– Ваш отец? – спросил Харри.
– Да, – ответил Юн, достал из шкафа две кружки, налил кофе из закопченной стеклянной колбы.
– Вы с ним похожи.
– Спасибо. Надеюсь, что так.
Юн поставил кружки на журнальный столик, а купленный пакет с молоком поместил на многочисленные круги и разводы, свидетельствовавшие, где именно за столом «вкушались трапезы».
Харри хотел спросить, как родители восприняли известие о смерти Роберта, но передумал.
– Давайте начнем с гипотезы, – сказал Харри. – А именно что вашего брата убили, так как он кому-то насолил. Обманул, не вернул долг, оскорбил, угрожал, навредил, да что угодно. Все говорят, ваш брат был хороший парень. Обычно в начале расследования убийств мы всегда слышим подобные характеристики, люди охотно подчеркивают хорошие стороны. Но у большинства из нас есть и темные стороны. Или?
Юн кивнул, но Харри не уразумел, в знак ли согласия.
– Нам необходимо пролить свет на темные стороны Роберта.
Юн недоуменно воззрился на него.
Харри кашлянул:
– Давайте начнем с денег. У Роберта были финансовые проблемы?
Юн пожал плечами:
– И да и нет. Жил он не на широкую ногу, и я не думаю, чтобы он оказался в больших долгах, если вы об этом. Занимал он, как мне кажется, в основном у меня. Впрочем, займы бывают разные… – Юн печально усмехнулся.
– О каких суммах идет речь?
– О небольших. За исключением займа нынешней осенью.
– Сколько?
– Э-э… тридцать тысяч.
– Для какой цели?
Юн почесал в затылке.
– Был у него какой-то план, но он не говорил, какой именно, знаю только, что в связи с выездом за рубеж. Увидишь, сказал он. Деньги довольно большие, на мой взгляд, но я живу скромно, даже машины не имею. Мне показалось, он был охвачен энтузиазмом, а потом… случилось это.
Харри записал.
– Хм. А как насчет темноватых сторон его личности?
Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию – ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду.
– В юности Роберту… – начал Юн и осекся.
Харри молчал, не шевелился.
– …недоставало тормозов.
Харри кивнул, не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил.
– Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданный. В нем жили как бы два человека. Один – сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи.
– Можете привести примеры? – спросил Харри.
Юн проглотил комок в горле.
– Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция.
– Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился.
– Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт, в общем-то, контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. – Юн улыбнулся. – Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… – Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. – Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать.
– И что же, с годами он это перерос?
Юн пожал плечами:
– Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга.
– Почему?
– С братьями так часто бывает. Без особой причины.
Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь.
– Были кой-какие истории с женщинами.
Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил:
– С молоденькими.
– Насколько молоденькими?
– Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими.
– А с какой стати ему врать?
– Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию.
Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенберг-парк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенберг-парк был кладбищем.
– Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? – спросил Харри.
– Нет!
Возглас Юна гулко прокатился между голыми стенами.
Харри ничего не сказал. Человек пересек парк и по Хельгесенс-гате направился прямо к дому Юна.
– Он мне не говорил. А если б и рассказал, я бы не поверил.
– Вы знакомы с кем-нибудь из его девушек?
– Нет. Да он и встречался с ними не подолгу. Собственно, насколько я знаю, по-настоящему его интересовала только одна.
– Вот как?
– Да. Теа Нильсен. Он с ума по ней сходил, еще когда мы были совсем юнцами.
– Ваша подруга?
Юн задумчиво смотрел в кофейную кружку.
– Казалось бы, мне следовало отступиться от девушки, которую мой брат выбрал себе, верно? Господь свидетель, я сам себя спрашивал, почему я не в силах.
– И что?
– Знаю только, что Теа самый замечательный человек, какого я встречал.
Гул лифта резко оборвался.
– Брат знал о вас и о Теа?
– Он выведал, что мы несколько раз встречались. Кое-что заподозрил, но мы с Теа старались сохранить все в тайне.
В дверь постучали.
– Это Беата, моя коллега, – сказал Харри. – Я открою.
Он перевернул блокнот, положил ручку параллельно его краю, прошел несколько шагов к входной двери. Немного замешкался, пока сообразил, что дверь открывается внутрь, открыл. Лицо за дверью выглядело не менее удивленным, чем его собственное, секунду оба молча смотрели друг на друга. Харри уловил сладковатый парфюмерный запах, будто пришелец только что воспользовался весьма пахучим дезодорантом.
– Юн? – полувопросительно произнес посетитель.
– Минутку, – сказал Харри. – Извините, мы ждали кой-кого другого. Сейчас. – Он вернулся в комнату. – Это к вам.
Усаживаясь на диван, Харри вдруг почуял: что-то происходит, именно сейчас, в эти секунды. Проверил, лежит ли ручка как раньше. Да, никто ее не трогал. Но в мозгу что-то засело, правда непонятно что.
– Добрый вечер, – послышался за спиной голос Юна.
Учтивое, сдержанное приветствие, в котором сквозил вопрос. Так здороваются с теми, кого не знают или не понимают, что им нужно. Вот опять. Что-то происходит, что-то совершенно немыслимое. Посетитель, с ним что-то не так. Он назвал имя Юна, но тот явно с ним незнаком.
– What message?[22] – спросил Юн.
В ту же секунду все встало на свои места. У пришельца что-то было на шее. Косынка. С тем самым узлом. Вставая, Харри толкнул коленом столик, кружки опрокинулись, а он крикнул:
– Закройте дверь!
Но Юн стоял как загипнотизированный, уставясь в проем. Ссутулив спину, словно в попытке помочь.
Харри перескочил через диван, ринулся вперед.
– Don’t…[23] – сказал Юн.
Харри увидел, бросился к двери. И тут время как бы остановилось. Такое бывало и раньше, когда всплеск адреналина менял ощущение времени. Двигаешься словно в воде. И он знал, что уже поздно. Правым плечом почувствовал дверь, левым – бедро Юна, а в барабанную перепонку ударила воздушная волна от взорвавшегося пороха и от пули, которая как раз вылетела из пистолета.
Потом донесся звук. Пули. Захлопнувшейся двери. И Юна, который ударился о гардероб, а затем об угол кухонного стола. Харри перевернулся на бок, глянул вверх. Ручка двери опустилась.
– Черт! – шепотом буркнул Харри, поднимаясь на колени.
Схватил безжизненного Юна за брючный ремень и поволок по полу в спальню.
За дверью что-то скрежетнуло. Новый выстрел. Посредине дверной панели дыбом поднялись щепки, одна из диванных подушек дернулась, сиротливая серо-черная пушинка взмыла к потолку, пакет с молоком забулькал, белой параболой на стол хлынуло молоко.
Люди недооценивают, что способна учинить девятимиллиметровая пуля, подумал Харри, переворачивая Юна на спину. Одна-единственная капля крови вытекла из раны на лбу.
Снова грохот выстрела. Звякнуло стекло.
Харри выудил из кармана мобильник, набрал номер Беаты.
– Да-да, еду, не нервничай, – отозвалась Беата после первого же гудка. – Я уже…
– Слушай меня, – перебил Харри. – Сообщи по рации, чтобы все патрульные машины срочно ехали сюда. У дверей квартиры стоит человек и лупит по нам свинцом. Ты сюда не суйся. Ясно?
– Ясно. Будь на связи.
Харри положил мобильник рядом, на пол. Царапанье по стене. Он их слышит? Харри замер. Шорох приближался. Что у них тут за стены? Пуля, пробившая звуконепроницаемую дверь, без проблем пройдет через гипсолит и изоляционную вату облегченной стены. Все ближе. Звук утих. Харри затаил дыхание. И тут услышал. Юн дышал.
Затем в ровном городском шуме прорезался звук, который в ушах Харри был словно музыка. Одна полицейская сирена, потом еще одна.
Харри прислушался: не скребется ли? Нет. Беги, умолял он. Смывайся. И его мольбу услышали. Быстрые шаги удалились по коридору и затихли на лестнице.