Спутниковые данные и отчеты перехватчиков позволяли армейцам установить приблизительную дислокацию скрывающихся атамидских отрядов, спешно уходящих из зоны боев. Армия уже провела несколько обстрелов наиболее многочисленных караванов, но остальные рассеялись на такой большой территории, что их уничтожение бомбардировками перестало иметь смысл.
Я не понимал, что именно Танкред может углядеть во всех этих мелькавших перед его усталыми глазами аэрофотосъемках. По мне, так они все были одинаковыми. А он внезапно указал на одну из них и сказал:
– Вот эта!
– Почему она, а не предыдущая или следующая? – недоумевал я.
– Потому что… Скажем, я доверяю своей интуиции.
– Тысяча семьсот пятьдесят километров к востоку, – бросил Паскаль, читая пояснительные заметки на спутниковой фотографии. – Не сказать, что по соседству. И больше половины маршрута по песчаной пустыне. Танкред, ты уверен, что не хочешь выбрать какую-нибудь другую?
– Совершенно уверен.
– А по мне, – заключил я, подавляя зевок, – что эта, что любая другая – один черт.
Весь следующий день ушел на различные приготовления; мы в точности следовали советам солдат, которые куда лучше знали, какие припасы необходимы для такого рода экспедиции. Нас было девять, значит пять багги. Поскольку в багги только два места, кому-то придется вести в одиночку. А так как не нашлось желающих взвалить на себя этакое ярмо на все время поездки, то было решено, что мы поведем пятую машину по очереди.
К своему большому сожалению, солдаты не могли отправиться на першеронах; эти верховые аппараты нельзя было использовать на слишком песчаных почвах. Кстати, Танкред облачился в простой усиленный комбинезон – как тот, что был на мне у святилища. Его экзоскелет не работал – и пока никто не смог его починить, – но в любом случае, как Танкред доверительно нам сообщил, раз он не собирался сражаться, то все равно не надел бы его, даже если бы тот был в полном порядке. Он посоветовал и Льето поступить так же, фламандец долго колебался, но в конце концов дал себя убедить. Когда мы встретимся с атамидами, лучше нам как можно меньше походить на солдат.
И все же мы взяли по винтовке Т-фарад на человека.
Остальные, хотя среди них были отчаянные скептики, помогли нам собрать и упаковать провизию и оборудование. Танкред хотел отправиться в путь уже на следующее утро, чтобы караван не ушел еще дальше. Даже Игнасио, большой любитель экономить усилия, не увиливал от работы и сделал все, чтобы отряд был готов вовремя.
Между тем я тайком переговорил с Танкредом по поводу нашего механика. Вопрос стоял так: следует ли мне воспользоваться своей властью, чтобы помешать Игнасио присоединиться к нам? Наша миссия и без того будет достаточно трудной и опасной, так стоит ли обременять себя записным смутьяном? Хотя, по существу, Танкред был со мной согласен, он склонялся к тому, что запрет на участие в экспедиции скорее создаст проблемы, нежели решит их. Да, вполне вероятно. И я прислушался к его мнению.
Однако некоторое время спустя один случай заставил меня пожалеть, что я последовал его совету.
В первые дни мы главным образом стремились покрыть как можно больше километров, чтобы максимально приблизиться к каравану. Находясь слишком далеко от атамидов, чтобы заботиться о скрытности, мы замедляли движение только в случаях воздушной тревоги, а иногда и вовсе останавливались. Наши друзья за пультом предупреждали, если эскадра могла пройти достаточно близко, чтобы различить поднимаемые нами облака пыли. Тогда в надежде, что пыль успеет улечься, нам приходилось срочно останавливаться и натягивать на машины камуфляжные сетки.
На третий день едва не произошла катастрофа.
Около двух часов пополудни пульт поднял воздушную тревогу и предупредил по радио все машины. По их подсчетам, у нас оставалось двенадцать минут, чтобы укрыться. Колонна багги остановилась, и все выскочили из машин, чтобы срочно натянуть сети, когда я с ужасом заметил, что головная машина продолжает движение! За рулем был Игнасио: сегодня наступила его очередь вести в одиночку.
Сильвио дал газ и рванул на полной скорости, надеясь догнать его, пока я лихорадочно пытался связаться с ним на всех мыслимых частотах. Напрасный труд, он не отвечал. Слава богу, он был никудышным водителем, и Сильвио сумел быстро его блокировать, лихо развернув свой багги прямо у него перед носом. Благодаря биноклю я увидел, как молодой итальянец выскочил из машины и, что-то крича, бросился к Игнасио. Менее шестидесяти секунд спустя они уже натянули сеть и спрятались под ней. Я последовал их примеру и присоединился к Льето, моему сегодняшнему пассажиру, укрывшись под нашим камуфляжем.
Я бы солгал, сказав, что последовавшее ожидание позволило мне расслабиться. При мысли, что могло бы произойти, если бы один из пилотов этих проклятых аппаратов заметил поднятую Игнасио тучу пыли, мое сердце колотилось о ребра. Я вдруг подумал о Клотильде. Представив, что я мог ее потерять, когда мы едва нашли друг друга, я ощутил смертный холод. Какого дьявола я не дал кому-нибудь другому впутаться в эту безумную затею? Тогда ей не пришлось бы следовать за мной, и вместо того, чтобы на пару рисковать жизнью в этой экспедиции, мы смогли бы укрепить нашу зарождающуюся связь в относительной безопасности убежища.
К счастью, в тот день дул восточный ветер, и пыль рассеялась до того, как над нами с апокалиптическим грохотом пронеслись перехватчики.
Бесполезно говорить, что потом Игнасио пришлось пережить не лучшие четверть часа. Я устроил ему королевский разнос за его безответственность, напомнив, что он вправе творить любую хрень, какая только придет ему в голову, пока рискует только своей жизнью, но если он намеревается снова поставить под удар всю группу, то я без малейших колебаний брошу его одного в пустыне.
Понимая, что настроил всех против себя, он стал тише воды ниже травы, униженно попросил прощения и обвинил во всем контактный разъем шнура от своего радио, который без его ведома отсоединился из-за какого-то особенно сильного толчка. Ну да, ну да! Утром, отправляясь в путь, этот тюфяк наверняка забыл проверить подключение.
Начиная с пятого дня, мы стали продвигаться осторожнее. Мы заметно приблизились к каравану, и было не исключено, что атамидские воины патрулируют даже за сотни километров вокруг своей стоянки. К тому же мы теперь ехали практически по песку. Для багги это не составляло проблем, но за нами поднимались тяжелые желтые песчаные облака, хоть и не такие высокие, как пыльные, но все равно заметные издалека. Так что пришлось замедлить ход.
Льето, который был отличным следопытом, не желал доверяться исключительно спутниковым данным и уверял, что, судя по следам на песке, караван гораздо ближе, чем мы думаем. Лично я не понимал, как он может делать какие-то выводы на основе почти стертых отпечатков на почве, однако я уже научился доверять двум нашим дезертирам.
Ночью, сидя возле портативного обогревателя, если не находили поблизости лесистого провала, позволяющего разжиться дровами для костра, мы по двое несли караул, сменяясь каждые три часа. Вечером седьмого дня мне выпало дежурить с Танкредом. Нам повезло: мы обогревались настоящим огнем, а не унылым маленьким аппаратом, который испускал лишенное запаха ничтожное тепло и не давал никакого света. Ничего похожего на мягкий успокаивающий отблеск углей, гревших нас в этот вечер.
Мы укутались в атермические[24] одеяла, не забыв приоткрыть их со стороны огня, чтобы вбирать как можно больше тепла.
– Ну вот, стемнело, значит скоро отморозим ноги, – проворчал я, делая вид, что всем недоволен. – Эта твоя экспедиция мне уже здорово осточертела! Как подумаю, что мог бы сидеть себе спокойно в пещерах, днем в прохладе, ночью в тепле.
– Честно говоря, когда за день из меня выходит десять литров пота, – ответил Танкред, – мне трудно себе представить, что дома сейчас декабрь и стоит собачий холод.
– Я даже уверен, что у нас в Верноне[25] идет снег!
– В Верноне? Я и забыл, что ты тоже почти нормандец.
– Почти нормандец… Чего только не наслушаешься! Напомню тебе, что Эр всего в тридцати километрах от Эврё; если смотреть с расстояния в четыре световых года, то это совсем не много!
Нормандец расхохотался, но тут же сдержал смех, чтобы не разбудить спящих в палатках вокруг нас товарищей.
Последующие часы мы провели в тихой беседе, рассказывая друг другу, как жили до мобилизации, вспоминая родные края, семьи и мечтая о том, что бы мы делали, если бы однажды вернулись на Землю.
Несмотря на усталость и холод, это было приятно. С тех пор как мы помирились, у нас еще не было случая провести вот так вместе несколько часов, только вдвоем, и просто общаясь друг с другом, а не строя планы очередной операции.
Потом, мало-помалу, и тон, и темы стали серьезнее. Танкред даже признался, что мучается из-за разрыва с Клориндой, о чем я даже не подозревал. Эта женщина всегда казалась мне до крайности высокомерной и категоричной, но я понял, что, несмотря на огромные различия между ними, экс-лейтенант все еще горячо ее любит. Несмотря на свою природную сдержанность, в этот момент я испытывал искреннее сочувствие к страданиям друга. Думаю, мои новые отношения с Клотильдой делали меня более восприимчивым к этой теме.
Потом разговор коснулся нынешней экспедиции и наших шансов на успех. Я признался, что во время бурной дискуссии в Котелке поддержал его скорее из принципа, чем из убежденности, потому что, учитывая разделяющую нас культурную пропасть, а главное, после того, как наши истребили сотни тысяч местных, я совершенно не верил в возможность заключения союза с атамидами.
– Тогда почему ты вызвался добровольцем? – удивился Танкред.
– Не знаю. Может, потому, что верю в тебя. Впрочем, мне всегда нравились безнадежные дела, великие идеалы, но никогда не хватало смелости всерьез отстаивать то, что я считал правильным. Я допустил, чтобы меня мобилизовали против моей воли, я терпел унижения и плохое обращение, я поставил свои знания на службу неправому делу; я не мог бы перечислить все мелкие трусости, которые совершил. Пора бы уже изменить эту тенденцию, не находишь? Вдобавок ты выглядел таким убежденным, таким… осененным.