– Смотри, она как раз говорит «да». Я снова и снова прокручиваю этот эпизод. Потому что не могу понять. Она же поклялась. Она… – Он тряхнул головой. – Я думал, может, это заставит ее вновь полюбить меня, если я сумею совершить это… преступление, она увидит меня таким, каков я есть. Преступник должен быть смелым. Сильным. Мужчиной, верно? А не только… – Он шумно выдохнул носом и прямо-таки выплюнул: – Чьим-то сыном.
Юн встал:
– Мне пора.
Мадс Гильструп кивнул:
– У меня есть кое-что принадлежащее тебе. Назовем это… – он задумчиво прикусил губу, – прощальным подарком от Рагнхильд.
На обратном пути, сидя в вагончике Хольменколленской дороги, Юн смотрел на черную сумку, полученную от Мадса Гильструпа.
На улице холодище, те, кто рискнул выйти на воскресную прогулку, шли вздернув плечи и наклонив головы, закутанные в шапки и шарфы. Но Беата Лённ словно и не чувствовала холода, стоя на Якоб-Оллс-гате и нажимая кнопку домофона квартиры Михолечей. Она вообще ничего не чувствовала после недавнего известия из больницы.
«Самая большая проблема не сердце, – сказал врач. – Возникли неприятности с другими органами. В первую очередь с почками».
Госпожа Михолеч ждала на лестничной площадке и проводила Беату на кухню, где, теребя волосы, сидела ее дочь София. Госпожа Михолеч налила воды в кофейник, поставила на стол три чашки.
– Наверно, лучше бы нам с Софией поговорить с глазу на глаз, – сказала Беата.
– Она хочет при мне, – ответила мать. – Кофе будете?
– Нет, спасибо, мне надо в больницу. Я ненадолго.
– Ну, нет так нет. – Госпожа Михолеч вылила воду из кофейника.
Беата села напротив Софии. Попыталась поймать ее взгляд, устремленный на прядку волос.
– Ты уверена, что нам не стоит говорить наедине, София?
– А зачем? – спросила та вызывающим тоном, каким раздраженные подростки с поразительным успехом добиваются своего – раздражения собеседника.
– Это весьма и весьма личные вещи, София.
– Она же моя мама, дамочка!
– Ладно, – сказала Беата. – Ты делала аборт?
София оцепенела. Лицо исказила гримаса ярости и боли.
– Ты о чем? – коротко бросила она, но не сумела скрыть изумление в голосе.
– Кто отец? – продолжала Беата.
София по-прежнему расправляла несуществующие волоски. Госпожа Михолеч стояла открыв рот.
– Секс был добровольный? Или он тебя изнасиловал?
– Что вы такое говорите? Как вы смеете?! – воскликнула мать. – Она же совсем ребенок, а вы говорите так, будто она… шлюха.
– Ваша дочь была беременна, госпожа Михолеч. Я лишь хочу выяснить, не связано ли это с делом об убийстве, над которым мы работаем.
Нижняя челюсть у матери словно бы вывихнулась из суставов и совсем отвисла. Беата наклонилась к Софии:
– Это был Роберт Карлсен, София? Да?
Она видела, как губы у Софии задрожали.
Мать поднялась со стула.
– О чем она говорит, София? Скажи, что это неправда!
София уткнулась лицом в стол, закрыла руками голову.
– София! – воскликнула мать.
– Да, – сквозь слезы прошептала девушка. – Он. Роберт Карлсен. Я не думала… даже не предполагала, что он… такой.
Беата встала. София всхлипывала, а мать выглядела так, будто ее ударили. Сама Беата чувствовала лишь оцепенение.
– Убийцу Роберта Карлсена сегодня ночью обезвредили, – сказала она. – Отряд быстрого реагирования застрелил его на контейнерном складе. Он мертв. – Она ожидала реакции, но тщетно. – Я ухожу.
Никто ее не слышал, и она в одиночестве прошла к выходу.
Он стоял у окна, смотрел на волнистый белый ландшафт. Будто замерзшее молочное море. Тут и там на верхушках волн виднелись дома и красные сараи. А над всем этим висело низкое усталое солнце.
– They are not coming back[50], – сказал он. – Уехали. А может, их тут и не было? Может, ты врала?
– Они были здесь, – ответила Мартина, снимая с плиты кастрюлю. – Когда мы вошли, здесь было тепло, и ты сам видел следы в снегу. Наверно, что-то произошло. Садись, все готово.
Он положил пистолет рядом с тарелкой, принялся за рагу. Банки такие же, как в квартире Харри Холе. На подоконнике стоял старенький синий транзистор. Понятная поп-музыка вперемежку с непонятной речью. Как раз сейчас доносилась мелодия, которую он когда-то слышал в кино, а мама играла ее на пианино, что стояло у окна, «единственного с видом на Дунай», как обычно говорил отец, поддразнивая мать. А если она обижалась, он всегда гасил ссору вопросом, как такая интеллигентная и красивая женщина могла выбрать в мужья такого, как он.
– У тебя с Харри роман? – спросил он.
Мартина покачала головой.
– Тогда почему ты пришла с билетом на концерт к нему домой?
Она не ответила.
Он улыбнулся:
– По-моему, ты в него влюблена.
Она показала на него вилкой, словно хотела сделать какое-то замечание, но раздумала, сказала только:
– А как насчет тебя? Дома у тебя есть девушка?
Он покачал головой, отпил воды из стакана.
– Почему? Занят чересчур?
Он прыснул, забрызгав водой весь стол. Нервы на пределе. Потому и не сдержал смех. Мартина тоже засмеялась.
– Или ты голубой? – Она утерла слезы, от смеха навернувшиеся на глаза. – Может, у тебя дома друг?
Он захохотал еще громче. И смеялся еще долго после того, как она умолкла.
Мартина подложила себе и ему еще рагу.
– Раз он тебе так нравится, возьми вот это.
Он бросил ей фотографию, которую вытащил у Харри из рамы зеркала: темноволосая женщина и мальчик. Мартина взяла снимок, долго смотрела на него.
– Веселый на вид, – сказала она.
– Наверно, жилось ему хорошо. Тогда.
– Наверно.
Сероватый сумрак сочился в окна, заполняя комнату.
– Может, ему снова будет хорошо, – тихо обронила Мартина.
– Думаешь, это возможно?
– Чтобы снова стало хорошо? Разумеется.
Он взглянул на транзистор у нее за спиной.
– Почему ты мне помогаешь?
– Я ведь уже сказала. Харри не стал бы тебе помогать и…
– Не верю я тебе. Тут наверняка что-то еще.
Она пожала плечами.
– Можешь объяснить мне, что тут написано? – Он развернул и подал ей бланк, найденный на столике у Харри.
Мартина читала, а он рассматривал фото в удостоверении Харри, которое прихватил на квартире. Полицейский смотрел поверх объектива, и он сообразил, что смотрел Харри на фотографа, и подумал, что, пожалуй, это кое-что говорит о человеке на снимке.
– Это разрешение на какой-то «смит-вессон тридцать восемь», – сказала Мартина. – Ему предписано получить его на складе полицейского управления, представив данное подписанное разрешение.
Он медленно кивнул:
– И подпись там есть, да?
– Да. Подписал… э-э… комиссар полиции Гуннар Хаген.
– Иными словами, Харри оружие не получал. А значит, он неопасен. Более того, совершенно беззащитен.
Мартина заморгала глазами.
– О чем ты сейчас думаешь?
Глава 26Воскресенье, 20 декабря. Фокус
На Гётеборггата зажглись фонари.
– О’кей, – сказал Харри Беате. – Значит, Халворсен припарковал машину именно здесь?
– Да.
– Они вышли. И Станкич напал на них. Сначала выстрелил в Юна, который успел вбежать в подъезд. А потом бросился к Халворсену, который спешил к машине за оружием.
– Да. Халворсена нашли рядом с машиной. В карманах пальто и брюк, а также за поясом брюк Халворсена мы обнаружили следы крови. Не его, а, по-видимому, Станкича, который его обыскал. И забрал бумажник и мобильный телефон.
Харри хмыкнул, потер подбородок:
– Почему он не застрелил Халворсена? Почему схватился за нож? Не затем же, чтобы избежать шума, он ведь уже перебудил всю округу, выстрелив в Юна.
– Мы тоже задавали себе этот вопрос.
– И почему он набрасывается с ножом на Халворсена и только потом убегает? По идее, единственный повод напасть на Халворсена – убрать его с дороги, чтобы не мешал расправиться с Юном. Но он даже не пытается.
– Так ведь ему помешали. Машина подъехала, верно?
– Верно, однако мы говорим о парне, который только что посреди улицы порезал полицейского. Почему он испугался случайной машины? И почему взялся за нож, хотя уже достал пистолет?
– Давай говори.
Харри закрыл глаза. Беата притопывала ногами в снегу.
– Харри, – сказала она. – Мне хочется уйти отсюда, я…
Харри медленно открыл глаза:
– У него кончились патроны.
– Что?
– Это была последняя пуля Станкича.
Беата тяжело вздохнула:
– Он же профи, Харри. И чтоб у такого кончились патроны? Нет, вряд ли.
– И все-таки, – с жаром сказал Харри. – Если у тебя есть подробный план, как убрать определенного человека, и для этого требуется одна или максимум две пули, склад боеприпасов ты с собой не потащишь. Едешь ведь в чужую страну, багаж просвечивают, а все это надо спрятать, так?
Беата молчала, и Харри продолжил:
– Значит, Станкич выпускает последнюю пулю по Юну и промазывает. После чего нападает на Халворсена с колющим оружием. Зачем? А чтобы завладеть его табельным пистолетом для охоты на Юна. Вот почему за поясом брюк Халворсена обнаружена кровь. В этом месте ищут не бумажник, там ищут оружие. Но он не находит пушки, не знает, что она в машине. И теперь Юн закрылся в подъезде, а у Станкича только нож. Поэтому он бросает охоту и бежит прочь.
– Отличная версия. – Беата зевнула. – Мы могли бы выследить Станкича, но он мертв. И теперь это, наверно, не важно.
Харри посмотрел на нее. Глаза опухшие, красные от недосыпа. Ей хватило такта не упоминать, что от него разит перегаром. Или хватило ума понять, что говорить ему об этом бессмысленно. Но в эту минуту он уразумел и кое-что еще: именно сейчас она совершенно ему не доверяет.
– А о чем говорила свидетельница из машины? – спросил Харри. – Что Станкич убегал по левой стороне улицы?
– Да, она следила за ним в зеркало. А вон там, на углу, он упал. На том месте, где мы нашли хорватскую монету.