— Боитесь, что нас подслушают?
Она снова выпрямилась.
— Что вам нужно, Хансен?
Харри повторил историю о наркодилере возле школы и о своем сыне, чувствуя, как желчь свербит в горле, а собачья свора в животе бешено лает, требуя еще. История звучала неубедительно.
— Как вы меня нашли? — спросила она.
— Один человек из Вуковара подсказал.
— Откуда вы?
Харри сглотнул. Язык сухой, распухший.
— Из Копенгагена.
Она посмотрела на него. Харри ждал. Чувствовал, как между лопатками пробежала капля пота, еще одна выступила на верхней губе. К черту все это, ему требуется лекарство. Сию минуту.
— Не верю я вашей истории, — наконец проговорила она.
— Ладно. — Харри встал. — Мне надо идти.
— Подождите! — решительно остановила его маленькая женщина и жестом велела сесть. — Это не означает, что у меня нет глаз.
Харри сел.
— Я вижу ненависть, — продолжала она. — И скорбь. И чую спиртное. Про сына я верю. — Она коротко улыбнулась. — Чего вы хотите?
Харри постарался взять себя в руки:
— Сколько это стоит? И как быстро будет исполнено?
— Смотря по обстоятельствам, но специалиста лучше, чем у нас, вам не найти. Цена — от пяти тысяч евро плюс накладные расходы.
— Отлично. На следующей неделе?
— Пожалуй… срок несколько маловат.
Женщина помедлила буквально долю секунды, но этого было достаточно. Чтобы он все понял. И она поняла, что он понял. Радиоголоса захлебывались от возбуждения, публика ревела. Явно забили гол.
— Или вы не уверены, что ваш специалист сумеет так скоро вернуться? — спросил Харри.
Она долго смотрела на него:
— Вы до сих пор служите в полиции, верно?
Харри кивнул:
— Я инспектор в Осло.
Возле глаз у нее дернулась мышца.
— Но для вас я не опасен. Хорватия вне зоны моей юрисдикции, и никто не знает, что я здесь. Ни хорватская полиция, ни мое непосредственное начальство.
— Так чего же вы хотите?
— Договориться.
— О чем? — Она нагнулась, убавила громкость радиоприемника.
— О вашем специалисте и моей мишени.
— Что вы имеете в виду?
— Обмен. Ваш специалист на Юна Карлсена. Если он перестанет преследовать Карлсена, я дам ему уйти.
Она вскинула бровь:
— У вас там масса людей против одного моего, господин Хансен. И вы боитесь?
— Мы боимся кровопролития. Ваш специалист уже убил двоих людей и порезал одного из моих коллег.
— Но… — Она осеклась. — Нет, не может быть.
— Если вы не отзовете его, будут еще трупы. И одним из них будет он сам.
Она закрыла глаза. И долго сидела так. Потом вздохнула:
— Если он убил вашего коллегу, вы будете мстить. Как же мне поверить, что вы исполните свою часть уговора?
— Меня зовут Харри Холе. — Он положил на стол свой паспорт. — Если станет известно, что я был здесь без разрешения хорватских властей, дипломатический скандал обеспечен. А я останусь без работы.
Она достала очки.
— Значит, вы готовы сами стать заложником? Похоже, вы не врете, господин… — Она надела очки, прочитала в паспорте: —…Харри Холе.
— Вот о чем я хочу с вами договориться.
— Понимаю. — Женщина кивнула. — Знаете… — Она сняла очки. — Я, возможно, соглашусь на предложенный обмен. Но что толку, если я не могу отозвать его.
— То есть?
— Я не знаю, где он.
Харри пристально смотрел на нее. Видел боль в глазах. Слышал дрожь в голосе.
— Что ж. Тогда можно поговорить о том, чем вы располагаете. Назовите мне имя человека, заказавшего убийство.
— Нет.
— Если полицейский умрет… — Харри достал из кармана фотографию, положил на стол, — ваш киллер, скорее всего, будет убит. А выглядеть все будет так, словно полицейский стрелял для самозащиты. Так-то вот. Если я этому не помешаю. Понимаете? Это тот человек?
— Шантаж на меня не действует, господин Холе.
— Завтра утром я улечу в Осло. На обороте фотографии я запишу номер телефона. Позвоните, если передумаете.
Она взяла снимок, убрала в сумку.
— Это ведь ваш сын? — быстро и негромко обронил Харри.
Она оцепенела.
— Почему вы так решили?
— У меня тоже есть глаза. И я тоже вижу боль.
Она так и сидела, наклонясь над сумкой.
— А вы, Холе? — Она подняла взгляд. — Вы что же, не знаете того полицейского? Раз так легко отказываетесь от мести?
Во рту у Харри пересохло, собственное дыхание обжигало рот.
— Да, — сказал он, — я его не знаю.
Ему послышался петушиный крик, когда он в окно провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол и не исчезла из виду.
В номере он осушил все остальные мини-бутылочки, еще раз блеванул, выпил пива, снова блеванул, посмотрел на себя в зеркало и лифтом спустился в бар.
Глава 23Ночь на воскресенье, 20 декабря. Собаки
Сидя в темном контейнере, он пытался размышлять. В бумажнике полицейского оказалось две тысячи восемьсот норвежских крон, и, если он правильно запомнил обменный курс, этих денег хватит на еду, новую куртку и авиабилет до Копенгагена.
Сейчас у него одна проблема — боеприпасы.
Выстрел на Гётеборггата был седьмым, и последним. Он сходил на Плату, поспрошал, как бы достать девятимиллиметровые пули, но ответом стали только пустые взгляды. К тому же, если спрашивать наугад, быстро нарвешься на полицейских агентов.
Он шваркнул бесполезный «льяма минимакс» о железный пол.
С удостоверения ему улыбался молодой полицейский. Халворсен. Сейчас они наверняка сомкнули вокруг Юна Карлсена железное кольцо. Остается только одна возможность. Троянский конь. И он знал, кто станет этим конем. Харри Холе. Софиес-гате, 5; телефонная справочная служба сообщила, что в Осло только один Харри Холе. Он глянул на часы. И замер.
Снаружи послышались шаги.
Он встрепенулся, схватил в одну руку осколок стекла, в другую — пистолет и стал обок дверцы.
Дверца скользнула в сторону. На фоне городских огней обозначился темный силуэт. Затем незнакомец влез внутрь и, скрестив ноги, уселся на пол.
Он затаил дыхание.
Ничего не происходило.
Потом чиркнула спичка, осветила клочок лица пришельца. В руке со спичкой он держал еще и ложку. Другой рукой и зубами надорвал пластиковый пакетик. Он узнал парня по голубой джинсовой куртке и облегченно вздохнул, а парень мгновенно застыл.
— Кто здесь? — Парень всматривался в темноту, торопливо пряча пакетик в карман.
Он кашлянул, шагнул к парню, так что спичка слегка осветила его.
— Remember me?[43]
Парень испуганно посмотрел на него.
— Я говорил с тобой возле вокзала. Дал тебе денег. Ты ведь Кристоффер, верно?
Кристоффер вытаращил глаза:
— Isthatyou?[44] Иностранец, который дал мне пять сотен? Господи! Ну да, голос я узнаю. Ой!.. — Кристоффер бросил спичку на пол, она погасла. В кромешной тьме голос его зазвучал ближе: — Не возражаешь разделить со мной хату, приятель?
— Можешь ночевать один. Я собирался уходить.
Снова чиркнула спичка.
— Лучше оставайся тут. Вдвоем теплее. Я имею в виду вот это. — Он вынул ложку, налил в нее что-то из маленькой бутылочки.
— Что это?
— Вода с аскорбиновой кислотой. — Кристоффер открыл пакетик, высыпал в ложку порошок, не уронив ни крупинки, потом ловко перехватил спичку другой рукой.
— Ловко у тебя получается, Кристоффер. — Он смотрел, как наркоман подставил спичку под ложку, достал из коробка еще одну и держал ее наготове.
— На Плате меня прозвали Твердая Рука.
— Понятно. Но я ухожу. Только давай поменяемся куртками, тогда ты, может, останешься к утру жив.
Кристоффер глянул на свою хилую джинсовую куртку, потом на его толстую, синюю.
— Господи, ты серьезно?
— Вполне.
— Черт, вот спасибо. Погоди, я сперва приму дозу. Подержишь спичку?
— Может, лучше шприц подержать?
Кристоффер покосился на него:
— Я, может, и зеленый совсем, но на это наркоманское старье меня не купишь! Держи спичку.
Он взял спичку.
Порошок растворился в воде, превратился в прозрачную бурую жидкость. Кристоффер положил в ложку ватный тампончик.
— Чтобы отцедить всякую дрянь, — пояснил он, не дожидаясь вопроса, сквозь вату высосал жидкость шприцем, поднес иглу к руке. — Видишь, кожа чистая. Следов почти что никаких. И вены толстые, хорошие. Чисто целина, все говорят. Но через несколько лет они будут желтые от гнойных болячек, как у них. И Твердой Рукой меня уже никто не назовет. Я это знаю и все равно продолжаю. Глупо, да?
Кристоффер болтал без умолку, встряхивая шприц, чтоб остыл; перетянул плечо жгутом и прицелился иглой в вену, синей змеей проступившую под кожей. Острие вошло в сосуд, и поршень втолкнул героин в кровь. Веки у парня опустились, рот полуоткрылся. Голова откинулась назад, взгляд уперся в подвешенный собачий труп.
Некоторое время он смотрел на Кристоффера. Потом отшвырнул горелую спичку и расстегнул молнию на своей синей куртке.
Когда Беата Лённ наконец дождалась ответа, она почти не слышала Харри по причине дисковерсии «Jingle Bells», фоном звучавшей в трубке. Тем не менее поняла, что он нетрезв. Не оттого, что запинался, совсем наоборот. Она рассказала о Халворсене.
— Тампонада сердца? — воскликнул Харри.
— Внутренние кровотечения наполняют кровью пространство вокруг сердца и мешают ему сокращаться как следует. Пришлось откачать много крови. Сейчас состояние стабилизировалось, но он по-прежнему в коме. Надо ждать. Я позвоню в случае чего.
— Спасибо. Как насчет других новостей?
— Хаген отправил Юна Карлсена и Tea Нильсен обратно в Эстгор, с двумя охранниками. Я поговорила с матерью Софии Михолеч. Она обещала сводить дочь к врачу.
— Хм. А что там с депешей Ветинститута, ну, про мясо в рвоте?
— Они предположили китайский ресторан, потому что, кроме как в Китае, такое нигде не едят.