Он прошел на кухню, поставил кофе, умылся прямо здесь, над мойкой, тихонько напевая «Morning Song» Джима Стерка. Небо над низкими холмами на востоке рдело, словно девушка, последние звезды блекли и исчезали. Таинственный, новый, нетронутый мир раскинулся за кухонным окном, белый и радостный уходил к горизонту.
Харри порезал хлеб, нашел сыр, налил в стакан воды, а в чистую чашку – дымящийся кофе, поставил все на поднос и отнес в спальню.
Растрепанные черные волосы разметались по подушке, дыхания почти не слышно. Он поставил поднос на ночной столик, сел на край кровати и стал ждать.
Аромат кофе потихоньку распространялся по комнате.
Она задышала неровно. Приоткрыла глаза. Увидела его, потерла лицо и потянулась замедленными, смущенными движениями. Словно бы включилось реле – ее глаза светились все ярче, на губах заиграла улыбка.
– Доброе утро, – сказал Харри.
– Доброе утро.
– Завтрак?
– Хм. – Она все улыбалась. – А ты не будешь?
– Я пока погожу, обойдусь вот этим, если не возражаешь. – Он достал сигареты.
– Ты много куришь.
– Как всегда после срыва. Никотин притупляет тягу.
Она пригубила кофе.
– Разве не парадоксально?
– О чем ты?
– Ну, что ты, который так боялся несвободы, стал алкоголиком.
– Н-да. – Он открыл окно, закурил и лег на кровать рядом с ней.
– Ты этого боишься со мной? – спросила она, прижимаясь к нему. – Что я сделаю тебя несвободным? И поэтому… не хочешь… заняться со мной любовью?
– Нет, Мартина. – Харри затянулся, скривил лицо, неодобрительно взглянул на сигарету. – Потому, что тебе страшно.
Он заметил, как девушка замерла.
– Мне страшно? – с удивлением переспросила она.
– Да. И на твоем месте я бы тоже боялся. Я вообще никогда не мог понять, как женщины решаются делить постель и дом с людьми, которые физически целиком и полностью их превосходят. – Он затушил сигарету в тарелке на ночном столике. – Мужчины никогда бы не пошли на такой риск.
– Почему ты думаешь, что мне страшно?
– Я чувствую. Ты берешь инициативу на себя, хочешь командовать. Главным образом потому, что боишься того, что может случиться, если ты позволишь командовать мне. Это понятно, только я не хочу, чтобы ты это делала, если тебе страшно.
– Но ты не можешь решать, хочу я или нет! – с жаром воскликнула она. – Даже если мне страшно.
Харри посмотрел на нее. А она вдруг обняла его, уткнулась лицом ему в шею.
– Наверно, ты считаешь меня чудачкой.
– Вовсе нет.
Она крепко прижалась к нему.
– Что, если мне всегда будет страшно? – прошептала она. – Что, если я никогда… – Она замолчала.
Харри ждал.
– Что-то произошло, – сказала она. – Я не знаю что.
Харри ждал.
– Ну, то есть знаю. Меня изнасиловали. Здесь, много лет назад. Сломали.
Холодный вороний крик с опушки нарушил тишину.
– Ты хочешь…
– Нет, я не хочу говорить об этом. Да и говорить-то не о чем. Столько лет прошло, со мной уже все в порядке. Просто… – она опять прижалась к нему, – мне чуточку страшно.
– Ты заявляла?
– Нет. Духу не хватило.
– Знаю, это трудно, и все-таки надо было заявить.
Она улыбнулась:
– Да, я слышала, что это необходимо. Ведь подвергается риску другая девушка, верно?
– Это не шутки, Мартина.
– Извини, папочка.
Харри пожал плечами.
– Не знаю, оправдывают ли себя преступления, но знаю, что они повторяются.
– Потому что это сидит в генах, да?
– Я точно не знаю.
– Ты не читал данные по анализу усыновлений? Из них следует, что дети преступных родителей, растущие в нормальной семье вместе с другими детьми и не знающие о своем усыновлении, имеют гораздо больше шансов стать преступниками, чем другие дети в семье. Поэтому, должно быть, ген преступности все-таки существует.
– Да, я читал, – кивнул Харри. – Вполне возможно, что модели поведения наследственны. Хотя я скорее склонен считать, что задатками преступника в той или иной мере обладает каждый.
– По-твоему выходит, все мы – запрограммированные рабы привычки? – Мартина пальцем пощекотала Харри под подбородком.
– По-моему, мы всё включаем в одну сложнейшую вычислительную задачу – и желание, и страх, и напряжение, и алчность, и прочее. А мозг работает – замечательная машина, он никогда почти не ошибается и потому каждый раз дает один и тот же ответ.
Мартина приподнялась на локтях, сверху вниз посмотрела на Харри:
– А как же мораль и свободный выбор?
– Они тоже учтены в условии задачи.
– Стало быть, по-твоему, преступник всегда…
– Нет. Тогда я не смог бы делать свою работу.
Она провела пальцем по его лбу.
– Так люди все же могут меняться?
– Я, во всяком случае, надеюсь. Что люди учатся.
Она прислонилась лбом к его лбу.
– Чему же можно научиться?
– Можно научиться… – начал Харри, но умолк, потому что Мартина прикоснулась губами к его губам, – не быть одиноким. Можно научиться… – кончик ее языка скользнул изнутри по его нижней губе, – не бояться. И можно…
– Научиться поцелуям?
– Да. Только не тогда, когда девушка едва проснулась и на языке у нее противный белый налет…
Ее ладонь шлепнула его по щеке, и смех зазвенел точно льдинки в стакане. Теплый язычок нырнул ему в рот, она набросила на него перину, стащила свитер и футболку, прижалась теплым со сна, мягким телом.
Харри просунул руку ей под рубашку, провел ладонью по спине, почувствовал, как лопатки шевельнулись под кожей, а мышцы напряглись и снова расслабились, когда она прильнула к нему.
Он осторожно расстегнул ее рубашку и, глядя ей в глаза, скользнул ладонью по ее животу, по ребрам, по нежной коже и захватил пальцами твердый сосок. Она обдала его теплым дыханием, поцеловала приоткрытыми губами. А когда прижала его руку к бедрам, он понял, что на сей раз не сможет остановиться. Да и не хочет.
– Звонок, – сказала она.
– Что?
– Телефон у тебя в кармане, вибрирует. – Она засмеялась. – Потрогай…
– Извини. – Харри вытащил телефон из кармана, перегнулся через нее, положил его на ночной столик. На ребро, дисплеем к себе. Попробовал не обращать внимания, но опоздал. Увидел, что звонит Беата. – Черт… Минуту.
Он сел, глядя в лицо Мартины, которая тоже смотрела на него, пока он слушал Беату. Это лицо было как зеркало, оба словно играли пантомиму. Не видя себя, Харри все равно видел свой страх, свою боль, свое смирение, отраженные в чертах девушки.
– Что случилось? – спросила она, когда он отложил телефон.
– Он умер.
– Кто?
– Халворсен. Сегодня ночью. В два часа девять минут. Когда я стоял возле уборной.
Часть четвертаяМилость
Глава 29Вторник, 22 декабря. Командир
Самый короткий день в году. Но для инспектора Харри Холе этот день, еще толком не начавшись, оказался невообразимо долгим.
После известия о смерти Халворсена он вышел на улицу. По глубокому снегу добрел до опушки, сел там и стал смотреть, как разгорается день. Надеялся, что мороз остудит, смягчит или хотя бы притушит чувства.
Через некоторое время он вернулся в дом. Мартина вопросительно посмотрела на него, но ни слова не сказала. Харри выпил чашку кофе, поцеловал ее в щеку и сел в машину. В зеркале Мартина, стоявшая на крыльце скрестив руки на груди, казалась еще миниатюрнее.
Харри поехал домой, принял душ, переоделся, трижды перебрал бумаги на журнальном столике и в итоге с недоумением бросил это занятие. В который уже раз с позавчерашнего дня глянул на запястье, но часов-то не было. Достал из ночного столика мёллеровские. Идут. Ладно, послужат пока. Он поехал в Полицейское управление, припарковался в гараже рядом с хагеновским «ауди».
Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, он слышал голоса, шаги, смех. Но едва дверь убойного отдела закрылась за ним, все стихло, будто звук разом отключили. Встречный сотрудник только молча посмотрел на него, покачал головой и пошел дальше.
– Здравствуй, Харри.
Он обернулся. Туриль Ли. Помнится, раньше она не называла его по имени.
– Как ты? – спросила она.
Харри хотел ответить, но вдруг понял, что голоса нет.
– Мы тут подумали, что после утреннего совещания надо бы собраться, помянуть его, – быстро сказала Туриль Ли, словно желая помочь ему.
Харри благодарно кивнул.
– Может, свяжешься с Беатой?
– Конечно.
У двери кабинета Харри остановился, но, сделав над собой усилие, все-таки вошел.
В кресле Халворсена, покачиваясь взад-вперед, сидел человек, вроде бы ждал.
– Доброе утро, Харри, – поздоровался Гуннар Хаген.
Харри, не ответив, повесил куртку на вешалку.
– Мне очень жаль… Что тут скажешь…
– Зачем вы здесь? – Харри сел.
– Хотел выразить мои соболезнования по поводу случившегося. Я, конечно, сделаю это на утреннем совещании, но решил сначала принести их вам. Джек ведь был вашим ближайшим сотрудником.
– Халворсен.
– Простите?
Харри подпер голову руками.
– Мы звали его просто Халворсен.
Хаген кивнул:
– Ну да, Халворсен. И еще, Харри…
– Я думал, разрешение лежит дома, – сказал Харри, не поднимая головы. – Но оно пропало.
– Ах, это… – Хаген поерзал, словно сидел неудобно. – Я не об оружии хотел сказать. В связи с сокращением расходов на командировки я распорядился представлять мне на подпись все счета. И как выяснилось, вы летали в Загреб. Не припомню, чтобы я давал разрешение на поездку. А коль скоро норвежская полиция выполняла там следственные действия, то это вообще грубое нарушение всех инструкций.
Нашли наконец, подумал Харри, по-прежнему не поднимая головы. Долгожданный проступок. Формальный повод вышвырнуть пьяницу инспектора туда, где ему самое место, – к нецивилизованным гражданским. Харри пытался осознать, что чувствует. Но испытывал только облегчение.
– Завтра мое заявление об уходе будет у вас на столе, шеф.