Дверь приоткрылась, полицейский шофер выглянул наружу. Чуть посторонился, Харри с Халворсеном протиснулись в дом. Прошли мимо стойки администратора, где, устремив пустой взгляд в пространство, поник на стуле молодой полицейский, а перед ним на корточках сидел коллега и что-то тихонько говорил.
Дверь номера 26 на втором этаже так и стояла настежь.
– Старайтесь ничего не трогать, – сказал Харри шоферу. – Госпожа Лённ зафиксирует отпечатки пальцев и следы ДНК.
Они осмотрелись, открыли шкафы, заглянули под кровати.
– Господи, – сказал Халворсен, – ничего. Вещей у парня только то, что на нем.
– Чтобы провезти в страну оружие, он наверняка имел чемодан или что-нибудь в этом роде, – заметил Харри. – Стало быть, он где-то его бросил. Или положил в камеру хранения.
– Камер хранения в Осло теперь не больно-то много.
– Думай.
– Н-да. Камера хранения в одной из гостиниц, где он жил? Или автоматическая, на Центральном вокзале.
– Продолжи мысль.
– Какую?
– Что он сейчас, ночью, в городе и где-то у него чемодан.
– Возможно, сейчас он ему понадобится. Я позвоню в оперативный центр, скажу, чтобы послали людей в «Скандию» и на Центральный вокзал… в каких еще гостиницах Станкич числился в списке постояльцев?
– В «Рэдиссон-САС» на Хольбергс-плас.
– Спасибо.
Харри обернулся к шоферу, спросил, не хочет ли тот покурить. Они спустились вниз, вышли через дверь черного хода. В заснеженном садике на заднем дворе курил какой-то старикан, смотрел в небо, не обращая на них внимания.
– Как там с вашим коллегой? – спросил Харри, поднося зажигалку к сигарете шофера и к своей.
– Ничего, оклемался почти. Репортеров нелегкая принесла.
– Вы не виноваты.
– Виноват. Когда он связался со мной по рации, чтобы сообщить, что какой-то человек вошел в дом, он сказал: «Приют». Мне нужно было получше натренировать его насчет таких вещей.
– Кое в чем другом тоже не помешает.
Шофер быстро посмотрел на Харри. Дважды моргнул.
– Мне жаль. Я пытался предупредить, но вы сразу припустили бегом.
– Ладно. Но почему?
Кончик сигареты ярко вспыхнул, когда шофер глубоко затянулся.
– Большинство сразу сдаются, как только видят дуло автомата, – сказал он.
– Я спросил не об этом.
Мышцы на скулах напряглись и тотчас расслабились.
– Это давняя история.
Харри хмыкнул, посмотрел на полицейского:
– У всех есть давние истории. Но это не означает, что мы подвергаем опасности жизнь коллег и держим оружие с пустым магазином.
– Ваша правда. – Полицейский бросил недокуренную сигарету, которая с шипением исчезла в свежем снегу. Вздохнул поглубже. – Неприятностей у вас не будет, Холе. Я подтвержу ваш отчет.
Харри переступил с ноги на ногу, пристально глядя на свою сигарету. Этому полицейскому лет пятьдесят. Мало кто из таких еще ездит в патруле.
– Давняя история… я ее услышу?
– Да вы уже слышали.
– Хм. Молодой парень?
– Двадцать два года, ранее не судим.
– Смертельный исход?
– Парализован от груди и ниже. Я попал ему в живот, но пуля прошла навылет.
Старикан закашлялся. Харри взглянул на него. Он держал сигарету, зажав ее двумя спичками.
Молодой полицейский по-прежнему сидел на стуле, коллега утешал его. Харри кивком попросил заботливого утешителя удалиться и сам присел на корточки.
– Кризисная психиатрия не помогает, – сказал Харри бледному парню. – Сам справляйся.
– А?
– Ты сейчас напуган, потому что думаешь, что был на волосок от смерти. Так вот, ничего подобного. Он целился не в тебя, он стрелял по машине.
– А? – повторил юнец, без всякого выражения.
– Этот малый – профи. Знает, что, застрелив полицейского, останется без единого шанса на спасение. Он стрелял, чтобы напугать тебя.
– Откуда вы знаете…
– Он и в меня не стрелял. Скажи себе об этом, и сможешь уснуть. А психолог тебе ни к чему, в нем нуждаются другие. – Коленные суставы противно хрустнули, когда Харри выпрямился. – И помни: люди, которые рангом старше тебя, по определению умнее. Так что в другой раз подчиняйся приказу. О’кей?
Сердце у него стучало как у загнанного зверя. Фонари над дорогой, подвешенные на тонких стальных тросах, раскачивались на ветру, и его тень плясала по тротуару. Ему бы хотелось идти широким шагом, но ледяная корка вынуждала чуть ли не семенить.
Должно быть, его звонок в Загреб вывел полицейских на Приют. Да как быстро! Значит, звонить ей больше нельзя. За спиной приближался автомобиль, и он заставил себя не оборачиваться. Только прислушался: машина пока не тормозит. Она проехала мимо, обдав его ветром и снежной пылью, которая осела на той узкой полоске шеи, какую не укрывала синяя куртка. Полицейский видел его в этой куртке, а значит, он уже не незрим. Скинуть ее, что ли? Нет, человек в одной рубашке не только вызовет подозрения, но и закоченеет. Он посмотрел на часы. Город проснется лишь через несколько часов, откроет кафе и магазины, куда можно зайти. Надо где-нибудь отсидеться. Найти укрытие, не замерзнуть и передохнуть, пока не рассветет.
Он шел мимо грязно-желтого фасада, изрисованного граффити. «Западный рубеж». Чуть дальше у подъезда съежившись стоял человек. Издали казалось, будто он прислонился к двери. Подойдя ближе, он увидел, что человек жмет на кнопку домофона.
Он остановился, подождал. Возможно, это спасение.
Из динамика над домофоном послышался скрипучий голос, мужчина выпрямился, пошатнулся, злобно буркнул что-то в ответ. Физиономия пьяницы, красная, отечная, кожа обвисла, болтается из стороны в сторону, как у китайского шарпея. Потом алкаш вдруг замер, эхо затихло среди безмолвных фасадов ночного города. Электронный замок негромко зажужжал, алкаш, с трудом сохраняя равновесие, толкнул дверь и вошел в подъезд.
Дверь медленно закрывалась, и он стремительно бросился к подъезду. Чересчур стремительно. Подметки поехали по льду, падая, он успел упереться ладонями в обжигающе холодную поверхность тротуара. Неловко поднялся, увидел, что дверь сию минуту захлопнется, ринулся вперед, сунул ногу в щель, почувствовал тяжесть двери на щиколотке, ужом протиснулся внутрь и замер, обратившись в слух. Медленные, шаркающие шаги. Временами почти замирающие и с усилием возобновляющиеся. Стук. Где-то наверху открылась дверь, женский голос выкрикнул что-то на этом странном певучем языке. И тотчас осекся, точно ей перерезали горло. Несколько секунд спустя он услыхал тихий скулящий звук, будто ребенок плачет после драки. Дверь захлопнулась, наверху воцарилась тишина.
Он позволил входной двери закрыться. Под лестницей среди мусора валялись газеты. В Вуковаре они клали газеты в ботинки – и тепло, и влагу впитывает. Дыхание по-прежнему вырывалось изо рта морозными клубами, но пока что он спасен, под крышей.
Харри сидел в конторе Приюта позади стойки администратора и, прижимая к уху телефонную трубку, пытался представить себе квартиру, куда звонил. Видел фото друзей, приклеенные к зеркалу над телефоном. Улыбающиеся, праздничные лица, вероятно снимки из зарубежной поездки. В большинстве подруги. Обстановка простая, но уютная. На дверце холодильника – библейские изречения. В туалете – постер с изображением Че Гевары. Хотя вряд ли.
– Алло? – Сонный мягкий голос.
– Это опять я.
– Папа?
Папа? Харри вздохнул, чувствуя, что покраснел.
– Полицейский.
– А-а. – Тихий смех. Звонкий и одновременно низкий.
– Простите, что разбудил, но мы…
– Ничего страшного.
Повисла пауза, одна из тех, каких Харри хотелось избежать.
– Я в Приюте, – сказал он. – Мы пытались задержать подозреваемого. Администратор говорит, что именно вы с Рикардом Нильсеном привезли его вечером на автобусе.
– Бедолага без пальто?
– Он самый.
– Что он сделал?
– Мы подозреваем его в убийстве Роберта Карлсена.
– Боже милостивый!
Харри отметил, что она произнесла эти слова не скороговоркой, а четко, раздельно.
– Если не возражаете, я пришлю сотрудника, который потолкует с вами. Вспомните пока, что́ тот парень говорил.
– Ладно. Но нельзя ли…
Пауза.
– Алло? – окликнул Харри.
– Он ничего не говорил. Как все военные беженцы. Их сразу узнаёшь по манере двигаться. Вроде лунатиков. Ходят на автопилоте. Словно покойники.
– Хм. А Рикард с ним не говорил?
– Может, и говорил. Дать вам его телефон?
– Да, спасибо.
– Минутку.
Она отошла. А ведь верно подметила, подумал Харри. Как этот парень выбрался из сугробов. Как снег сыпался с него, руки висят, лицо без всякого выражения – точь-в-точь зомби, вылезающий из могилы в «Ночи живых мертвецов».
Услышав покашливание, Харри обернулся. На пороге конторы стояли Гуннар Хаген и Давид Экхофф.
– Не помешаем?
– Заходите.
Они вошли, сели по другую сторону письменного стола.
– Нам хотелось бы услышать рапорт, – сказал Хаген.
Харри не успел спросить, кому это «нам», в трубке снова раздался голос Мартины. Она назвала номер, Харри записал.
– Спасибо. Доброй ночи.
– Я тут подумала…
– Простите, спешу, – сказал Харри.
– А-а, доброй ночи.
Он положил трубку.
– Мы спешили как могли, – сказал отец Мартины. – Ужасно. Что случилось?
Харри взглянул на Хагена.
– Рассказывайте, – кивнул тот.
В кратких словах Харри описал неудавшийся захват, выстрел по автомашине, погоню в парке.
– Но раз вы были так близко, да еще и с автоматом, почему не стреляли? – спросил Хаген.
Харри кашлянул, но молчал, глядя на Экхоффа.
– Ну? – раздраженно бросил Хаген.
– Слишком темно было, – ответил Харри.
Хаген долго смотрел на своего инспектора, потом проговорил:
– Значит, он ушел, пока вы открывали его комнату. Какие соображения насчет того, почему киллер находится на улице Осло, ночью, при минус двадцати? – Комиссар понизил голос: – Я полагаю, Юн Карлсен у вас полностью под контролем?