– Не понимаю, о чем вы, – сказал Хаген. – Я исхожу из того, что никаких следственных действий в Загребе не проводилось. Ведь это бы поставило всех нас в крайне неловкое положение.
Харри посмотрел на начальника.
– Полагаю, вы совершили небольшую ознакомительную поездку в Загреб.
– Ознакомительную?
– Да. Без конкретной задачи. Вот вам мое письменное согласие на вашу устную просьбу об упомянутой командировке в Загреб. – Машинописный лист перелетел через стол и лег перед Харри. – Таким образом, проблема закрыта. – Хаген встал, подошел к стене, где висела фотография Эллен Йельтен. – Халворсен – уже второй напарник, которого вы потеряли, верно?
Харри кивнул. В тесной безоконной комнатушке повисла тишина.
Потом Хаген кашлянул и сказал:
– Вы видели кусочек кости у меня на столе? Я купил его в Нагасаки. Это копия кремированного мизинца Ёсито Ясуды, знаменитого японского комбата. – Он обернулся к Харри. – Обычно японцы кремируют умерших, но в Бирме приходилось хоронить их, потому что было их слишком много, а полная кремация занимает около десяти часов. Поэтому они отрезали у покойника мизинец, кремировали его и отсылали домой, родным. Весной сорок третьего, после решающего сражения при Пегу, японцам пришлось отступить и укрыться в джунглях. Командир батальона Ёсито Ясуда просил свое начальство позволить ему в тот же вечер пойти в контрнаступление, чтобы забрать останки погибших. Ему отказали, противник имел слишком большой перевес, и в тот же вечер он, стоя в слезах у костра, сообщил своим солдатам о решении командования. Но, увидев безнадежность на лицах людей, осушил слезы, взял штык, положил на пень свою руку, отрубил мизинец и бросил в костер. Солдаты возликовали. Командованию рассказали об этом, и на следующий день японцы в полном составе пошли в контрнаступление.
Хаген вернулся к столу Халворсена, взял в руки точилку для карандашей, долго смотрел на нее.
– В первые дни здесь я как начальник допустил ряд ошибок. И насколько мне известно, некоторые из них, возможно, послужили причиной гибели Халворсена. Я хочу сказать… – Он положил точилку и глубоко вздохнул. – Мне бы хотелось воодушевить вас, как сумел Ёсито Ясуда. Только я понятия не имею, как это сделать.
Харри не знал, что сказать. И потому молчал.
– В общем, Харри, я хочу, чтобы вы нашли того или тех, кто стоит за этими убийствами. Вот и всё.
Оба старались не смотреть друг на друга. Хаген сплел ладони, будто комкая тишину.
– Но сделайте мне одолжение, Харри, носите оружие. В смысле, покажите пример другим. Хотя бы до Нового года. Потом я отменю распоряжение.
– Хорошо.
– Спасибо. Я выпишу вам новую бумагу.
Харри кивнул, Хаген направился к двери.
– А чем оно кончилось? – спросил Харри. – Японское контрнаступление?
– Ах, это. – Хаген обернулся с кривой усмешкой. – Оно захлебнулось.
Хьелль Атле Урё работал на полицейском матскладе в подвале управления уже девятнадцать лет и нынче утром, заполняя купон футбольного тотализатора, размышлял о том, не слишком ли дерзко пометить крестиком победу «Фулема» в выездном матче против «Саутгемптона» на второй день Рождества. Купон надо отослать в букмекерскую контору с Осхёугом, когда тот пойдет обедать, так что время поджимает. Поэтому, услышав звонок, он вполголоса чертыхнулся.
Кряхтя, Урё поднялся на ноги. В свое время он играл в первой лиге за «Шейд», имел за плечами долгую футбольную карьеру без травм и потому до сих пор с обидой думал о том, что в результате на первый взгляд безобидного растяжения, полученного в товарищеском матче спортивного общества полиции, и теперь, десять лет спустя, приволакивает правую ногу.
У стойки ждал мужчина со светлыми волосами, собранными в коротенький хвостик.
Взяв у него разрешение, Урё прищурил глаза, посмотрел на буквы, которые словно уменьшались в размере. На минувшей неделе, когда он сказал жене, что хотел бы на Рождество телевизор побольше, она предложила ему наведаться к окулисту.
– Та-ак, Харри Холе, «смит-вессон тридцать восемь»… – Урё уковылял в арсенал, подыскал там табельный револьвер, который предыдущий владелец содержал в порядке. И тотчас подумал, что надо вернуть на склад оружие полицейского, порезанного на Гётеборггата. Прихватил кобуру, положенные три коробки патронов и вернулся к стойке. – Распишитесь в получении, вот здесь. – Он ткнул пальцем в бумагу. – И предъявите удостоверение.
Тот уже выложил удостоверение на стойку, взял ручку и расписался, где велено. Урё взглянул на удостоверение Харри Холе и на подпись. Знать бы, остановит ли «Фулем» Терри Генри.
– Стреляйте только по плохим парням, не забудьте, – сказал Урё, но ответа не получил.
Хромая, он вернулся к своему купону, думая, что молчаливость инспектора, пожалуй, вовсе не удивительна. В удостоверении стояло «убойный отдел», а ведь тот полицейский вроде тоже оттуда.
Харри припарковал машину на Хёвикодден, возле центра Хени Унстад, и от красивого кирпичного здания спустился по отлогому склону к воде.
На льду, в стороне островка Снарё, виднелась одинокая черная фигура.
Харри осторожно попробовал ногой льдину, прибитую ребром к берегу. Она с хрустом проломилась. Харри громко окликнул Давида Экхоффа, но тот не пошевелился.
Харри чертыхнулся, прикинул, что командир вряд ли весит намного меньше, чем он сам, пробрался через береговые торосы и осторожно поставил ногу на предательскую, присыпанную снегом поверхность. Держит. Короткими быстрыми шагами он двинулся по льду. Расстояние оказалось больше, нежели казалось с берега, и когда Харри наконец разглядел, что фигура в волчьей шубе, сидящая на раскладном стуле возле лунки и сжимающая в рукавице удочку, действительно командир Армии спасения, догадался и почему тот его не слышал.
– Вы уверены, что лед надежный, Экхофф?
Давид Экхофф обернулся и сначала посмотрел на сапоги Харри.
– В декабре лед на Осло-фьорде надежным не бывает, – отозвался он, выдохнув серое облако морозного пара. – Поэтому рыбачить надо в одиночку. А я всегда пользуюсь ими. – Он кивнул на лыжи у себя на ногах. – Чтобы распределить вес.
Харри медленно кивнул. Ему уже чудилось, будто лед под ногами потрескивает.
– В штаб-квартире сказали, что я найду вас здесь.
– Единственное место, где я слышу собственные мысли. – Командир подергал удилище.
Рядом с лункой лежала газета, а поверх нее – банка с наживкой и нож. На первой полосе сообщение, что с первого дня Рождества ожидается потепление. О смерти Халворсена ни слова. Видимо, выпуск ушел в печать раньше.
– Есть о чем поразмыслить? – спросил Харри.
– Н-да. Мы с женой сегодня на рождественском концерте принимаем премьер-министра. И на этой же неделе подпишем с Гильструпом договор о продаже недвижимости. В общем, подумать есть о чем.
– Вообще-то я хотел задать вам всего один вопрос, – сказал Харри, сосредоточенно стараясь равномерно распределить вес на обе ноги.
– Слушаю вас.
– Я поручил своему сотруднику, Скарре, проверить, не было ли переводов с вашего счета на счет Роберта Карлсена и наоборот. Их не было. Но Скарре обнаружил другого Карлсена, который регулярно переводил деньги на ваш счет. А именно Юсефа Карлсена.
Давид Экхофф даже бровью не повел, только пристально смотрел на черную воду в лунке.
– А вопрос у меня вот какой. – Харри пристально смотрел на Экхоффа. – Почему последние двенадцать лет вы каждый квартал получали восемь тысяч крон от отца Роберта и Юна?
Экхофф дернулся, словно на крючок попалась крупная рыба.
– Так как же?
– Это действительно важно?
– Думаю, да, Экхофф.
– Только пусть все останется между нами.
– Не могу обещать.
– Тогда я не могу рассказать.
– Что ж, в таком случае придется забрать вас в Полицейское управление, чтобы вы дали письменные объяснения.
Командир поднял голову, прищурил один глаз и испытующе посмотрел на Харри, словно прикидывая, насколько силен потенциальный противник.
– Вы полагаете, Гуннар Хаген это одобрит? Что вы притащите меня туда?
– Посмотрим.
Экхофф хотел что-то сказать, но не стал, будто чувствуя решимость Харри. А Харри подумал, что вожак становится вожаком не благодаря грубой силе, а благодаря способности правильно оценить ситуацию.
– Ладно, – сказал Экхофф. – Но это долгая история.
– Время у меня есть, – сказал Харри.
Сквозь подошвы сапог уже проникал холод.
– Юсеф Карлсен, отец Юна и Роберта, был моим лучшим другом. – Экхофф устремил взгляд куда-то в сторону Снарё. – Мы вместе учились, вместе работали, имели большие амбиции и, как говорится, подавали большие надежды. А самое главное – мечтали о могучей Армии спасения, вершащей дело Господне на земле. Победоносной. Понимаете?
Харри кивнул.
– По служебной лестнице мы тоже поднимались вместе, – продолжал Экхофф. – И мало-помалу Юсефа и меня стали считать соперниками, претендующими на то место, какое я занимаю сейчас. Вообще-то я думал, что должность не так уж важна, мне казалось, нами движет мечта. Но когда выбор пал на меня, с Юсефом что-то произошло. Он как бы сник. Н-да, трудно сказать, ведь и себя самого толком не знаешь, возможно, и я бы реагировал так же. Тем не менее Юсеф получил ответственную должность главного управляющего, но, хотя мы по-прежнему общались семьями, все как-то изменилось… – Экхофф искал слова. – Былая близость исчезла. Юсеф что-то затеял, что-то скверное. И осенью девяносто первого я и наш главный бухгалтер, Франк Нильсен, отец Рикарда и Теа, обнаружили, в чем дело. Юсеф совершил растрату.
– И что произошло?
– По правде говоря, у нас в Армии маловато опыта с такими вещами, и мы с Нильсеном пока помалкивали, сначала хотели решить, что делать. Конечно, Юсеф обманул мои ожидания, но одновременно я видел причинную связь, в которой присутствовал и я сам. Ведь в ситуации, когда выбрали меня, а его отвергли, я наверняка мог бы действовать… деликатнее. Так или иначе, в тот период с кадровым пополнением в Армии спасения обстояло не ахти как, да и отношение к нам было отнюдь не столь благосклонным. В общем, средств на скандал мы не имели. От родителей мне достался летний домик в Южной Норвегии, которым мы пользовались редко, потому что большей частью проводили отпуск в Эстгоре. Короче говоря, я спешно продал домик и выручил достаточно денег, чтобы покрыть растрату, прежде чем о ней узнают другие.