я говорю. И насчет лишнего билета, я имела в виду: у меня есть лишний билет.
– Вот как?
– Возможность увидеть меня в платье. А я в нем хорошо выгляжу. Недостает только подходящего кавалера постарше. Подумайте об этом.
Харри засмеялся:
– Спасибо, согласен.
– Не за что.
Беата не сказала ни слова, когда он закончил этот разговор, не прокомментировала улыбку, которая так и осталась на губах, обронила только, что, судя по сводкам погоды, у снегоочистителей будет много работы. Порой Харри думал о том, понимает ли Халворсен, как ему повезло.
Юн Карлсен до сих пор не появился. Он неловко встал с тротуара возле Софиенберг-парка. Холод словно бы шел из недр земли и проник ему в самое нутро. Кровь в ногах начала циркулировать сразу, с первых же шагов, и он даже обрадовался боли. Он не считал, сколько часов просидел на тротуаре скрестив ноги, с картонной кружкой, глядя на людей, приходивших в тот дом на Гётеборггата и уходивших оттуда, однако день уже клонился к вечеру. Он сунул руку в карман.
Денег из кружки наверняка хватит на кофе, бутерброд и, надо надеяться, на пачку курева.
Он поспешил на перекресток, к кафе, где добыл картонную кружку. Там на стене был телефон, но эту мысль он отбросил. Возле кафе остановился, скинул синий капюшон и глянул на свое отражение в витрине. Неудивительно, что народ принимает его за попрошайку. На щеках щетина, лицо в саже от костра в контейнере.
В стекле он увидел, что сигнал светофора сменился на красный, рядом остановилась машина. Взявшись за ручку двери, он бросил взгляд внутрь. И оцепенел. Дракон. Сербский танк. Юн Карлсен. На пассажирском сиденье. Всего в двух метрах от него.
Он вошел в кафе, бросился к окну, стал смотреть на автомобиль. Человека за рулем он, кажется, где-то видел, только вот где? В Приюте. Точно, это один из полицейских, что были там вместе с Харри Холе. На заднем сиденье женщина.
Сигнал светофора снова сменился. Он выбежал на улицу и увидел белый дым выхлопа, автомобиль быстро удалялся по дороге вдоль парка. Он побежал следом. Далеко впереди автомобиль свернул на Гётеборггата. Он порылся в карманах. Задубевшими полубесчувственными пальцами нащупал осколок стекла. Ноги не слушались, будто мертвые протезы, – оступишься, и они сломаются, как сосульки.
Парк с деревьями, детской площадкой и надгробными камнями метался перед глазами, словно прыгающая картинка. Рука нашла пистолет. Должно быть, он порезал ее о стекло, потому что рукоять была липкая на ощупь.
Халворсен припарковался прямо у подъезда дома 4 по Гётеборггата, они с Юном вышли из машины размять ноги, а Теа поднялась к себе в квартиру за инсулином.
Взгляд Халворсена скользнул по безлюдной улице. Юн тоже беспокойно озирался по сторонам, притопывая ногами от холода. В окно машины Халворсен видел на сиденье кобуру табельного револьвера, он снял ее, потому что, когда вел машину, она врезалась в бок. Случись что, он за две секунды выхватит револьвер оттуда. Включив мобильник, он увидел, что поступило какое-то сообщение. Нажал на кнопку, и хорошо знакомый голос повторил, что поступило сообщение. Затем в трубке пискнуло и послышался незнакомый мужской голос. Халворсен слушал с растущим удивлением. Заметил, что голос в телефоне привлек внимание Юна и тот подошел ближе. Удивление Халворсена сменилось недоверчивостью.
Когда он выслушал все, Юн вопросительно посмотрел на него, но Халворсен ничего не сказал, только быстро набрал какой-то номер.
– Что это было? – спросил Юн.
– Признание, – коротко ответил Халворсен.
– А что вы делаете теперь?
– Доложу Харри.
Халворсен поднял голову и увидел, что лицо у Юна исказилось, глаза расширились, он смотрел словно бы сквозь него, мимо него.
– Что с вами? – спросил он.
Харри прошел через таможенный контроль в скромное здание аэропорта Плесо, где сунул свою карточку VISA в банкомат, который безропотно выдал тысячу крон в кунах. Половину денег он положил в коричневый конверт, вышел на улицу и сел в «мерседес» с синей табличкой «такси».
– Гостиница «Интернациональ».
Таксист молча тронул с места.
Низкие тучи сеялись дождем на темную землю, кое-где вдоль шоссе виднелись пятна серого снега, а дорога, извиваясь среди невысоких холмов, шла на северо-запад, к Загребу.
Уже через четверть часа на горизонте обозначился город – серые бетонные глыбы и церковные шпили. Они миновали темную спокойную реку – наверно, Сава, решил Харри. В город въехали по широкому проспекту, который казался непомерно огромным по причине слабого движения, миновали железнодорожный вокзал и обширный, открытый безлюдный парк с большим стеклянным павильоном. Ветви по-зимнему голых деревьев – как черные растопыренные пальцы.
– «Интернациональ», – сказал таксист, подруливая к внушительному серому зданию из тех, что коммунистические страны строили для своего путешествующего руководства.
Харри расплатился. Гостиничный швейцар, разодетый как адмирал, уже открыл дверцу машины и стоял с зонтиком в руках и широкой улыбкой на лице:
– Welcome, sir. This way, sir[43].
Харри ступил на тротуар в ту самую минуту, когда из гостиницы вышли двое постояльцев, сели в подкативший «мерседес». За дверью-вертушкой искрилась хрустальная люстра. Харри приостановился:
– Refugees?
– Sorry, sir?
– Беженцы, – повторил Харри. – Вуковар.
Он ощутил, как по голове застучали капли дождя, – зонтик и широкая улыбка вмиг отодвинулись, а палец адмирала указал на дверь чуть поодаль от главного входа.
Войдя в большой голый вестибюль с высоким потолком, Харри первым делом почуял больничный запах. И сорок – пятьдесят человек, стоявшие и сидевшие у двух длинных столов посреди вестибюля или выстроившиеся в очередь за супом у стойки, живо напомнили ему больничных пациентов. Возможно, все дело в одежде: бесформенные тренировочные костюмы, заношенные свитера и дырявые ботинки говорили о безразличии к внешнему облику. А возможно, такое впечатление создавали головы, склоненные над тарелками с супом, и сонные безразличные взгляды, словно и не видевшие его.
Он оглядел помещение, остановился на барной стойке, больше похожей на раздачу сосисочного киоска, на минуту опустевшую, без клиентов, только бармен, который делал три дела сразу: вытирал стакан, громко комментировал людям за ближайшим столом телерепортаж о футбольном матче, глядя на подвешенный к потолку телевизор, и зорко следил за малейшим движением Харри.
Харри понял, что попал куда надо, и направился к стойке. Бармен провел ладонью по зачесанным назад жирно поблескивающим волосам:
– Да?
Харри старался игнорировать бутылки, выстроившиеся на полке в глубине сосисочной. Однако ж давным-давно приметил своего старого друга и врага «Джима Бима». Бармен перехватил его взгляд и вопросительно кивнул на прямоугольную бутылку с коричневой жидкостью.
Харри отрицательно покачал головой. И вздохнул. Незачем усложнять ситуацию.
– Mali spasitelj, – сказал он негромко, чтобы услышал только бармен, сквозь шум телевизора. – Я ищу Маленького Спасителя.
Бармен пристально посмотрел на него, потом ответил по-английски, с твердым немецким акцентом:
– Не знаю такого.
– Один из вуковарских друзей сказал, что mali spasitelj мне поможет. – Харри достал из кармана коричневый конверт, положил на стойку.
Бармен взглянул на конверт, но в руки не взял.
– Ты полицейский, – сказал он.
Харри покачал головой.
– Врешь. Я сразу понял, как только ты вошел.
– Я двенадцать лет оттрубил в полиции, но ушел со службы два года назад. – Харри посмотрел бармену прямо в глаза. А в глубине души прикинул, за что тот сидел. Размеры мускулов и татуировки говорили, что он сидел, хотя довольно-таки давно.
– Среди наших постояльцев нет никого по прозвищу Спаситель. А я знаю всех.
Бармен хотел отвернуться, но Харри наклонился над стойкой, схватил его за плечо. Бармен глянул на его руку, Харри почувствовал, как напрягся его бицепс, и ослабил хватку.
– Наркодилер, который продавал дурь на школьном дворе, застрелил моего сына, потому что тот пригрозил сообщить директору, если он не уберется.
Бармен молчал.
– Ему было одиннадцать лет.
– Не знаю, зачем ты мне это рассказываешь.
– Чтобы ты понял, почему я останусь здесь и буду ждать, пока не придет кто-нибудь, кто сможет мне помочь.
Бармен медленно кивнул и быстро спросил:
– Как звали твоего сына?
– Олег, – сказал Харри.
Оба стояли, глядя друг на друга. Бармен прищурил один глаз. Харри почувствовал, как в кармане завибрировал мобильник. Пусть звонит.
Бармен положил руку на коричневый конверт, толкнул его в сторону Харри.
– Это лишнее. Как тебя зовут и в какой гостинице ты остановился?
– Я прямо с самолета.
– Напиши свое имя на салфетке и ступай в гостиницу «Балкан», что возле вокзала. Через мост и прямо. Жди в номере. С тобой свяжутся.
Харри открыл было рот, но бармен отвернулся к телевизору и снова принялся комментировать матч.
На улице Харри достал телефон: неотвеченный звонок от Халворсена.
– Do vraga! – простонал он. – Черт!
Снег на Гётеборггата как красный шербет.
Он был в растерянности. Все произошло так быстро. Последняя пуля, которую он выпустил по убегающему Юну Карлсену, с мокрым хлюпаньем ударила в фасад дома. Юн Карлсен успел скрыться в подъезде. Он присел на корточки, чувствуя, как окровавленная стекляшка рвет карман куртки. Полицейский лежал ничком, уткнувшись лицом в снег, впитывающий кровь, которая текла из ран в открытом горле.
Оружие, подумал он, схватил раненого за плечо, перевернул. Ему необходимо стрелковое оружие. Порыв ветра сдул волосы с неестественно бледного лица. Он быстро обшарил карманы лежащего. Кровь все текла, красная, густая. Он успел только ощутить горький вкус желчи, а рот уже наполнился рвотой. Он отвернулся в сторону, и его вывернуло на лед. Он утер рот. Карманы брюк. Бумажник. За поясом тоже ничего. Черт, полицейский должен иметь оружие, если он кого-то охраняет.