверное, так и есть. Ты когда появишься?
— Завтра приеду, — пообещал Слава. На улице было жарко, и люди выглядели по-субботнему празднично. Слава разглядывал прохожих и думал, какие они на вид добродушные и симпатичные. Вполне вероятно, что убийца Каребина и Рачев-ской так же прогуливается по вечерней Москве и ничем не отличатся от других горожан.
Размышляя таким не слишком оригинальным образом, он не заметил, как дошагал до метро и, продемонстрировав на турникете свой служебный проездной билет, спустился по эскалатору.
На станции тянуло прохладным сквознячком и пассажиров было не много.
Дожидаясь поезда, Синицын прохаживался по перрону, продолжая думать о своем, когда его тронули за плечо. Слава вздрогнул и оглянулся. Над ним возвышался стажер Тема Лапин, глядя на шефа сверху вниз.
— Ты откуда, студент? Почему записки не оставил?
— Я надеялся, Вячеслав Валерьевич, что застану вас лично. А утром я на работу не заходил. Сразу поехал на радиостанцию. Вчера в Союзе журналистов мне сказали, что Луиза Чихоненко работает на радио «Белая волна». Вот я и решил не тратить время и начать с них…
— Да не тяни. Выкладывай, что узнал, — приказал старший лейтенант.
Подробности действий стажера его сейчас не интересовали.
Но Тема говорить не стал. Помешал грохот приближавшегося экспресса. Он дождался, когда поезд выпустит и заберет пассажиров, и начал свой рассказ только после того, как последний вагон скрылся в туннеле:
— Так вот, Луиза Чихоненко в прошлом году уехала с мужем в Израиль, и ее документом пользуется совершенно другой человек.
— Опять виражи… Интересно, украла наша красавица удостоверение Чихоненко или та ей отдала сама? — задумался вслух Синицын.
— Теперь мы этого не узнаем, — развел своими длинными руками Тема.
— Почему не узнаем? Израиль — цивильная страна. А у Грушина в приемной имеется Интернет. Мы ее и в Израиле отыщем, — заверил стажера старший лейтенант.
— На это уйдет куча времени, — возразил Лапин.
— Ерунда, у нее наверняка есть электронная почта. Она же журналистка. Вот завтра утром этим и займись.
— А где я возьму ее электронный адрес? — забеспокоился Лапин.
— Ты на радиостанции не сообразил спросить?
— Не сообразил, — признался стажер.
— Напрасно. Уверен, бывшие сослуживцы поддерживают с ней связь. Ведь Чихоненко может им присылать интересные материалы.
— Хорошо, завтра поеду опять на «Белую волну».