– Можете называть меня Марией.
Башня огромного собора тонула в утреннем тумане, окутавшем Загреб.
Мария провела Харри по просторному, почти безлюдному центральному нефу. Они шли мимо исповедален и статуй святых с молельными скамьями рядом. Из скрытых динамиков, словно мантры, доносились записанные на пленку хоралы, негромкие, гулкие, видимо призванные побудить к медитации, однако они лишь навели Харри на мысль о музоне в католическом супермаркете. Они прошли в боковой неф, а оттуда в маленькое помещение с парными молельными скамьями. Утренний свет падал внутрь сквозь красно-синие стекла витражей. Две свечи горели по обе стороны распятой фигуры Христа. Перед распятием – коленопреклоненная восковая фигура, лицо обращено к небу, руки вскинуты вверх словно в отчаянной мольбе.
– Апостол Фома, святой покровитель строительных рабочих, – пояснила Мария, склонила голову и осенила себя крестным знамением. – Тот, что хотел вместе с Христом пойти на смерть.
Фома Неверующий, подумал Харри, а она нагнулась над своей сумкой, достала маленькую свечку с изображением святого, зажгла и поставила перед апостолом.
– Преклоните колени, – сказала она.
– Зачем?
– Делайте, как я говорю.
Харри нехотя опустился на колени, на грязный красный бархат скамейки, облокотился на наклонный деревянный пюпитр, засаленный, черный от пота и слез. Удивительно, однако поза вполне удобная.
– Клянитесь Сыном, что выполните свою часть соглашения.
Харри медлил. Потом склонил голову.
– Клянусь… – начала она.
– Клянусь…
– Именем Сына, Спасителя моего…
– Именем Сына, Спасителя моего…
– Сделать все, что в моих силах, чтобы спасти того, кто прозван Маленьким Спасителем.
Харри повторил.
Она села.
– Здесь я встречалась с курьером клиента. Здесь он сделал заказ… пойдемте, не к месту здесь обсуждать людские судьбы.
Фред отвез их в большой открытый парк Томислава и остался ждать в машине, а Харри с Марией присели на скамейку. Привядшие бурые травинки пытались подняться, но сильный ветер снова прижимал их к земле. По другую сторону старого выставочного павильона зазвонил трамвай.
– Я его не видела. Но на слух молодой.
– На слух?
– Первый раз он позвонил в «Интернациональ» в октябре. Если спрашивают про беженцев, то звонок переключают на Фреда. А Фред переключил звонок на меня. Тот человек сказал, что звонит по поручению анонима, который хочет, чтобы для него сделали работу в Осло. Помню, в трубке слышался шум оживленной улицы.
– Телефон-автомат.
– Вероятно. Я сказала ему, что никогда не заключаю сделок по телефону, тем более с анонимами. Спустя два дня он позвонил снова и попросил меня через три дня прийти в собор Святого Стефана. Указал точное время, когда мне прийти и в какой исповедальне находиться.
Ворона села на ветку дерева перед скамейкой, склонила голову набок, печально посмотрела на них.
– В тот день в соборе было много туристов. В условленное время я вошла в нужную исповедальню. На стуле лежал запечатанный конверт. Я вскрыла его. Там находилась подробная информация, как и когда нужно убрать Юна Карлсена, задаток в долларах, значительно превышающий наши обычные ставки, а также проект окончательного соглашения. Далее, там сообщалось, что курьер, с которым я уже говорила по телефону, свяжется со мной, чтобы получить ответ и, если я соглашусь, обсудить детали финансового контракта. Курьер будет нашим единственным связным, но по соображениям безопасности он не посвящен в подробности поручения, а потому и я ни при каких обстоятельствах не должна их выдавать. Я взяла конверт и вышла из исповедальни, из церкви, вернулась в гостиницу. Через полчаса позвонил курьер.
– То же лицо, которое звонило из Осло?
– Он не представился, но я, бывшая учительница, обычно запоминаю, как люди говорят по-английски. А у него был характерный акцент.
– И о чем вы говорили?
– Я сказала ему, что мы не возьмемся, по трем причинам. Во-первых, у нас принцип: знать, по какой причине делается такой заказ. Во-вторых, по соображениям безопасности мы никогда не позволяем другим назначать время и место. И в-третьих, не работаем с анонимными заказчиками.
– Что он ответил?
– Сказал, что отвечает за оплату, поэтому мне придется удовольствоваться тем, что он назовет собственное имя. И спросил, насколько надо увеличить цену, чтобы я отказалась от прочих своих условий. Я ответила, что ему столько не заплатить. Тогда он назвал свою сумму. И я…
Харри смотрел на нее, пока она подбирала английские слова.
– …оказалась не готова к такой сумме.
– Какой именно?
– Двести тысяч долларов. В пятнадцать раз больше нашей обычной таксы.
Харри медленно кивнул:
– Значит, мотив в итоге утратил важность?
– Неудивительно, Холе. У нас изначально был план. Накопить достаточно денег и покончить со всем этим, вернуться в Вуковар. Начать новую жизнь. И, услышав его предложение, я поняла, что это билет на волю. Последний заказ.
– Стало быть, принцип идеалистической киллерской конторы был предан забвению? – спросил Харри, шаря по карманам в поисках сигарет.
– А вы, Холе, занимаетесь расследованием убийств из идеализма?
– И да и нет. Жить-то надо.
На ее губах мелькнула улыбка.
– Выходит, мы не так уж отличаемся друг от друга, верно?
– Сомневаюсь.
– Вот как? Если не ошибаюсь, вы, как и я, надеетесь, что арестуете тех, кто этого заслуживает?
– Само собой.
– Но ведь обстоит не вполне так, верно? Вы давно обнаружили, что в виновности присутствуют нюансы, о которых вы не думали, когда решили стать полицейским и спасать человечество от зла. Что, как правило, злого умысла немного, куда больше человеческой слабости и порока. В иных печальных историях узнаешь себя. Но, как вы говорите, жить-то надо. Вот мы и начинаем помаленьку лгать. И окружающим, и самим себе.
Зажигалки Харри не нашел. Но если он сию минуту не закурит, то взорвется. Ему не хотелось думать о Биргере Хольмене. Сейчас не время. Он почувствовал на зубах легкий сухой хруст, когда прокусил фильтр.
– Так как же назвался курьер?
– Вы спрашиваете так, словно знаете ответ, – заметила она.
– Роберт Карлсен, – произнес Харри и с силой потер лицо ладонями. – Конверт с инструкциями он передал вам двенадцатого октября.
Она подняла красивую бровь.
– Мы нашли его авиабилет. – Харри поежился. Ветер продувал его насквозь, будто он не человек, а призрак. – А по возвращении домой он ненароком занял место того, кого сам же обрек смерти. Смешно, правда?
Она не ответила.
– Одного я не пойму, – продолжал Харри. – Почему ваш сын не прекратил операцию, увидев по телевизору или прочитав в газете, что фактически убил заказчика, который должен был платить по счету.
– Он никогда не знает, кто заказчик и в чем состоит вина жертвы. Так лучше.
– Значит, если его поймают, он не сможет никого разоблачить?
– Так ему нет нужды раздумывать. Он просто делает свою работу, доверяясь правильности моего решения.
– И морально, и экономически?
Она пожала плечами:
– В данном случае, разумеется, знать имя заказчика было преимуществом. Но проблема в том, что после убийства он не вышел на связь с нами. Не знаю почему.
– Он не решается.
Она закрыла глаза, и Харри увидел, как напряглись мышцы узкого женского лица.
– Вы хотели, чтобы я отозвала моего исполнителя. Но теперь мне понятно, что это невозможно. Однако я назвала вам имя заказчика. Больше я ничего сделать не могу, пока он с нами не свяжется. А вы, Харри, выполните свою часть соглашения? Спасете моего мальчика?
Харри не ответил. Ворона вдруг взлетела с ветки, капли воды дождем посыпались на гравий.
– Думаете, ваш сын остановился бы, если бы понял, насколько плохи его шансы? – спросил Харри.
Она криво улыбнулась. Потом печально покачала головой.
– Почему нет?
– Потому что он бесстрашный и упорный. Весь в отца.
Харри посмотрел на эту худенькую женщину с гордо поднятой головой и подумал, что в последнем не уверен.
– Передайте привет Фреду. Я возьму такси до аэропорта.
Она смотрела на свои руки.
– Вы верите в Бога, Харри?
– Нет.
– И все же поклялись Его именем спасти моего мальчика.
– Да. – Харри поднялся.
Не вставая, она смотрела на него.
– Вы держите свое слово?
– Не всегда.
– Вы не верите в Бога. И в свое слово тоже. Что же тогда остается?
Он плотнее запахнул куртку.
– Скажите мне, во что вы верите, Харри.
– Я верю в следующее обещание. Что люди могут сдержать обещание, даже если нарушили предыдущее. Я верю в новое начало. Я наверняка не говорил… – Он знаком остановил проезжающее такси. – Но именно потому я и служу в полиции.
В такси Харри сообразил, что у него нет наличных. Хотя знал, что в аэропорту Плесо есть банкоматы, которые принимают карты VISA. Всю дорогу он вертел в пальцах двадцатикроновую монету. Мысли о монете, крутящейся по полу бара, и первой выпивке на борту самолета боролись между собой.
Уже брезжил рассвет, когда Юна разбудила машина, заехавшая во двор Эстгора. Он лежал, глядя в потолок. Ночь была долгая, холодная, и спал он мало.
– Кто это? – спросила Теа, которая еще секундой раньше крепко спала.
В ее голосе сквозил страх.
– Наверняка сменщик полицейского, – ответил Юн.
Мотор смолк, хлопнули дверцы. Значит, их двое. Оба молчат. Безмолвные полицейские. Со стороны гостиной, где расположился охранник, донесся стук в дверь. Один раз. Потом второй.
– Почему он не открывает? – прошептала Теа.
– Тсс, – шикнул Юн. – Может, он вышел. В уборную.
Новый стук. Громкий, требовательный.
– Пойду открою, – сказал Юн.
– Погоди!
– Надо же их впустить. – Юн перелез через Теа, оделся.
Он открыл дверь в гостиную. В пепельнице на журнальном столике дымился окурок, на диване валялся шерстяной плед. Опять стук. Юн выглянул в окно, но машины не увидел. Странно. Он стал прямо перед дверью. Окликнул, не слишком решительно: