От спецвойск остался всего один солдат, но Танкред знал, что тот сейчас нанесет ему последний удар. Он ни за что не успеет вытащить шпагу, и никакая броня его больше не защищала. Он медленно повернулся, ожидая увидеть перед собой дуло Т-фарад. Но вместо этого увидел лежащего на земле пронзенного атамидским копьем человека, который дергался, как насекомое, приколотое булавкой к дощечке. Воин поспешил на помощь Танкреду и нанес смертельный удар его последнему противнику.
Атамид поставил когтистую ногу на нагрудник лежащего коммандоса и резким движением выдернул копье, исторгнув у человека крик боли. Однако мучился он недолго, потому что атамид вонзил копье прямо ему в сердце. Судорожные дерганья прекратились.
Опустошенный неимоверными усилиями, которых ему стоил этот бой, хотя продлился он всего несколько минут, нормандец, задыхаясь, рухнул на землю. Он не заметил ни порыва раскаленного воздуха, вызванного взлетом IT-джета, ни пронзительного свиста магнитных отталкивателей, позволивших аппарату оставаться в стабильном положении на такой небольшой высоте. Тридцать секунд спустя джет был уже так далеко, что его звук стал почти неслышен. Только эхо взлета еще раскатывалось по окрестным долинам.
Атамидский воин помог Танкреду встать на ноги. Живот болезненно дергало, хотя рана казалась поверхностной. Нательный комбинезон частично защитил его, но если бы удар шпагой не уничтожил оружие, он был бы уже мертв. Танкред втянул шлем и смог наконец утереть катившийся со лба пот.
– Спасибо, – только и сказал он воину, который помог подняться и спас ему жизнь.
Воин не понял незнакомого слова, но его смысл вполне уловил. Танкред оглядел плато и удостоверился, что бой был столь же кровавым, сколь и коротким. Коммандос лежали в самых разных позах, пронзенные копьями или убитые Танкредом. Чуть правее уткнулось лицом в землю тело Раймунда де Сен-Жиля, руки и ноги раскинулись крестом, между лопатками торчало копье. Поза была столь симметричной, что казалась совершенно неестественной, словно граф только притворялся мертвым. Но Танкред видел, что он больше не дышит. С одним из самых ожесточенных ультра НХИ было покончено.
В десяти шагах от него упала на спину верхняя часть тела Praetor peregrini. Ноги, все еще скрепленные с тазом, валялись в шести метрах дальше. Танкред подошел к торсу, наклонился и нащупал пальцем клапан ручного втягивания шлема. Раздался щелчок, и золотистая сфера тихо исчезла в вороте экзоскелета, обнажив голову находившегося в нем человека. Танкред сразу его узнал.
Это был не Роберт де Монтгомери, что Танкред и так уже знал. Однако он не ожидал, что самозванцем окажется Леон Ковальски, командир смешанного подразделения п/к, который предал первую посланную для колонизации экспедицию и устроил резню, которая должна была послужить предлогом для девятого крестового похода. Танкред вновь увидел его всего один раз, во время ночной вылазки в святилище А’а. В то время преступник уже взял на себя командование подразделением сил специального назначения. Определенно Роберт сделал из него штатного убийцу.
Затем Танкред вернулся к тому месту, где прежде уже ждал с атамидским эскортом. Конечно, он надеялся найти выживших, но не питал особых иллюзий. И действительно, все, за исключением того, кто спас ему жизнь и чьего имени он не знал, обугленные или искромсанные оружием спецвойск, лежали в пыли. Все, даже Арнут’хар.
Танкред бросился к нему и опустился на колени. Крупное тело атамидского военачальника было неподвижно, вся правая часть сильно обожжена. Смешанная с пылью фиолетовая кровь толстым слоем покрывала его лицо. Внезапно веки его распахнулись, и глаза с желтыми прорезями зрачков заметались в орбитах.
– Арнут’хар! – воскликнул Танкред. – Не умирай! Арнут’хар, прошу тебя, ты нужен своему народу, чтобы победить!
Но краткое усилие, на которое воин еще оказался способен, открыв глаза, оказалось последним. Он снова смежил веки, будто испытывая облегчение оттого, что не нужно больше бороться. Тело его обмякло, рот навсегда остался открытым.
Хотя, в отличие от мудрецов, воины могли мысленно передавать только самые простые понятия или отдельные слова, Арнут’хар на пороге смерти нашел в себе силы поделиться своей последней мыслью с Танкредом:
– Нет… мой брат… Моему народу… нужен… ты…
11:06
Как только я вернулся в пещеры, мной немедленно занялся наш медик, Теодор Жанайя. Если отвлечься от наскального окружения, его медпункт ничем не уступал обычным полевым военным госпиталям, что само по себе неудивительно, поскольку все находящееся там оборудование было позаимствовано на армейских складах. Однако здесь не было нанохирургического ложа, слишком сложной для использования при наших ограниченных возможностях технологии. Поэтому, в отличие от военных госпиталей, где, если в раненом еще хоть чуть-чуть теплилась жизнь, дорогущее ложе клеточного восстановления почти стопроцентно гарантировало выздоровление, наши раненые, особенно раненные серьезно, были обязаны своим выживанием везению, а еще талантам Теодора.
– Черт возьми, Альберик! – воскликнул тот, задрав мою перепачканную в грязи рубашку, чтобы обследовать грудную клетку. – Зверюга не промахнулась. Вот что называется пересчитать ребра!
Смеясь над собственной шуткой, он вооружился ручным сканером, вставленным в специальный паз рядом с медицинской кроватью, и принялся медленно водить им по моему ушибленному боку.
– Хорошенькая гематома. Представляю, какой роскошный пируэт ты проделал! Это напоминает мне…
– Прости, док, – прервал я его, пока он, по своему обыкновению, не пустился в нескончаемый монолог. – Я не могу оставаться здесь, пока ты не проведешь все обследования, которые задумал. У нас есть совершенно неотложное дело!
– А, хм… понятно, – мгновенно посерьезнев, кивнул он. – Я только проверю, не задето ли легкое, а потом дам болеутоляющее, пока у тебя не появится время подлечиться.
Порой Теодор Жанайя мог показаться своим пациентам надоедливым, да и юмор у него бывал тяжеловат, но когда того требовали обстоятельства, можно было смело рассчитывать на его профессионализм.
И тут появился Паскаль.
– Я предупредил Юс’сура! – запыхавшись, объявил он. – Сказал, что мы будем ждать его прямо в Котелке. Он у себя в келье, так что ему потребуется время, чтобы добраться.
Обустраиваясь у нас, Предок выбрал себе простой закуток в глубине наших пещер, вдали от жилых зон. Он отказался от затворничества, но не от своих привычек отшельника. В помещении не было никаких ведущих наружу отверстий, думаю даже, что оно располагалось ниже уровня земли. Никому не хотелось там жить. Однако старому атамиду оно, похоже, пришлось по вкусу. Все называли его суровое жилище не иначе как «кельей».
– Отлично, – ответил я, кривясь от боли, пока наш доктор ощупывал меня. – Сейчас Тео закончит осмотр, и мы двинемся.
– А ты, может, удосужишься объяснить мне, что ты задумал?
– Он объяснит тебе все, что захочешь, но не раньше, чем ляжет на бок, – непререкаемым тоном прервал его Тео.
Я утратил часть самоуважения, жалобно заскулив, когда попытался проделать требуемое движение, после чего ответил Паскалю.
– Помнишь, однажды, когда мы пультовали в Алмазе, я заметил аномалию в термических данных? Последовательности цифр, которые ничему не соответствовали, как если бы Нод-два велел нейронным окончаниям провести замеры, о которых его никто не просил.
– Хм, ну да, что-то такое смутно припоминаю.
– А вот я не забыл. Самым удивительным было то, что задействованные нейронные окончания вообще не должны были существовать!
– Да-да, теперь вспомнил, ты мне показал эти данные, и я еще обратил внимание, что все аномалии датировались временем после прохождения туннеля Рёмера.
– Вот именно! Я тогда умудрился уболтать этого кретина Харберта, чтобы он пустил меня проверить соответствующие аксоны.
Разглядывая скан моей грудной клетки на голограммной проекции, в разговор вмешался Теодор:
– Аксоны? Вы ведь сейчас говорите о Нод-два «Святого Михаила», верно? А с моей точки зрения, аксоны – это нейронные окончания в мозгу. Как у обыкновенного компьютера могут быть аксоны?
Паскаль возвел глаза к небу:
– Обыкновенный компьютер – отнюдь не первое определение, которое приходит мне в голову, если речь идет о Нод-два. Он биоСтрукт, то есть хренова туча клонированных на кремнии клеток! Все датчики подобного устройства имеют биологическую природу. «Святой Михаил» просто нашпигован аксонами, сигналы которых сходятся к Нод-два. Все данные передаются по этой сети так же неизбежно, как любое ощущение в твоем теле посылается в твои размягченные мозги через нервную систему.
– Мне никогда не понять всей этой компьютерной абракадабры.
Времени у нас было мало, так что я прервал их обмен любезностями.
– Короче, мне тогда удалось самому проверить соответствующие аксоны, и, проползав битый час по провонявшему тухлыми яйцами узкому туннелю, я в конце концов обнаружил то, что искал: новые волоконца.
– Новые волоконца непосредственно на узле аксонов, – дополнил Паскаль. – Кажется, ты тогда предположил, что переход Рёмера спровоцировал нечто вроде мутации, да?
– Именно, в этом и заключалась моя гипотеза. Нам почти ничего не известно о возможном воздействии двигателя с туннельным эффектом на живые организмы. А Нод-два очень специфический организм.
Теодор решительно убрал сканер.
– Никаких серьезных травм, Альберик. Я приготовлю тебе коктейль из обезболивающих, и можешь отправляться спасать мир или чего тебе там заблагорассудится.
– Понял, док, спасибо.
– Ладно, – вернул меня к теме Паскаль, – спонтанные ответвления, которые официально не зарегистрированы в Алмазе, разрослись на аксонах Нод-два. Дальше что?
– Ты так и не понял? – удивился я, разгорячившись и готовясь высказать свою идею. – Если, как я полагаю, эти волоконца нового типа действительно развились как синапсы в настоящем мозгу, то нам предоставляется неожиданный шанс.