Харри замер. Мартина тихо рассмеялась:
– Не верю я в неприветливого, разочарованного инспектора. По-моему, вы романтик, Холе.
– Пойдемте в комнату. Я как раз купил очень хороший диск. И с ним пока не связаны никакие воспоминания.
Мартина уселась на диван, а Харри поставил дебютный диск Джима Стерка. Потом сел в зеленое ушастое кресло и под первые звуки гитары провел ладонью по шершавой шерстяной обивке. Ни с того ни с сего подумал, что куплено это кресло в «Элеваторе», комиссионке Армии спасения. Кашлянул и спросил:
– Возможно, у Роберта был роман с девушкой намного моложе его самого. Что вы об этом думаете?
– Что я думаю о романах молоденьких женщин с мужчинами много старше? – Она засмеялась и густо покраснела в наступившей тишине. – Или думаю ли я, что Роберту нравились малолетки?
– Я этого не говорил. Она тинейджер. Хорватка.
– Izgubila sam se.
– Простите?
– Это по-хорватски. Или по-сербскохорватски. В детстве я часто ездила летом с родителями в Далмацию, до того как Армия спасения купила Эстгор. Когда папе было восемнадцать, он работал в Югославии, помогал восстанавливать страну после Второй мировой войны. И там познакомился с семьями кой-кого из строителей. Потому и настоял, чтобы мы приняли беженцев из Вуковара.
– Кстати, насчет Эстгора. Вы помните некоего Мадса Гильструпа, внука тех людей, у которых куплен Эстгор?
– Да. Он был там несколько дней в то лето, когда мы там поселились. Я с ним не говорила. Да и никто с ним не говорил, он был какой-то сердитый, замкнутый. Но по-моему, Теа и ему понравилась.
– Почему вы так решили? В смысле, он же ни с кем не разговаривал.
– Я видела, как он на нее смотрел. А когда мы с Теа сидели вместе, он вдруг появлялся рядом. Ни слова не говоря. Довольно-таки чудной. Даже неприятный.
– Вот как?
– Именно. Ночевал он те несколько дней где-то у соседей, но однажды ночью я проснулась, мы, девочки, спали в одной комнате. Смотрю, а к стеклу прижато чье-то лицо. Потом оно пропало. Я почти уверена, что это был он. Когда я рассказала остальным девчонкам, они сказали, я видела привидение. Не сомневались, что у меня непорядок со зрением.
– Почему?
– А вы разве не заметили?
– Что не заметил?
– Сядьте вот сюда. – Мартина хлопнула по дивану рядом с собой. – Я покажу.
Харри обошел вокруг стола.
– Видите, какие у меня зрачки?
Харри наклонился, ощутил на лице ее дыхание. И тут увидел. Зрачки на фоне карей радужки как бы сплывали вниз, образуя по форме что-то вроде замочной скважины.
– Это врожденное, – сказала она. – Называется iris coloboma. Но зрение при этом ничуть не страдает.
– Интересно.
Их лица были так близко друг от друга, что Харри чуял запах ее кожи и волос. Он вздохнул и вздрогнул от ощущения, будто погружается в теплую ванну. Внезапно послышался короткий, резкий звук.
Лишь через секунду-другую Харри сообразил, что это звонок. Не домофон. Кто-то стоял у его двери.
– Наверняка Али, – сказал Харри, вставая с дивана. – Сосед.
За те шесть секунд, пока вставал и шел к двери открывать, он успел подумать, что для Али вообще-то поздновато. И что Али обычно стучал. А если кто-то вошел или вышел после них с Мартиной, дверь наверняка опять стояла незапертая.
Только на седьмой секунде он сообразил, что вообще зря пошел открывать. И, увидев, кто на пороге, понял, что сейчас будет.
– Приятный сюрприз, да? – сказала Астрид слегка заплетающимся языком.
Харри не ответил.
– Я с рождественского банкета, может, пригласишь зайти, а, Харри?
Накрашенные губы растянулись в улыбке, тонкие каблуки стукнули по полу, когда, пошатнувшись, она переступила с ноги на ногу.
– Ты некстати, – сказал Харри.
Она прищурилась, глядя ему в лицо. Потом взгляд скользнул за его плечо.
– У тебя гостья? Поэтому ты пропустил сегодняшнее собрание?
– Поговорим в другой раз, Астрид. Ты пьяна.
– Мы обсуждали третий шаг. «Мы решили препоручить свою жизнь заботам Господа». Но никакого Господа я не вижу, Харри. – Она полушутя стукнула его сумкой.
– Третий шаг тут ни при чем, Астрид. Каждый спасается сам.
Она замерла, посмотрела на него, на глазах вдруг выступили слезы.
– Позволь мне зайти, Харри, – прошептала она.
– Это не поможет, Астрид. – Он положил руку ей на плечо. – Я вызову такси, и ты спокойно поедешь домой.
Она неожиданно резко сбросила его руку. В голосе пробились пронзительные нотки:
– Домой? Черта с два я пойду домой, бабник ты хренов!
Она отвернулась и нетвердой походкой пошла вниз по лестнице.
– Астрид…
– Отвяжись! Трахай свою шлюху!
Харри провожал ее взглядом, пока она совсем не исчезла из виду, услышал, как с грохотом и скрипом захлопнулась дверь подъезда. Настала тишина.
Когда он обернулся, Мартина стояла у него за спиной в передней, застегивала пальто.
– Я… – начал он.
– Поздно уже. – Она быстро улыбнулась. – Вообще-то я все-таки устала.
В три часа ночи Харри по-прежнему сидел в ушастом кресле. Том Уэйтс тихонько пел про Алису, меж тем как щетки все шуршали и шуршали по коже барабана.
«It’s dreamy weather we’re on. You wave your crooked wand along an icy pond».
Мысли текли помимо его воли. Н-да, все кабаки уже закрыты. А он так и не наполнил карманную фляжку, с тех пор как вылил ее содержимое в пасть собаки там, на складе. Хотя можно звякнуть Эйстейну. Он почти каждую ночь разъезжает на своем такси и держит под сиденьем полбутылки джина.
«Толку от этого никакого».
И все-таки люди верят в привидений. Верят в тех, что сейчас окружали кресло, уставясь на него темными, пустыми глазницами. В Биргитту, которая явилась из моря с якорем на шее, в Эллен, которая смеялась, а из головы у нее торчала бейсбольная бита, в Вилли, который висел на сушильной подставке, словно носовая корабельная фигура, в женщину внутри водяного матраса, которая смотрела сквозь голубую резину, и в Тома, который пришел забрать свои часы и махал кровавой культей.
Спиртное не освободит его, даст только временное послабление. И как раз сейчас он готов был дорого заплатить за это.
Взял телефон, набрал номер. Ответили после второго сигнала.
– Как там у вас, Халворсен?
– Холодно. Юн и Теа спят. Я сижу в комнате, смотрю на дорогу. Завтра надо будет вздремнуть.
Харри хмыкнул:
– Завтра мы съездим к Теа на квартиру, за инсулином. У нее диабет.
– Ладно, только Юна возьмите с собой, его нельзя оставлять одного.
– Можно вызвать сюда кого-нибудь еще из наших.
– Нет! – отрезал Харри. – Незачем вмешивать других, хотя бы до поры до времени.
– Нет так нет.
Харри вздохнул:
– Я, конечно, знаю, по служебной инструкции необязательно сидеть при них в карауле. Так что говори прямо, если я могу что-то для тебя сделать взамен.
– Ну…
– Давай.
– Я обещал Беате до Рождества сводить ее куда-нибудь, поесть лутефиск[39]. Бедняжка ни разу ее не пробовала.
– Хорошее обещание.
– Спасибо.
– Халворсен…
– Да?
– Ты… ты молодец.
– Спасибо, шеф.
Харри положил трубку. Уэйтс пел, что коньки на заледеневшем пруду тоже выписывали имя Алиса.
Глава 21Суббота, 19 декабря. Загреб
Дрожа от холода, он сидел на тротуаре возле Софиенберг-парка. Утро, час пик, мимо спешили люди. Иные бросали ему в кружку несколько крон. Скоро Рождество. Легкие у него болели, потому что всю ночь дышали дымом. Он поднял голову, глянул на Гётеборггата.
Сейчас он ничего больше сделать не мог.
Вспомнился Дунай возле Вуковара. Терпеливые, неудержимые воды. Вот и ему надо быть таким. Терпеливо ждать, пока не появится танк, пока дракон не высунет голову из пещеры. Пока Юн Карлсен не вернется домой. Взгляд уткнулся в чьи-то колени, остановившиеся перед ним.
Подняв голову, он увидел рыжеусого мужика с картонной кружкой в руке. Усач что-то сказал. Громко и сердито.
– Excuse me?
Усач ответил по-английски. Что-то насчет территории.
В кармане он чувствовал пистолет. С одной-единственной пулей. А потому достал из другого кармана большой острый осколок стекла. Попрошайка смерил его злобным взглядом, но убрался прочь.
Он не допускал мысли, что Юн Карлсен не придет. Парень должен прийти. А сам он пока будет как Дунай. Терпеливым, неудержимым.
– Заходите, – скомандовала статная добродушная женщина из квартиры Армии спасения на Якоб-Оллс-гате. Судя по выговору, норвежский она учила уже взрослой.
– Надеюсь, мы не помешаем, – сказал Харри и вместе с Беатой Лённ вошел в коридор.
Пол почти сплошь был заставлен обувью всех размеров – от больших до маленьких. Они хотели разуться, но женщина жестом их остановила.
– Холодно, – сказала она. – Есть хотите?
– Спасибо, я только что позавтракала, – ответила Беата.
Харри с улыбкой покачал головой.
Женщина провела их в комнату. За столом, по всей вероятности, собралась вся семья Михолеч: двое взрослых мужчин, мальчик в Олеговых годах, маленькая девчушка и девушка, должно быть София. Глаза прятались под черной челкой, на коленях у нее сидел младенец.
– Zdravo[40], – сказал старший из мужчин, худой, с тронутыми сединой, но густыми волосами и мрачным взглядом, хорошо знакомым Харри. Злой и опасливый взгляд изгнанника.
– Это мой муж, – сказала женщина. – Он понимает по-норвежски, но говорит плохо. А это дядя Иосип. Приехал в гости на Рождество. И мои дети.
– Все четверо? – спросила Беата.
– Да, – засмеялась хозяйка. – Последний – дар Божий.
– Прелестный малыш!
Беата состроила гримаску младенцу, который радостно заагукал в ответ, и конечно же, как Харри и ожидал, потрепала его по румяной пухлой щечке. Через год, самое большее через два они с Халворсеном тоже заведут такого.