– А Бьёргену ты соврал, – сказал Халворсен.
– Что?
– Два года за одну таблетку стесолида? Вдобавок, может, у Станкича и правда девять мстительных братьев.
Харри пожал плечами, взглянул на часы. На собрание Анонимных алкоголиков он опоздал. Пожалуй, самое время послушать слово Божие.
– Но когда Иисус снова приидет на землю, кто сумеет узнать Его? – провозгласил Давид Экхофф, и пламя свечи перед ним затрепетало. – Может быть, Спаситель уже сейчас среди нас, в этом городе?
Негромкий шумок прокатился среди собравшихся в большом белостенном, просто обставленном помещении. В Храме не было ни алтарного образа, ни алтарных перил, только скамья меж собранием и возвышением, чтобы преклонить колени и покаяться в своих грехах. Командир обвел взглядом паству, сделал паузу, потом продолжил:
– Ведь хотя Матфей и пишет, что Спаситель приидет «во славе Своей и все святые Ангелы с Ним», написано также: «Был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».
Давид Экхофф перевел дух, перевернул страницу и оглядел собравшихся, а затем продолжил, не глядя в Писание:
– «Тогда и они скажут Ему в ответ: „Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?“ Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». – Командир хлопнул ладонью по кафедре. – Эти слова Матфея – боевой клич, объявление войны эгоизму и бессердечию! – прогремел он. – И мы, солдаты Армии спасения, верим, что в конце времен грядет всеобщий суд, что праведники обретут вечное блаженство, а грешники – вечную кару.
Когда командир закончил проповедь, приступили к свободным свидетельствам. Пожилой мужчина рассказал о драке на Стурторв, когда они одержали победу словом Господним и во имя Иисуса и бесстрашия. Потом вперед вышел мужчина помоложе и сказал, что они завершат вечернее собрание шестьсот семнадцатым псалмом. Он стал перед одетым в форму оркестром из восьми духовых инструментов и большого барабана, с которым управлялся Рикард Нильсен, и взмахнул палочкой. После вступления дирижер повернулся к собранию, и все запели. Песнопение мощно грянуло под сводом Храма:
– Стяг спасенья развевайся, священный поход начался!
Затем Давид Экхофф снова поднялся на кафедру:
– Дорогие друзья! Позвольте мне в заключение нашего собрания сообщить, что сегодня канцелярия премьер-министра подтвердила, что премьер-министр будет присутствовать на нашем ежегодном рождественском концерте.
Новость встретили спонтанными аплодисментами. Собравшиеся встали и, оживленно переговариваясь, медленно потянулись к выходу. Только Мартина Экхофф, похоже, спешила. Харри сидел на задней скамье, наблюдая, как она идет по центральному проходу в шерстяной юбке, в черных чулках и сапогах «Док Мартенс», как и он сам, в белой вязаной шапочке. Она посмотрела прямо на него, без тени узнавания. Потом заулыбалась. Харри встал.
– Привет, – сказала она, склонив голову набок. – Работа или духовная жажда?
– Ну, как вам сказать. Ваш отец – настоящий оратор.
– У пятидесятников он стал бы мировой звездой.
Харри почудилось, что в толпе у нее за спиной мелькнул Рикард.
– Знаете, у меня есть несколько вопросов. Если вы не против прогуляться по морозу, я провожу вас до дома.
Мартина колебалась.
– Конечно, если вы собираетесь домой, – поспешно добавил Харри.
Мартина глянула по сторонам, потом ответила:
– Лучше я вас провожу, нам по дороге.
Воздух на улице сырой, тяжелый, пропитанный запахом жирных соленых выхлопов.
– Перейду сразу к делу, – сказал Харри. – Вы ведь знаете обоих – и Роберта, и Юна. Возможно ли, что Роберт желал смерти своему брату?
– Да что вы такое говорите?
– Подумайте, прежде чем отвечать.
Стараясь не поскользнуться, они миновали варьете «Паучья голова». На улицах ни души. Сезон рождественских банкетов уже на исходе, однако на Пилестредет по-прежнему сновали челночные такси с подвыпившими расфуфыренными пассажирами.
– Роберт был несколько безрассудный, – сказала Мартина. – Но убить? – Она решительно покачала головой.
– Может, он кого-то нанял?
Мартина пожала плечами:
– Я не очень близко общалась с Юном и Робертом.
– Почему? Вы же выросли вместе, так сказать.
– Да. Но я вообще мало с кем общалась. Мне больше нравилось одиночество. Как и вам.
– Мне?! – удивленно воскликнул Харри.
– Одинокий волк сразу узнаёт собрата, знаете ли.
Харри покосился на нее и перехватил насмешливый взгляд.
– Вы наверняка были из тех мальчишек, которые всегда идут своим путем. Захватывающим, непроходимым.
Харри улыбнулся, покачал головой. Они как раз шли мимо нефтяных бочек у облупленного, но красочного фасада «Блица».
– Помните, как они в восемьдесят втором заняли этот дом и там были панковские концерты с участием «Мяса», и «Скверных ребят», и прочих?
Мартина засмеялась:
– Нет. Я тогда только-только в школу пошла. А «Блиц» вообще не самое подходящее место для нас, из Армии спасения.
Харри криво усмехнулся:
– Н-да. А я иной раз бывал там. Во всяком случае, поначалу, когда думал, что, наверно, это место как раз для таких, как я, для аутсайдеров. Но и там не пришелся ко двору. Ведь в конечном счете и в «Блице» все сводилось к уравниловке и групповому мышлению. Демагоги имели аккурат столько же свободного пространства, как…
Харри осекся, но Мартина закончила вместо него:
– Как мой отец в Храме сегодня вечером?
Харри засунул руки поглубже в карманы.
– Я только хотел сказать, что, если пытаешься своим умом найти ответы, быстро оказываешься в одиночестве.
– И к какому же ответу пришли сейчас ваши одинокие мозги? – Мартина взяла его под руку.
– Похоже, и у Юна, и у Роберта были истории с женщинами. И что такого особенного в Теа, раз оба домогались именно ее?
– Роберт увлекался Теа? Вот уж не думала.
– Так говорит Юн.
– Как я уже сказала, мы не очень-то общались. Но я помню, что Теа пользовалась успехом у других ребят в те лета, когда мы вместе жили в Эстгоре.
– Соперничество?
– Ну, мальчикам, решившим стать офицерами, нужно найти себе подруг из рядов Армии.
– Вот как? – удивился Харри.
– А вы не знали? Если женишься на девушке со стороны, то изначально потеряешь работу в Армии. Вся система выстроена так, чтобы женатые офицеры жили и работали сообща. По общему призванию.
– Сурово.
– Мы военная организация, – сказала Мартина без малейшей иронии.
– И ребята знали, что Теа станет офицером? Хоть она и девушка?
Мартина с улыбкой помотала головой:
– Маловато вы знаете об Армии спасения. Две трети наших офицеров – женщины.
– А командир – мужчина? И главный управляющий тоже?
Мартина кивнула:
– Основоположник нашей организации Уильям Бут говорил, что его лучшие люди – женщины. А вообще у нас так же, как и в остальном обществе. Глупые, самодовольные мужчины командуют умными женщинами, которые боятся высоты.
– Стало быть, парни каждое лето боролись за право командовать Теа?
– Некоторое время. Теа неожиданно перестала приезжать в Эстгор, и проблема снялась сама собой.
– Почему она перестала туда ездить?
Мартина пожала плечами:
– Может, просто не захотела больше. А может, родители так решили. Столько юнцов вокруг весь день напролет, да в этом возрасте… сами знаете.
Харри кивнул. Но он не знал. Сам-то не ездил даже в конфирмационный лагерь. Они шли теперь по Стенсберггата.
– Вот здесь я родилась. – Мартина кивнула на стену, за которой находилась уже снесенная Клиническая больница. Скоро здесь выстроят жилой квартал Пилестредет-Парк.
– Роддом сохранился, здание переделали под квартиры, – сказал Харри.
– Там в самом деле живут? Только подумать, сколько всего видели эти стены. Аборты и…
Харри кивнул:
– Иной раз пройдешь мимо около полуночи и слышишь детский плач.
Мартина во все глаза уставилась на него:
– Смеетесь! Неужто привидения?
– Ну, – Харри свернул на Софиес-гате, – может, здесь просто поселились семьи с маленькими детьми.
Мартина улыбнулась, похлопала его по плечу:
– Не смейтесь над привидениями. Я в них верю.
– Я тоже.
Мартина перестала смеяться.
– Вот тут я живу. – Харри показал на голубую дверь подъезда.
– У вас больше нет вопросов?
– Есть, но с ними можно подождать до завтра.
Она опять склонила голову набок.
– Я не устала. Чай у вас найдется?
Какой-то автомобиль тихонько ехал по хрусткому снегу, остановился метрах в пятидесяти у тротуара, ослепив их голубоватым светом фар. Харри задумчиво посмотрел на девушку, нащупывая в кармане ключи.
– Только растворимый кофе. Слушайте, я позвоню…
– Сойдет и растворимый кофе, – сказала Мартина.
Харри хотел было сунуть ключ в замочную скважину, но Мартина опередила его, толкнула голубую дверь, которая преспокойно открылась и закрылась снова, однако замок не защелкнулся.
– Это все мороз, – пробормотал Харри. – Дом от холода сжимается.
Они вошли в подъезд, и он хорошенько закрыл за собой дверь.
– А у вас чисто, – сказала Мартина, снимая в передней сапоги.
– У меня мало вещей, – откликнулся Харри из кухни.
– И какие же из них вы больше всего любите?
Харри на секунду задумался.
– Пластинки.
– Не фотоальбом?
– Я не верю в фотоальбомы.
Мартина вошла на кухню, уютно устроилась в кресле. Харри украдкой наблюдал, как она по-кошачьи подобрала под себя ноги.
– Не верите? Как это понимать?
– Они разрушают способность забывать. Молоко?
Она покачала головой.
– Зато вы верите в пластинки.
– Да. Они лгут куда достовернее.
– А разве они не разрушают способность забывать?