– Загляни в свое сердце, Харри. Ты наверняка найдешь частицу прощения!
– Проблема в том… – Харри потер подбородок. – Я прощением не занимаюсь.
– Что? – Юн опешил.
– Спасение, Юн. Избавление. Вот мое дело. Мое тоже.
Когда Юн услышал, как дверь за Харри с металлическим щелчком закрылась, увидел, как человек в смокинге поднял револьвер, и уставился в черную глазницу дула, ужас обернулся физической болью, и он уже не понимал, кто кричит – Рагнхильд, он сам или кто-то другой. Но перед тем как пуля пробила ему лоб, Юн Карлсен сформулировал вывод, к которому шел долгие годы сомнений, стыда и отчаянных молитв: ни криков, ни молитв никто не слышит.
Часть пятаяЭпилог
Глава 35Вина
Харри вышел из подземки на Эгерторг. Настал малый сочельник[61], и народ спешил мимо в поисках последних подарков. И все же казалось, на город уже снизошел рождественский покой. Об этом свидетельствовали лица людей, улыбавшихся удовлетворенно, поскольку они успешно завершили подготовку к Рождеству, или же устало и смиренно. Мужчина в комбинезоне-дутике медленно прошагал мимо, покачиваясь, усмехаясь и выпуская из круглых розовых щек морозный пар. Правда, заметил Харри и лицо, полное отчаяния. Бледная женщина в тонкой черной кожаной куртке с дырой на локте, переминаясь с ноги на ногу, стояла у стены возле мастерской часовщика.
Молодой человек за прилавком оживился при виде Харри, поспешил отпустить клиента, которым занимался, и исчез в подсобке. Вернулся он с дедовскими часами, гордо положил их на прилавок.
– Ходят! – сказал Харри, приятно удивленный.
– Все можно починить, – ответил молодой человек. – Только заводите аккуратно, не перетягивайте пружину. Механизм – штука чувствительная. Попробуйте завести, сами почувствуете.
Харри принялся заводить часы, ощущая трение металла о металл и сопротивление пружины, и вдруг заметил, как взгляд молодого часовщика оцепенел.
– Простите, – сказал он, – можно спросить, откуда у вас эти часы?
– От деда, – ответил Харри, удивленный неожиданным благоговением в голосе собеседника.
– Не эти. Вот эти. – Часовщик указал на запястье Харри.
– Их я получил в подарок от прежнего начальника, когда он уходил от нас.
– Н-да… – Молодой человек наклонился к левому запястью Харри, внимательно разглядывая часы. – Без сомнения, не подделка. Щедрый подарок, ничего не скажешь!
– Вот как? А что в них необычного?
Часовщик недоверчиво посмотрел на Харри:
– Вы правда не знаете?
Харри покачал головой.
– Это «Ланге-один Турбийон» фирмы «А. Ланге и сыновья». На задней крышке вы найдете серийный номер, который скажет, сколько экземпляров таких часов было выпущено. Если мне не изменяет память, их сто пятьдесят. У вас на руке одни из самых шикарных часов, какие когда-либо изготовлялись. Конечно, большой вопрос, насколько благоразумно носить их. Строго говоря, при нынешней рыночной стоимости эти часы лучше держать в банковском сейфе.
– В банковском сейфе? – Харри посмотрел на непримечательные с виду часы, которые несколько дней назад выбрасывал в окно. – Выглядят они не слишком изысканно.
– В том-то и дело. Их выпускали только с обычным черным кожаным ремешком, с серым циферблатом, ни брильянтов, ни грамма золота. Хотя то, что выглядит как заурядная сталь, на самом деле платина. Однако главная их ценность – инженерное ремесло, доведенное до уровня высочайшего искусства.
– Надо же. И сколько, по-вашему, они стоят?
– Не знаю. Но у меня дома есть каталоги с аукционными ценами на редкие часы, могу завтра принести.
– Мне достаточно округленной цифры.
– Округленной?
– Ну, приблизительной.
Молодой человек выпятил нижнюю губу, покачал головой. Харри ждал.
– Я бы, во всяком случае, не продавал их меньше чем за четыреста тысяч.
– Четыреста тысяч крон? – невольно вырвалось у Харри.
– Нет-нет. Четыреста тысяч долларов.
Выйдя из мастерской, Харри уже не чувствовал ни холода, ни усталой сонливости, которая по-прежнему сидела во всем теле после двенадцатичасового сна. И толком не обратил внимания на женщину с запавшими глазами, в тонкой кожаной куртке, со взглядом наркоманки, которая подошла к нему и спросила, не с ним ли она разговаривала несколько дней назад и не знает ли он чего о ее сыне, она не видела его уже четыре дня.
– Где его видели последний раз? – машинально спросил Харри.
– А как ты думаешь? Ясное дело, на Плате.
– Как его зовут?
– Кристоффер. Кристоффер Ёргенсен. Эй! Ты слушаешь?
– Что?
– Ты что, под кайфом?
– Извини. Тебе надо взять его фотографию, пойти в Полицейское управление и подать заявление о розыске. Это на первом этаже.
– Фотографию? – Она расхохоталась. – У меня есть фото, где ему шесть лет. Как думаешь, годится?
– А поновее нет?
– Кто бы стал его снимать?
Мартину Харри нашел в «Маяке». Кафе было закрыто, но администратор Приюта впустил Харри с черного хода.
Он отыскал девушку в прачечной, расположенной за складом одежды, она стояла спиной к двери, опорожняя стиральную машину. Чтобы не напугать ее, он тихонько кашлянул.
Мартина повернула голову, а он смотрел на ее лопатки и затылок, думая о том, откуда в ней эта мягкая грация. И сохранится ли она навсегда. Девушка выпрямилась, наклонила голову набок, отвела от лица прядку волос и улыбнулась:
– Привет тебе, о Харри!
Она стояла всего в шаге от него, опустив руки. Он долго смотрел на нее. На по-зимнему бледную, но как бы странно светящуюся изнутри кожу. На чуткие, напряженные ноздри, удивительные глаза с каплями зрачков, с виду похожими на частичное лунное затмение. На губы, которые она бессознательно сначала поджала, чтобы увлажнить, потом сомкнула, мягкие и влажные, будто после поцелуя. Барабан сушилки урчал.
Они были одни. Мартина глубоко вздохнула, чуть откинула голову назад. До нее всего лишь шаг.
– Здравствуй, – сказал Харри, не двигаясь с места.
Она дважды моргнула. Потом быстро и слегка смущенно улыбнулась, повернулась к столу и начала складывать вещи.
– Я скоро закончу. Подождешь?
– Мне надо написать отчеты до наступления праздников.
– Завтра мы устраиваем здесь рождественский обед, – сказала она, полуобернувшись к нему. – Нет желания прийти помочь?
Он покачал головой.
– Другие планы?
На столе рядом с ней лежала «Афтенпостен». Целая полоса отведена солдату Армии спасения, найденному вчера вечером в туалете ословского аэропорта Гардермуэн. Газета цитировала комиссара Гуннара Хагена, который заявил, что полиции неизвестен ни убийца, ни мотив, однако здесь явно просматривается связь с убийством на Эгерторг, случившимся на минувшей неделе.
Поскольку жертвы были родными братьями, а подозрения полиции пали в первую очередь на неопознанного хорвата, газеты уже изощрялись в домыслах насчет возможной кровной мести. «Верденс ганг» указывала, что семья Карлсен неоднократно проводила отпуск в Хорватии и, учитывая хорватскую традицию кровной мести, подобное объяснение как бы напрашивается. Передовица «Дагбладет» предостерегала от предвзятостей, подчеркивая, что не стоит стричь хорватов под одну гребенку с преступными элементами среди сербов и косовских албанцев.
– Я приглашен к Ракели и Олегу, – сказал Харри. – Только что заходил с подарком для Олега и получил от них приглашение.
– От них?
– От нее.
Продолжая складывать вещи, Мартина кивнула, словно он сказал что-то такое, над чем надо бы поразмыслить.
– Значит, вы…
– Нет, – сказал Харри. – Не значит.
– Она по-прежнему с тем другим? С врачом?
– Насколько я знаю, да.
– Ты не спросил? – Харри услышал в ее голосе обиду.
– Это не мое дело. Он наверняка празднует Рождество со своими родителями. Вот и все. А ты здесь будешь?
Она молча кивнула, аккуратно складывая вещи.
– Я зашел попрощаться.
Она опять кивнула, но не обернулась.
– Прощай, – сказал Харри.
Мартина замерла. Плечи чуть заметно задрожали.
– Ты поймешь. Сейчас тебе, может, и не верится, но со временем ты поймешь, что иначе быть… не могло.
Она обернулась. В глазах стояли слезы.
– Я знаю, Харри. И все же мне бы этого хотелось. Пусть ненадолго. Разве это так много?
– Нет. – Харри криво усмехнулся. – Некоторое время все было бы замечательно. Но лучше расстаться сейчас, не дожидаясь, когда станет больно.
– Так ведь уже больно, Харри. – Первая слезинка покатилась по щеке.
Если б Харри не знал историю Мартины Экхофф, он бы подумал, что столь молодая девушка никак не может знать, что такое боль. Но сейчас ему вспомнились слова матери, которые он слышал от нее в больнице: жизнь без любви пуста, но еще более пуста жизнь без боли.
– Я пойду, Мартина.
И он действительно ушел – к машине, припаркованной у тротуара, постучал в боковое стекло, которое немедля скользнуло вниз.
– Она стала большой девочкой, – сказал он. – Не знаю, надо ли теперь так ее опекать. Знаю, ты все равно будешь, просто хотел тебе сказать. И пожелать счастливого Рождества и удачи.
Рикард вроде бы хотел что-то сказать, но в конце концов только кивнул.
Харри зашагал в сторону «Эйки». В воздухе уже чувствовалась оттепель.
Халворсена похоронили на третий день Рождества. Шел дождь, талая вода бурными ручьями бежала по улицам, снег на кладбище стал серым и тяжелым.
Харри вместе с другими нес гроб. Перед ним шел младший брат Джека. Харри догадался по походке.
После они собрались в ресторане «Валькирия», в народе известном как «Валька».
– Идем-ка со мной. – Беата повела Харри к столику в углу. – Все пришли.
Харри кивнул. Думая о том, что нет Бьярне Мёллера. И вестей от него никто не имел.
– Мне нужно кое-что выяснить, Харри. Поскольку дело так и не раскрыто.
Он посмотрел на нее. Лицо бледное, осунувшееся от горя. И хотя трезвенницей ее не назовешь, сейчас в бокале была минеральная вода. Почему бы это? Если б мог, он бы сегодня оглушил себя до бесчувствия.