– Я переговорил с его начальницей из «Фретекса» на Хиркевейен, и, по ее словам, Роберту не поручали никаких заданий за рубежом.
Положив трубку, Харри задумался о том, почему не сказал Скарре, что доволен его работой. Ведь вполне бы мог. Неужто с годами становится занудой? Да нет, думал он, забирая у таксиста четыре кроны сдачи. Занудой он был всегда.
Он вышел в унылую гадостную бергенскую морось, которая, как говорят, начинается в сентябре, а кончается в марте. Несколько шагов – и он остановился в дверях кафе «Биржа», оглядел помещение и спросил себя, что новый закон о курении будет делать с такими местами, как это. Ему уже доводилось дважды бывать в этом кафе, где он инстинктивно чувствовал себя как дома, а одновременно был полным чужаком. Кругом сновали официанты в красных пиджаках, с такими минами, будто работали в первоклассном ресторане, а разносили всего-навсего полулитровые стаканы с пивом да зачерствелые шуточки работягам, пенсионерам-рыбакам, жилистым морякам времен войны и прочим потерпевшим крушение. Когда Харри впервые попал сюда, некая отставная знаменитость танцевала между столиками танго с каким-то рыбаком, а средних лет дама в вечернем платье пела немецкие баллады под аккомпанемент гармоники и в инструментальных проигрышах сыпала ритмичными скабрёзностями, картавя на «р».
Харри отыскал взглядом того, кого надо, и направился к столику, где с пустым полулитровым стаканом и еще одним, почти пустым, сидел высокий худой мужчина.
– Шеф.
Услышав голос Харри, мужчина поднял голову. Взгляд с некоторым опозданием тоже устремился вверх. Зрачки за хмельной пеленой сузились.
– Харри? – Голос звучал на удивление ясно и четко.
Харри придвинул от соседнего столика свободный стул.
– Проездом? – спросил Мёллер.
– Да.
– Как ты меня нашел?
Харри не ответил. Он хоть и подготовился, но все же с трудом верил собственным глазам.
– В участке, поди, доложили? Ну да, ну да. – Мёллер отхлебнул большой глоток из стакана. – Странная перемена ролей, верно? Обычно-то я находил тебя в таком виде. Пиво будешь?
Харри наклонился над столом:
– Что случилось, шеф?
– А что обычно случается, когда взрослый мужчина пьет в разгар рабочего дня, Харри?
– Либо он получил нагоняй, либо его бросила жена.
– Нагоняя я пока не получил. Насколько мне известно.
Мёллер беззвучно засмеялся. Плечи тряслись, но с губ не слетало ни звука.
– Выходит, Кари… – Харри осекся, не зная, как бы это сказать.
– Ни она, ни мальчики не приехали. Ну и хорошо. Заранее так решили.
– Что?
– Я скучаю по мальчикам, ясное дело. Но я справлюсь. Сейчас просто… этот, как его?.. переходный период? Да, хотя есть другое слово, поизысканнее… Транс… нет…
Голова у Бьярне Мёллера свесилась над стаканом.
– Пошли прогуляемся. – Харри сделал знак официанту.
Спустя двадцать пять минут Бьярне Мёллер и Харри стояли под дождем у балюстрады на горе Флёйен и смотрели вниз, туда, где предположительно раскинулся Берген. Рельсовый поезд, словно разрезанный наискось пирог, подвешенный на толстых стальных тросах, доставил их сюда прямо из центра города.
– Ты поэтому и перевелся сюда? – спросил Харри. – Потому что вы с Кари решили разойтись?
– Дождь здесь идет точь-в-точь как в поговорке, – сказал Мёллер.
Харри вздохнул.
– Выпивка не помогает, шеф. Только хуже становится.
– Это моя реплика, Харри. Как у тебя с Гуннаром Хагеном?
– Ничего. Мастак читать лекции.
– Берегись, Харри, не надо его недооценивать. Он не только лектор. Гуннар Хаген семь лет оттрубил в армейском спецназе.
– Да ну? – удивился Харри.
– Именно. Я узнал об этом от начальника уголовной полиции. Хагена направили туда в восемьдесят первом, как только создали это подразделение для защиты наших нефтяных платформ в Северном море. Поскольку служба секретная, в резюме об этом нет ни слова.
– Спецназ… – сказал Харри, чувствуя, что ледяной дождь вот-вот насквозь промочит плечи куртки. – Я слыхал, они там очень держатся друг за друга.
– Это вроде как тайное братство, – сказал Мёллер. – Строжайший обет молчания.
– Не знаешь, может, еще кто там служил?
Мёллер покачал головой. Выглядел он уже вполне трезвым.
– Что нового в расследовании? Я получил внутреннюю информацию.
– У нас даже мотива нет.
– Мотив наверняка деньги. – Мёллер кашлянул. – Алчность, иллюзия, что с деньгами все изменится, что изменишься сам.
– Деньги… – Харри взглянул на Мёллера, потом медленно проговорил: – Может быть.
Мёллер презрительно сплюнул в серую кашу внизу.
– Найди деньги. Найди и отследи. Они непременно приведут к ответу.
Раньше Харри не слышал от него таких рассуждений, такой горькой уверенности, будто он осознал что-то, что предпочел бы забыть.
Харри глубоко вздохнул и прыгнул в омут головой.
– Ты знаешь, я не умею ходить вокруг да около, шеф, такой уж уродился. Мы с тобой из тех, у кого не очень-то много друзей. И пусть даже ты не считаешь меня своим другом, я все равно вроде как друг.
Он посмотрел на Мёллера, но ответа не получил.
– Я приехал сюда узнать, не могу ли что-нибудь сделать. Может, ты хочешь о чем-то поговорить или…
По-прежнему никакого отклика.
– Я ни хрена не знаю, шеф. Но так или иначе, я здесь.
Мёллер смотрел в небо.
– Ты знаешь, что бергенцы называют эти места горными просторами? И совершенно справедливо. Это и есть самые настоящие горы. Шесть минут по канатной дороге из центра второго по величине норвежского города, а народ может здесь заблудиться и погибнуть. Странно, правда?
Харри пожал плечами. Мёллер вздохнул:
– Дождь явно не думает кончаться. Давай-ка спустимся вниз в этой жестянке.
Внизу они пошли на стоянку такси.
– За двадцать минут доберешься до Флесланна, пока что не час пик, – сказал Мёллер.
Харри кивнул, но в машину сесть медлил. Куртка промокла насквозь.
– Отследи деньги, – повторил Мёллер и положил ладонь Харри на плечо. – Делай то, что должен.
– Ты тоже, шеф.
Мёллер приветственно поднял руку и зашагал прочь, но оглянулся, когда Харри уже сел в машину, и крикнул что-то, только слова утонули в шуме уличного движения. Харри включил мобильник, когда они мчались через Данмаркс-плас. Халворсен прислал эсэмэску с просьбой позвонить. Харри набрал номер.
– У нас в руках кредитная карта Станкича, – доложил Халворсен. – Ее проглотил банкомат на Юнгсторг сегодня ночью, за несколько минут до двенадцати.
– Вот откуда он шел, когда мы проводили рейд в Приюте.
– Ага.
– Юнгсторг довольно далеко от Приюта, – сказал Харри. – Он пошел туда, потому что боялся, что мы отследим карточку до места вблизи Приюта. А это означает, что ему очень нужны деньги.
– И еще кое-что хорошее. Банкомат оборудован видеокамерой.
– Да?
Халворсен сделал театральную паузу.
– Ладно тебе, – сказал Харри. – Он не прячет лицо, верно?
– Лыбится прямо в камеру, как кинозвезда.
– Запись у Беаты?
– Она сидит в House of Pain, изучает все это.
Рагнхильд Гильструп думала о Юханнесе. Насколько иначе все бы могло быть. Если бы она уступила своему сердцу, которое всегда было куда умнее головы. И что странным образом сейчас она несчастна, как никогда, и в то же время именно сейчас ей, как никогда, хочется жить.
Чуть подольше.
Потому что она уже все поняла.
Смотрела в черное жерло и понимала, что́ видит.
И что произойдет.
Ее крик утонул в реве сименсовского пылесоса. Стул упал на пол. Черное сосущее жерло приближалось к глазу. Она попыталась зажмуриться, но сильные пальцы не позволили, хотели, чтобы она смотрела. И она смотрела. И знала, что сейчас произойдет.
Глава 17Пятница, 18 декабря. Лицо
Часы на стене над мойкой в большой аптеке показывали полдесятого. На лавке вдоль стен сидел народ, кашлял, закрывал сонные глаза или пялился то на красные цифры на счетчике под потолком, то на бумажку с номером очереди в руке, словно это жизненный жребий и каждый щелчок – новый ход.
Он не взял себе номерок очереди, просто хотел посидеть в тепле аптеки, но чувствовал, что куртка его привлекает неприязненное внимание, поскольку сотрудники начали поглядывать на него. Он смотрел в окно. Угадывал в дымке контуры бледного, бессильного солнца. Мимо окна проехал полицейский автомобиль. У них тут установлены камеры наблюдения. Надо бы уйти, но куда? Без денег из кафе и баров в два счета выпроваживают. А теперь и кредитная карта пропала. Вчера вечером он все ж таки решил снять денег, пусть даже есть риск, что карту отследят. Вечером, когда вышел из Приюта, в конце концов нашел банкомат довольно далеко оттуда. Но машина проглотила карту и ни ее не вернула, ни денег не выдала, только подтвердила то, что он и так знал: его окружили, обложили со всех сторон.
Почти пустой ресторан «Бисквит» полнился звуками свирели. Спокойный промежуток между обедом и ужином, и Туре Бьёрген, стоя у окна, задумчиво смотрел на Карл-Юханс. Не потому, что его привлекал вид, просто радиаторы отопления размещались под окнами, а он никак не мог согреться. Настроение никудышное. В течение двух дней нужно выкупить билеты до Кейптауна, а он только что установил то, что давно знал: денег нет. Сколько он ни работал, они куда-то исчезали. Конечно, минувшей осенью он приобрел зеркало в стиле рококо, вдобавок пил слишком много шампанского и не отказывал себе в иных дорогих удовольствиях. Не то чтобы потерял контроль, но, честно говоря, пора бы выбраться из порочного круга с порошком в праздники, таблетками, чтобы спать, и порошком, чтобы работать сверхурочно для оплаты своих дурных привычек. И как нарочно, сейчас на счету пусто, зажги не треснет. Последние пять лет он праздновал Рождество и Новый год в Кейптауне, вместо того чтобы тащиться домой в Вегорсхей, к религиозной ограниченности, к безмолвным упрекам родителей, к плохо скрытому отвращению дядьев и кузенов. Три недели невыносимого холода, унылого мрака и скучищи он менял на солнце, красивых людей и бурную ночную жизнь. И игры. Опасные игры. В декабре и январе Кейптаун переполнен европейскими рекламщиками, киносъемочными группами и фотомоделями обоего пола. Именно в этой среде он и находил себе подобных. Больше всего ему нравилось играть в blind date