а, что тут замешан Уилл, но потом наступила на что-то холодное и скользкое. На полу валялась кучка, точнее, даже горсть, раздавленных помидоров из сада Ричарда.
– Помидоров? – нахмурившись, переспросил Латиф. – За которые вашего свекра наградили медалью?
– Правда, похоже на ключевую фразу анекдота? – глупо хихикнула Виолет.
– Вы сказали, что помидоры раздавили. Как именно? Руками?
– Скорее, ногами… – Виолет запнулась, потом кивнула: – Уилл бросил их на пол и наступил на каждый.
Латиф постучал кончиком карандаша по зубам.
– А дальше что случилось?
– Я вышла в холл. Ричард уже был в гостиной. Он ругался с Уиллом, кричал во все горло, но я не разобрала ни слова. Помню, я стояла на лестнице, не зная, на что решиться. Уговаривала себя спуститься, когда стихнет музыка, только не хотелось совершенно! – Виолет сложила ладони, точно для молитвы. – «Это дом Ричарда, стереоустановка Ричарда, пластинка Ричарда, поэтому не вмешивайся, иди спать!» – твердила я себе, но буквально через секунду оказалась в гостиной. Ричард орал, как ошпаренный, а Уилл катался по полу.
– Музыка продолжала играть?
Виолет кивнула.
– Почему ваш свекор ее не выключил?
– Понятия не имею.
– Разве ее не следовало выключить? В такой-то ситуации?
Виолет откинулась на спинку стула, огорошенная простотой вопроса. В лице детектива не читалось ровным счетом ничего: оно казалось отрешенным, непроницаемым и мрачноватым. Она привыкла рассказывать историю сына в определенном ключе, без замечаний и прерываний, а Латиф, похоже, намеренно засыпал ее вопросами. «Видимо, это профессиональная фишка, – подумала Виолет. – Он пытается сбить меня с толку».
– Полагаю, Ричард забыл о музыке, – наконец сказала Виолет. – Он орал на Уилла, изощрялся в угрозах, а сам пальцем его не трогал. В гостиной стоял странный запах, сладковато-металлический, как у жареного миндаля. Наверное, в стереоустановке что-то перегрелось. Меня Ричард даже не заметил, представляете?
Пленка воспоминаний перематывалась так быстро, что Виолет выдержала долгую паузу, стараясь немного замедлить процесс.
– От грохота музыки у меня стучали зубы. Уилл лежал на полу, вытянув руки по швам, пел и хихикал. Никогда не видела его таким счастливым. Чем громче ругался Ричард, тем сильнее радовался Уилл. От одного взгляда на сына у меня ноги подкашивались. Он весь перемазался томатным соком и без конца повторял какие-то слова… – Виолет попыталась восстановить сбившееся дыхание. – Чтобы разобрать их, я опустилась на колени. В тот момент почему-то вспомнилась строчка из пьесы, которая очень нравилась отцу Уилла: «Но переменчивы дела людские, и к худшему должны мы быть готовы»[2].
Я отчетливо услышала голос мужа: он процитировал Шекспира, точно желая приободрить, только мне стало еще страшнее. – Виолет расправила плечи. – Отчего это случилось, детектив? От шока?
Латиф прищурился, но ничего не ответил. Вероятно, он ждал продолжения рассказа.
– Я обняла сына за плечи и притянула к себе, отчасти чтобы успокоить, отчасти чтобы не смотреть на его лицо. Даже тогда я словно наблюдала эту сцену со стороны и поражалась ее нелепости. Мы напоминали боксеров, которые «обнимаются» на ринге, чтобы избежать удара. Лично я такой бокс всерьез не воспринимаю! – Виолет зажмурилась. – Ричард тоже прислушался к пению Уилла, а я фактически прижала ухо к губам сына и наконец разобрала слова, которые он повторял: «Убей меня».
– «Убей меня?» – тихо переспросил Латиф.
– Да, – кивнула Виолет, – Уилл повторял это монотонно, без выражения, как в церкви.
Латиф поставил внизу карточки какой-то знак – Виолет почудилось, что маленький крестик – и отложил ее в сторону. Господи, что еще за шифр?
– Впоследствии ваш сын повторял эти слова?
– Нет, – покачала головой Виолет. – Помню, я встала – выключить музыку, но ноги не держали, да еще глаза закрывались. Я через силу разлепляла веки, делала шаг, потом опять закрывала глаза. Не могла представить, что случится, когда стихнет музыка. Ричард пугал меня не меньше, чем Уилл. Он абсолютно себя не контролировал! Я постоянно повторяла себе, что ему восемьдесят четыре. – Виолет выдержала очередную паузу и удивилась, как терпеливо ждет Латиф, ведь терпение явно стоило ему огромных трудов. Наконец он кашлянул в кулак.
– Прошу вас, мисс Хеллер, продолжайте!
– Детектив, не дадите мне буквально минуту…
– Да, разумеется! Не желаете воды или кофе? Может, покурить хотите?
Виолет поднялась и закивала: да, мол, хочу, но тут же снова села на стул.
– Больше всего мне хочется со всем этим покончить!
«Вот как стараюсь произвести хорошее впечатление! – подумала Виолет, чувствуя, что расплывается в задорной девчоночьей улыбке. – А он небось думает, какого черта я скалюсь!» Достав из кармана платок, она поднесла его ко рту с одной-единственной целью – спрятать улыбку.
– Хотите – сделаем еще один перерыв. Мисс Хеллер, вам нужен второй перерыв?
«Дикция у него не хуже, чем у телеведущего! – невольно восхитилась Виолет. – Ни малейшего намека на акцент. Родители небось жутко образованные».
– Наверное, нет, детектив. Я уже почти все рассказала.
– Вот и славно! Значит, сейчас я услышу конец той истории?
Виолет убрала платок и кивнула.
– Что случилось после того, как вы выключили музыку?
– На кухне зазвонил телефон: кто-то из соседей спешил пожаловаться на шум. – Виолет подалась вперед, и стул протестующе заскрипел. – Ричард только тогда меня заметил, собрался что-то сказать, уже открыл рот, но потом молча ушел на кухню. Уилл по-прежнему лежал на полу, свернувшись калачиком. «Знаю, каково тебе, знаю, что больно», – шептала я, хотя сама не имела ни малейшего представления. Откуда мне было знать, что он чувствует? «Сынок, мы тебе поможем, доктора вызовем!» – твердила я. Уилл взглянул на меня так, словно я говорила на каком-то тарабарском языке, а потом спросил: «В чем дело, Виолет?»
– Что вы ему сказали?
– Правду. Что он скорее всего серьезно болен. «Возможно, Виолет, – ответил Уилл. – Вполне возможно». Он так и не встал, скорчился на полу и раскачивался взад-вперед. Я была вне себя от радости, что сын рассуждает здраво, благодарила удачу, судьбу, Провидение и все силы, которые смогла вспомнить. Кажется, даже Ричарда поблагодарила! Уилл перестал раскачиваться, сел и огорошил меня заявлением: «Виолет, ты ломоть черствого хлеба, куплет забытой песни». – Виолет засмотрелась на Латифа, прилежно строчившего в блокноте, и лишь когда он поднял голову, сообразила, что молчит.
– А потом?
– Разочарование буквально захлестнуло меня. Вцепившись в его рубашку, я умоляла объяснить, что случилось. Как сейчас помню, сын закусил губу, а потом посмотрел на меня так, словно я ему мешала. «Ничего не случилось, – процедил он. – А теперь греби отсюда, пока я мозги тебе не вышиб». Не добавив ни слова, он повернулся на бок и заснул. – Виолет наклонила голову и какое-то время сидела, апатично глядя в пустоту. В коридоре послышался шум, но почти тут же стих. – Вот и вся история, – объявила она.
– Хорошо. – Латиф откинулся на спинку стула. – Большое спасибо, мисс Хеллер.
Виолет неловко подалась вперед, без всякой причины засмеялась и принялась наблюдать, как детектив переваривает ее рассказ. Чем дольше она смотрела, тем легче становилось на душе. Ни поступки Уилла, ни старческая мстительность Ричарда, ни ее собственные глупости не вызвали у Латифа ни замешательства, ни тайного злорадства, как у некоторых докторов Уилла, ни отвращения, как у подавляющего большинства обывателей. Как здорово, когда тебя слушают с деловитой невозмутимостью и позволяют просто изливать душу! «Наверное, это входит в его служебные обязанности, – одернула себя Виолет. – Впрочем, какая разница, если беседа с ним приносит колоссальное облегчение? Иными словами, очень хорошо, что он очень хороший профессионал!»
– Али Латиф… – неожиданно пробормотала она.
– Что вы сказали? – вскинулся детектив.
– Али Латиф, – повторила Виолет и, поспешно пряча конфуз, зачастила: – Очень красивое имя! Марокканское, да?
Лицо детектива вмиг утратило отрешенность. Латиф прижал ладони к столу, точно собираясь с духом.
– Спасибо, мисс Хеллер! – после небольшой паузы поблагодарил он. – При рождении меня назвали Руфом Уайтом.
«Я его обидела! – с досадой подумала Виолет. – Как я умудрилась его обидеть?»
– Правильно сделали, что сменили имя, – осторожно проговорила она. – Али звучит солиднее, чем Руф.
Латиф поднял руку – таким жестом дирижеры призывают к тишине расшумевшихся зрителей – и уставился на лежащее перед ним досье. Теперь в его движениях сквозила раздражительность, которую Виолет объяснить не могла. Затаив дыхание, она ждала следующего вопроса, потому что чувствовала: он будет неприятным. И не ошиблась.
– Мисс Хеллер, вы о чем-то умолчали. Почти уверен, вы что-то от меня скрываете. Не хотите поделиться?
Виолет заставила себя посмотреть детективу в глаза.
– Не понимаю, о чем вы.
– Во время происшествий, прямо или косвенно вызванных расстройством, ваш сын склонен к насилию?
Виолет беззвучно выдохнула. «Я расскажу ему, – пообещала она себе. – Скоро, но не сейчас». На вопрос она ответила четко и уверенно:
– Мой сын не склонен к насилию не только во время «происшествий», как вы изволили выразиться, а вообще никогда. Это не насилие в общепринятом смысле слова!
– Я не согласен. Буквально минуту назад вы описывали, как он вам угрожал. – Латиф печально улыбнулся. – Я твердо намерен вернуть вам сына, мисс Хеллер. Доверьтесь мне хотя бы поэтому.
Теперь Виолет откровенно манипулировали, водили по кругу. К счастью, ей удалось удержаться в рамках приличия.
– Дело не в доверии, детектив, а в точности и соответствии фактам. Не стану отрицать, мой сын говорил ужасные вещи, но он никогда меня не обижал. Он… – Виолет запнулась. – Он никому серьезного вреда не причинил…